Оксеншерна. За Пфальцграфа Карла Густава, но нам это не желательно.
Гарди. Т-а-к.
Оксеншерна. Карл Густав — воин и будет вести войны, но он не политик, способный управлять государством. Кроме того, мы не желаем никого из династии Пфальцеров, раз у нас имеются потомки Вазы.
Гарди. Потомки Вазы?
Оксеншерна. Да, в Польше!
Гарди. Верно… Но у Карла Густава много друзей!
Оксеншерна. Врагов у него больше!
Гарди. Какая-то партия хочет ограничить королевскую власть, и тем улучшить положение дел.
Оксеншерна. Я член этой партии.
Гарди радостно удивленно. И Кромвель также!
Оксеншерна. Да, и Кромвель… Вы знаете его?
Гарди. Нет, очень мало… Говорят он обезглавил короля.
Оксеншерна становится сумрачным и сдержанным. Да… Это нельзя назвать его лучшим поступком. Пауза. Представьте себе, Де-ла Гарди, те пять миллионов, что мы получили после Вестфальского мира — пропали.
Гарди. Пропали?
Оксеншерна. Украдены!
Гарди. Кем?
Шум в дверях направо.
Оксеншерна, смотря направо. Её величество! Оба встают.
Кристина в амазонке; отвечает наклонением головы. Сперва внимательно изучает лицо Гарди, как бы ища разъяснения, затем глаза её встречаются с глазами Оксеншерна.
Гарди подает ей стул.
Кристина садится. Садитесь, Оксеншерна.
Оксеншерна садится. Ваше Величество!..
Кристина после паузы. Я пришла по поводу письма Мессениуса. Пауза. Знакомо оно вам?
Оксеншерна. Не его содержание.
Кристина вынимает письмо. Тогда я прочту вам кое-какие выдержки… Прочесть его полностью значило бы слишком унизить себя, да и вас, канцлер.
Оксеншерна наклоняет голову.
Кристина. Автор — если только можно его так назвать — говорит, — начнем хоть с этого — говорит, что королева — дура и не имеет ни малейшего представления о том, как надо управлять государством.
Оксеншерна оглядывается, словно желая обнаружить предателя.
Кристина хладнокровно. Далее: государственные деньги, конечно, бросаются иностранцам, затем, даются балеты, по двадцать тысяч в вечер… собственно говоря — по тридцать, но это всё равно… вы поняли?
Оксеншерна с суровым выражением лица. Да, понял.
Кристина. Потом, что-то о коллегии иезуитов, о палате общин и подпоручиках…
Оксеншерна смотрит на Гарди, поражен.
Кристина. Затем дело идет о вас, Оксеншерна… Автор утверждает, что вы злоумышляете против Карла Густава, как престолонаследника. Я бы охотно пощадила вас, Оксеншерна, но по смыслу письма ни одно средство не останется не использованным вами, даже яд.
Оксеншерна в волнении.
Кристина. Настоящий яд… и приготовлен он будет в одном из замков в окрестностях Стокгольма. Как вы думаете, чей это замок?
Оксеншерна молчит.
Кристина. Ну, оставим это. Однако, среди всей этой низкой клеветы есть один пункт, внушающий серьезные опасения. А именно: какая-то партия, любящая Кромвеля более, нежели Стюартов, поставила себе целью всеми средствами ограничить королевскую власть… Отрезая как ножен. Вы поняли?
Оксеншерна с ледяным спокойствием наклоняет голову.
Кристина. Это главный пункт; другие — более нелепые — я обхожу молчанием. Что скажете вы об этом злостном письме, Оксеншерна?
Пауза.
Оксеншерна. Я, пожалуй, не придал бы этому письму ни малейшего значения; но оно отражает, несмотря на ложь и явные преувеличения, мнения, последнее время сильно распространившиеся в обществе… Да, должен сознаться, я только что взгляд на Гарди слышал нечто подобное. Ваше Величество, этот пасквиль не так безвреден; на него не следует смотреть сквозь пальцы!
Кристина двусмысленно выжидательно. Да, я того же мнения. И потому я и отдала приказание обоих Мессениусов арестовать.
Оксеншерна. Уже?
Кристина, нападая. Разве вы не находите, что дело не терпит отлагательств? Слабее. И вот теперь, когда начнется следствие, я надеюсь, откроют и тех, кто являлся распространителями подобных мнений; тех, чьи мысли отразил клеветник в своем письме. Я надеюсь также, что это следствие устремляет взор на Оксеншерна который сидит готовый парировать и нападать разъяснит нам и другие, еще более важные вопросы, вытягивает шею и шипит и особенно один вопрос, Оксеншерна, очень близко касающийся лично меня!
Оксеншерна спокойно и вполне уверенно. Не о пяти ли миллионах?
Кристина бледнеет, вдыхает жадно воздух и остается сидеть с вытянутой шеей.
Оксеншерна не спускает с неё глаз.
Кристина медленно опускает голову и съеживается. Какие пять миллионов?
Оксеншерна. Украденные!
Пауза.
Кристина медленно. Что это за деньги?
Оксеншерна подымается. Шведская контрибуция по Вестфальскому миру! Я сейчас покажу документы. Уходит в маленькую дверь.
Кристина вскакивает, схватывает руки Гарди и прижимает их к своей груди. Магнус, во имя Иисуса, затуши процесс!
Гарди. Слитком поздно!
Кристина. Помоги мне!
Гарди. Ты вздумала подразнить льва.
Кристина, ударяя себя хлыстиком. Ах, когда же я вырвусь из его когтей!
Гарди. Ведь не он первый начал царапаться!
Кристина. И зачем только потревожила я это осиное гнездо?! Помоги мне, Магнус!.
Гарди. Ползи на коленях ко Кресту!
Кристина. Мне?.. Ползти на коленях!!?
Гарди. Это наш долг!
Кристина. Ладно, пусть так! Но я отомщу потом!
Гарди. Это нам не ново.
Кристина оставляет хлыст и меняет выражение лица.
Оксеншерна возвращается с бумагами.
Кристина кокетливо и дружелюбно ударяет Оксеншерна по руке. Спасибо, друг мой, я верю Акселю Оксеншерне на слово; Кристине — документы не нужны.
Оксеншерна остается холодным.
Кристина. Ну и сердит же старина! Помнишь, бывало за уроками истории как ты таскал меня за волосы?! Берет его руку и кладет ее себе на голову. Ну, приласкай же меня немножко, ведь я так избалована… а у меня нет отца… нет матери!
Оксеншерна наполовину холодно. Дитя мое, будь также правдива, как ты хороша, и все будут и любить, и уважать тебя.
Кристина, подавляя обиду. Спасибо, канцлер! Не затягивай процесса, и пусть все эти неприятные истории поскорее забудутся.
Оксеншерна. Могу ли я попросить у Вашего Величества письмо?
Кристина непринужденно. Да, как только я получу с него копию. Вынимает часы. Теперь я должна идти. Прощайте. Поворачивается. Да, скажите, в Польше есть Вазы?
Гарди. Как же, потомки Сигизмунда!
Кристина. Но ведь они католики?
Гардин Они могут быть обращены!
Кристина насмешливо. Да, ты прав… Ищите себе Вазов, а я найду кое-кого получше! До свиданья! Уходит.
Оксеншерна. Кошка! Настоящая кошка!.. Грустно слитком долго жить, Де-ла Гарди, и быть свидетелем, как всё прекрасное становится безобразным, всё доброе — злым.
Гарди. Ну, а анонимное письмо?
Оксеншерна. Должен сознаться, я и сам был удивлен. Всё это пустая болтовня, и автор повторяет ее в своем письме.
Гарди. Я такого же мнения. И теперь мы их приговорим к казни.
Оксеншерна. Как жестока жизнь! Но этому надо положить конец.
Гарди. Устранить ее мы не можем, но можем заставить ее отречься!
Оксеншерна. Разве это возможно?
Гарди. Да, это возможно!
Оксеншерна. Пойдем сюда и поговорим.
Гарди. Там кто-нибудь есть?
Оксеншерна. Да, конечно.
Гарди. Кто же?
Оксеншерна. Пойдемте и увидите!
Гарди, заглядывая в комнату. Купец Аллертс!
Оксеншерна. Вы его знаете?
Гарди. У него есть дочь…
Оксеншерна. А у дочери есть сын…
Гарди. Отец которого — Карл Густав…
Оксеншерна. Да!
В глубине сцены роскошный салон. Налево, отделенные китайскими ширмами, две софы и несколько стульев, сгруппированных вокруг большого стола. Направо громадный шкаф орехового дерева в голландском стиле. Часть авансцены представляет вход или галерею… В мастерской направо, наискось, продолговатое низкое окно, по обыкновению шестистворчатое. Перед окном большой рабочий стол, за которым помещаются шесть подмастерьев; все они сидят, поджав под себя ноги и шьют роскошные костюмы. Рядом с ними один подмастерье кроит, другой гладит, третий примеряет на манекен костюм Пандоры.
1-й подмастерье, выглядывая в окно. Кажется, толпа собирается!
2-й подмастерье. Лучше не смотреть!
3-й подмастерье. Почему же?
2-й подмастерье. Еще задавят!..
Гладильщик. Молчите, вы!
Примерщик. Их будут судить дворцовым судом?
Гладильщик. Мессениусов? Да! Разве ты не знаешь?
2-й подмастерье. Много народу будет на суде!
Примерщик. Кто же еще-то?
2-й подмастерье. А свидетели!
Гладильщик. Ну, делайте свое дело!
Гладильщик и примерщик уходят в глубину сцены.
Примерщик гладильщику. Вот проклятый процесс! Точно невод; потянешь за веревочку, попадет сколько хочешь и мелкой и крупной рыбы. Поверишь ли, нет почти ни одного высокопоставленного лица, которое не было бы в нём замешано… Ни единого, начиная с самого высшего, до самого низшего.
