РОМАН ПЕТРОВИЧ. А что же он пьет?
ОФИЦЕРОВ. А все, там в меню все есть.
РОМАН ПЕТРОВИЧ. Невозможно поверить. Язва, печень… И все-таки верю.
НИНА ЛЬВОВНА. Другого и быть не могло.
РОМАН ПЕТРОВИЧ. Он пьяный уже?
ОФИЦЕРОВ. Ну ведь я же не пьяный… уже?
НИНА ЛЬВОВНА. Олег, не пейте больше. Вы не один.
ОФИЦЕРОВ. Я больше не буду, Нина Львовна. Я к Ляле пойду. Она ждет.
РОМАН ПЕТРОВИЧ. Иди, иди скорее. Пойдем, провожу… до лестницы.
НИНА ЛЬВОВНА. Берегите себя, Олег.
ОФИЦЕРОВ. До свидания, Нина Львовна.
НИНА ЛЬВОВНА. До свидания, друг мой, иди.
Офицеров удаляется в сопровождении Романа Петровича. Нина Львовна пребывает в задумчивости.
Прошло сколько-то времени: не то десять минут, не то пятьдесят.
Темнота.
ГОЛОС НИНЫ ЛЬВОВНЫ (строгий). Зачем ты выключил свет?
ГОЛОС РОМАНА ПЕТРОВИЧА (отважный). Я на печку смотрю! Подожди, сейчас.
ГОЛОС НИНЫ ЛЬВОВНЫ. Не валяй дурака! Включи немедленно!
Роман Петрович покорился. Светло. Нина Львовна сидит за столом. Перед ней — раскрытое меню.
РОМАН ПЕТРОВИЧ. Так, вспомнилось… (Пауза. Стоит возле печки). Печка, печка. Печка, ты моя печка. Кафельная, нефункциональная… Вот, говорят, дымоход засорился. Теперь уже и не вычистишь. А я печку, Нина, когда мне двадцать лет было, тогда и топил последний раз. Стихи жег. Страниц пятьсот и все о любви. Нет, рукописи горят, горят. Плохо, но горят. Сначала одна страница, потом другая, постранично горят… словно огонь читает. А с торца не горит, с торца рукопись только обугливается. (Ждет, что скажет Нина Львовна — напрасно). Помнишь, ты мне рассказывала, как я корью в детстве болел? А на печке светофор отражался. Тогда светофор висел напротив окна… на той стороне улицы… и отражался пятнышком… вот здесь где-то, вот тут… (Показывает пальцем). А я болел. Свет выключат, я лежу ночью, темно и болею. Нина, расскажи, я ведь тебе рассказывал, помнишь? У тебя хорошо получается.
Нина Львовна молчит.
Здесь кровать стояла… А я на печку смотрю. Сначала зелененькое такое, потом желтенькое, потом красненькое… Слушай! Какие стихи, помнишь?.. помнишь, я написал?.. хорошие! Тебе понравились. Сама говорила. Э-эээ. (Напряжение памяти).
Жарко. Не спится. Жарко.
(Читает извиняющимся тоном, без выражения).
Жалко, что свет выключен.
Дворник не улице шаркает.
Скоро меня вылечат.
А мог стать поэтом. Почему не стал поэтом? (Пауза). «Воспоминание» называется. Уже когда достиг высот профессионализма. Э-эээ. (Ждет подсказки).
НИНА ЛЬВОВНА (сквозь зубы). Вижу на печке…
РОМАН ПЕТРОВИЧ (преисполненный благодарности).
Вижу на печке кафельной,
что-то неправильной формы,
точно холодная капелька,
как огонек светофора…
Да… светофор отражается… Это на печке кафельной… так светофор отражается… словно холодная капелька…
Зеленая капелька вроде, как…
А дальше составные будут рифмы… очень мне нравится…
Зеленая капелька вроде, как…
(«вроде, как»!..)
маленькая изумрудинка,
а после желтая будет, как
полуразмытая родинка…
Скажи, образность, Нинуль!
Родинка… только не долго…
Сразу появится красная,
Кто-то как будто подкрался
и уколол иголкой.
Будто подкрался кто-то…
Жарко… Не спится… Поздно…
Слышу: за стенкой шепот.
Рядом на столике что-то
противоскарлатинозное…
Скарлатина, значит, была, а не корь. Скарлатина. А ты печку срыть мечтаешь… (Трет кулаком глаз). Теперь ничего не увидишь, светофор перевесили. (Косится на Нину Львовну, следит за реакцией).
НИНА ЛЬВОВНА (глядя в меню). Салат «Вечерний» из сельдерея и овощей… с ореховым соусом. (Молчание). Салат «Северное сияние» из яблок, мандаринов и чернослива со взбитыми сливками… Со взбитыми сливками… (Пожимает плечами). Опята в сметане… (Закрывает меню. И вновь открывает). Форель фаршированная с зеленым маслом…
РОМАН ПЕТРОВИЧ. Зачем же масло зеленое? (Подошел, заглядывает в меню через плечо.) Нинуля, ку-ку!
НИНА ЛЬВОВНА. Устрицы в корзиночках.
РОМАН ПЕТРОВИЧ. Зачем же в корзиночках?
НИНА ЛЬВОВНА. Ты мне мешаешь. Фазан по-смирновски жареный…
Пауза.
РОМАН ПЕТРОВИЧ. …с каштанами. Ты сердишься на меня?
НИНА ЛЬВОВНА. Белуга… Я? Я не сержусь.
РОМАН ПЕТРОВИЧ. Фу, а это к чему?
НИНА ЛЬВОВНА. Бедрышки…
РОМАН ПЕТРОВИЧ. Бедрышки лягушачьи с лимоном… Пижоны.
Нина Львовна глазам не верит.
А ведь правильнее было бы «лягушачьи окорочка», нет?
НИНА ЛЬВОВНА. Нет. (Закрыла меню).
РОМАН ПЕТРОВИЧ. Каждому гостю по бедрышку. Каждому гостю по окорочку. Да, ты права: по бедрышку лучше.
Пауза. Нина Львовна терпеливо ждет.
Этот вечер запомнится лягушачьими бедрышками. Все будут рассказывать: там были лягушачьи бедрышки!.. Какая экзотика!.. На то и рассчитано. (Отходит).
Нина Львовна открывает меню. Теперь про себя читает.
По-видимому, осенью лягушки питательнее. (Пауза). Откуда осенью лягушки? А! Маринованные. Я тебя чем-то обидел?
НИНА ЛЬВОВНА. Нет, ничем.
РОМАН ПЕТРОВИЧ. Посмотри, как он раскусил Двоеглазова. Мы не справедливы к Олегу… Сразу! С первого взгляда!.. Вообще, при всей бестолковости в его отношении к нам есть что-то трогательное. Принес меню. Давай потанцуем.
Нина Львовна спокойна, как сфинкс.
А почему бы и нет? Все танцуют внизу, а я с тобой лет десять не танцевал. Почему бы и не потанцевать, когда танцуют другие? Сейчас музыку принесу.
НИНА ЛЬВОВНА. Парфе кофейное.
РОМАН ПЕТРОВИЧ. Или вьюшку достану.
НИНА ЛЬВОВНА. Трюфели.
РОМАН ПЕТРОВИЧ (помолчав). Тут даже не бестолковость. Тут просто мельтешенье какое-то… Это у него от зажатости. Он зажат, нераскрепощен, природная скромность… А еще Офицеров!.. Умный же человек, добрый. Талантливый.
НИНА ЛЬВОВНА. Ты с ним излишне суров. (Закрыла меню). Ты высокомерен, Роман. Мы оба высокомерны. Нельзя так относиться к людям. Нельзя. Если бы нас позвали, мы бы обязательно пошли. Были бы там, среди них, и помалкивали бы. Я бы ела опята как ни в чем не бывало. Мне, между прочим, нравятся опята в сметане, скажу тебе честно.
РОМАН ПЕТРОВИЧ. Да я бы сам устриц поел… тем более в корзиночках! Но есть все-таки принципиальные вещи. Есть первый план, есть второй, а есть третий, четвертый… Представь, Нина, последний актер. Были актеры — остался последний. И стал он ни много, ни мало официантом. Представила? «Осенняя смена меню», лягушачьи окорочка и тому подобное. Все пьют, едят… тут он появляется… поднос, полотенце… А драматург… бывший драматург… нет, просто драматург… писатель драм… да, писатель драм, он, увидев актера, говорит громко…
НИНА ЛЬВОВНА. Смотрите, кто пришел. Все было уже.
РОМАН ПЕТРОВИЧ. Нет, он не так говорит. Он говорит… Это же наш последний актер!.. Он играл Гамлета!.. А тот говорит…
НИНА ЛЬВОВНА. Кушать подано.
Пауза.
РОМАН ПЕТРОВИЧ. Откуда ты знаешь?
НИНА ЛЬВОВНА. Я все знаю. Читается.
РОМАН ПЕТРОВИЧ. Плохо?
НИНА ЛЬВОВНА. Очень плохо, Роман. Ты не любишь меня. Не уважаешь. Не ценишь.
РОМАН ПЕТРОВИЧ. Люблю. Уважаю. Ценю.
НИНА ЛЬВОВНА. Кто тебе дал право так со мной обращаться?
РОМАН ПЕТРОВИЧ (покорно). Никто.
НИНА ЛЬВОВНА. Почему ты себе позволяешь?
РОМАН ПЕТРОВИЧ. По недомыслию.
НИНА ЛЬВОВНА. Нельзя, так, Рома, нельзя.
РОМАН ПЕТРОВИЧ. Действительность, Нина, что капризная женщина: чем ты к ней ближе, тем сильней достает.
НИНА ЛЬВОВНА. Сам придумал?
РОМАН ПЕТРОВИЧ. Только что.
НИНА ЛЬВОВНА. Афоризм требует доработки.
РОМАН ПЕТРОВИЧ. Будь любезна, отредактируй.
НИНА ЛЬВОВНА. Спасибо.
РОМАН ПЕТРОВИЧ. А то — детектив. Они ждут от меня пьесы, а я — детектив.
НИНА ЛЬВОВНА. Не пиши, не напишется.
РОМАН ПЕТРОВИЧ. Нина. Кому нужна пьеса, если закрыт последний театр?
НИНА ЛЬВОВНА. Но в других городах еще есть открытые.
РОМАН ПЕТРОВИЧ. Не мешай. Ты всегда мне мешаешь.
