небольшой камешек о бордюр. Неясно как писателю удавалось замечать столь незначительных людей, учитывая нестабильное состояние психики. Возможно это была его врожденная способность подмечать занимательные, но, тем не менее, никому ненужные факты.
На знакомой лестнице, при свете дня казавшейся больше, Лавуан заметил узнаваемые силуэты. Пьера Шерро Филипп знал слишком хорошо, чтобы признать жестикуляцию его тонких ручек даже с такого расстояния. Общался он с девушкой, призрак которой прятался в тени крыши, отчего был едва различим. Гость остался незамеченным и прошел сквозь арку ближе к лестнице, откуда уже можно было разобрать диалог.
– Играть Гамлета мне доставляет особое удовольствие, – голос Пьера был воодушевленным, весьма громким, а речь сбивчивая, словно он хотел побыстрее заполнить пустоту пауз своими увлекательными историями. – Классические тексты всегда остаются актуальными, а герои их – бессмертны. К тому же мотивы моего героя понятны и очевидны, отчего играть его несложно… Не подумайте, что я боюсь сложных ролей – вовсе нет! С моими врожденными талантами это сущий пустяк. Знаете ли Вы, мадемуазель, что мои пробы были самыми короткими? Директор сразу увидел мой талант. А ведь мне было лишь пятнадцать.
Гобер тебя так быстро принял лишь потому, что ему срочно нужно было в нужник, чертов лжец! Тоже мне талант нашелся!
– Как впечатляет! – голос принадлежал Мелани, тут даже отнекивающийся Лавуан должен был признать. – Прошу прощения, что не имела возможности познакомиться с Вашим творчеством раньше… Однако Ваша вчерашняя игра была бесподобна, здесь только слепой не признает.
Вовсе не так уж он был и хорош… Гамлета сыграть много ума не надо, Шекспир всю работу сделал за актера. Грязный мерзавец использовал шулерский ход!
– Ваша высокая оценка, мадемуазель, делает мне честь, – улыбнулся Пьер. – Не скажу, что это была моя лучшая роль. Поверьте, если бы Вы видели меня в «Фаусте»…
– Наверняка я была бы поражена, – согласилась Мелани, – мне нет смысла отпираться, коли Вы утверждаете, что та роль была лучше вчерашней.
– Сказать по правде, – запнулся актер, – она не во всем лучше. В «Фаусте» больше возможности для интерпретаций, ведь сценарий был переписан мсье Лавуаном… Не то чтобы я принижал работу Филиппа, но с полной уверенностью говорю, что я сделал произведение лучше своими изменениями. Даже сам мсье Гобер хвалил меня за это.
Филипп? Наглец назвал меня по имени, не проявив ни капли уважения? Еще и топчется на моем творении?! Его карьеру я теперь уничтожу лично… Гобер его похвалил… Знал бы ты как мы смеялись над твоими нелепыми изменениями. Старик едва сумел уговорить меня пойти на это, заверив, что это просто потакание молодому таланту, дабы у него было пространство для роста. Надо было выкорчевать этот сорняк сразу!
– Полагаю, – уверенно ответила девушка, – что работа мсье Лавуана была прекрасной, но и Ваша интерпретация никак не могла сделать ее хуже…
О, еще как могла!
– Я далеко не последний человек, – заверил собеседницу Шерро. – Сам много читал и многое знаю. Мсье Лавуан, конечно, читал больше моего, однако он не видит сцену, он на ней не живет, он не знает ничего о ремесле актера. Поэтому пьеса должна писаться совместно с актерами.
Вздор! Откуда этому полоумному юнцу знать каково это творить великие тексты? Он только кривляться и может на сцене. До чего же раздутое эго!
Терпеть этот диалог Филипп больше не мог. Глаза заблестели от гнева, вена на виске запульсировала выбивая неприятный такт будто вбивая в голову невидимые гвозди. Переваривать это было невыносимо, и писатель двинулся вверх по лестнице. Плана у него не было, а если бы и был, он едва ли сумел последовать ему в таком состоянии. Сейчас он хотел просто проломить молодому Пьеру голову и посмотреть есть ли внутри хоть какие-то мозги.
– Мсье Лавуан, – первой заметила гостя Мелани. Ее милый голосок немного поумерил пыл француза и даже вызвал улыбку на его физиономии, – мы как раз Вас вспоминали. Как Ваше самочувствие? Ночь выдалась… – она едва заметно посмеялась, – трудной.
– Да, ночь и правда была весьма утомляющей, но результат получился выше всяких похвал, согласны? – сделал недвусмысленный намек Филипп.
– С этим никто бы спорить не стал, – улыбнулась Мелани.
– Надеюсь, – встрял Пьер, – написание пьесы идет полным ходом. Мсье Гобер сказал нам купить костюмы…
– Да, я уже успел поговорить с мадемуазель Дюбуа и мсье Трюффо на этот счет, – остановил собеседника писатель, ибо не собирался все выслушивать во второй раз, ведь и в первый раз чуть не умер со скуки. – Костюмы неидеальны, но вполне имеют место быть. Могут придать аутентичности спектаклю.
– В таком случае, что же Вас сюда привело? – вопрос был задан в крайне грубой, как показалось писателю, форме. Было слышно, причем отчетливо, что Шерро не рад видеть здесь Филиппа.
– Все также по делам, – парировал Филипп.
– Что же у Вас тут за дело?
– Хочу предложить главную роль одному незаурядному, но малоизвестному актеру. Хотел сделать это лично, ведь никогда не знаешь, как человек отреагирует на такую новость. Вдруг откажется? В таком случае, я буду просто обязан уговорить актера взяться за это непростое дело.
Пьер, услышав это, расправил свой павлиний хвост. Кажется, сейчас устами писателя будет выложена мощенная дорожка к сердцу мадемуазель Марсо.
– Не стоило, мсье Лавуан, – высокомерно произнес актер, – Вы вполне могли мне сообщить об этом и при труппе.
– О, не переживайте, мсье Шерро, – ухмыляясь ответил Филипп, – такая новость быстро разлетится по округе. Но Вы узнаете одним из первых.
– Почему же о моей роли сначала узнают другие? – недоумевал Пьер.
Попался.
– Прошу прощения, мсье Шерро, – Лавуан положил руку на сердце, будто сам находился на большой сцене, – я видимо ввел Вас в заблуждение. Я хочу предложить роль мадемуазель Шлоссер, а не Вам.
– Кто такая мадемуазель Шлоссер? – брови актера сдвинулись, пытаясь выдавить маленькие глазки.
– Это Фрида, – пояснила Мелани. – Тот факт, что Вы не знаете ее фамилии, не делает Вам чести, мсье Шерро.
– А кто такая Фрида? – с неподдельным интересом спросил Пьер.
Тут у Мелани слов не нашлось. Пьер Шерро только что упал со своего пьедестала, на который взбирался с таким трудом. Филипп этому был только рад, и его лицо едва могло скрывать радость выигранной битвы. Но Лавуан не был бы столь успешен, если бы поддался сладости этой победы. Выиграна битва, но не война. Противника следовало бы добить окончательно.
– Наша гардеробщица, – тон у писателя был снисходительный, такой, будто учитель что-то объяснял не самому одаренному ребенку. – Вы должно быть видели ее… Каждый день…
– О, конечно, – сыграл озарение Пьер, – Фрида, да. С этой
