Ольга. Только осторожнее руками. Я накрашена.
Макшев и Кожин обиделись. Заревновали. Встали. Пошли к выходу.
Макшев(показывает на свой подарок). Ольга, не забудь! Вот тут откручиваешь. Тут нюхаешь. Там число.
Кожин (показывает на свой подарок). Вот тут тоже нюхаешь! Не забудь!
Ольга. Мальчики! Вы куда?
Макшев. Ты лучше Дыбина спроси, «куда».
Кожин. «Куда-куда». Щёки целовать после гимна!
Ольга. Дыбин, останови их!
Дыбин (Макшеву и Кожину). Эй, останови вас! Только пришел!
Переругиваются трое. У Макшева и у Кожина претензии к Дыбину.
Кожин. В пятак свиньи и жёлудь… А ему чайником свистеть!..
Дыбин. Почему обязательно чайником?!
Макшев. Да потому! Да потому! Потому, что ты звездой на верхушку… запрыгнул… (Показывает на зайчика, висящего на верхушке ёлки.) Потому и заяц!
Дыбин. А я что, виноват?
Кожин. Он ещё спрашивает! Никогда не сидел на газовой плите? Чух-чух!
Макшев. А в двух ходьбах от свиньи?
Ольга. Мальчики! Прекратите!
Макшев. Ты лучше молчи, Оля! Молчи и нюхай! Вон там число!
Дыбин. Подождите… Подождите… А я ведь три часа на попутке и еще вместе подталкивали, когда бензин не заводился… Три часа! Ехал-ехал, все руки стер, а они бац – и как будто у них шина лопнула, а не у «Газели». Нельзя же так! Ребята!
Макшев. Жать не надо было сзади. У нее же есть глазницы!
Дыбин. Ну хорошо. Я, наверное, погорячился, когда сзади… Хорошо. Но ведь от этого еще никто не умирал… А тем более от вас, когда каждый в силу обстоятельств не путает, где шутка, а где тульский пряник с горчицей… Ну как же так, ребята?! Двадцать лет не путал, а тут раз – и словно умножать разучился. (Обращаясь к Макшеву.) Ну вот ты, помножь четыре на пять и скажи, сколько?
Макшев. Двадцать.
Дыбин. Правильно! (Обращаясь к Кожину.) А теперь ты, раздели шестьдесят на три. Сколько?
Кожин. Двадцать.
Дыбин. Вот, видите, двадцать! Как ни крути двадцать! двадцать! двадцать лет! Да за двадцать лет я не только ее (показывает на Ольгу), я любого из вас за талию ухвачу.
Кожин. Может, лучше все-таки за глазницы?
Дыбин. И за глазницы! И за талию! И по спине! И за шею! И за почки! Это же дружба! Тут много всего! Почему вы раскисли, ребята? (Дыбин пытается их взбодрить.)
Макшев. Еще бы не раскисли… Ты ёлку видел?
Дыбин. Ёлку… Ёлку (подходит к ёлке). Нормальная елка…
Кожин. По-твоему нормальная? Присмотрись, где мы, а где ты…
Дыбин. Понял, понял… (Увидел несправедливость: он висит на макушке, а друзья – ниже.) А мы ее перевесим, правда, Оля?
Ольга пожала плечами.
Ольга. Как хочешь, так и поступай, ты – мужчина.
Дыбин. И поступим… И поступим… Как говорил Юлий Цезарь: «На линии Маннергейма все одинаковы»… Та-а-а-к, кто тут у нас звезда? Дыбин? (Обращаясь к зайчику.) Не годится тебе, зайка, одному на колу сидеть, словно олимпийский чемпион… Ну-ка бери с собой чайник… (поднимает чайник повыше.) То же самое и желудь (поднимает жёлудь повыше) на самый верх… Ну теперь все трое вровень. (Обращаясь к Ольге.) Ольга, вровень?
Ольга (немного недовольная). Вровень.
Дыбин. Вот так. Правильно. (Отходит, любуется.) Трое друзей, словно на Эвересте… В одной связке. Один за всех и все за одного! (Обращаясь к Макшеву.) Правильно, д'Артаньян? (К Кожину.) Правильно, Буонасье?
Макшев (подходит к Дыбину). Ладно, извини… Вот моя рука.
Кожин (подходит к Дыбину). Ладно, извини… Вот и моя.
Макшев и Кожин скрещивают руки.
Дыбин. Ну а моя рука и ночью не заставит ждать, хоть среди постели разбуди. (Кладет руку на руки Макшева и Кожина.) Ольга, разбей!
Ольга разбивает рукопожатие.
Ну за такое надо обмыть! Давай, Ольга, неси сюда портвейн или хотя бы стаканы.
Ольга начинает что-то готовить на столе. В это время трое друзей, стоят, обнявшись.
Ольга приносит наполненные стаканы. Все трое выпивают. Макшев и Кожин закусывают кусочками яблока. Дыбин достаёт из кармана квадратную батарейку, прислоняет к языку. Довольно крякает. Друзья смотрят на него с недоумением.
Что так странно уставились? Обыкновенная батарейка. Шесть вольт. Кисленько. С детства этим балуюсь.
Кожин. Да помним, помним, ты ещё тогда, двадцать лет назад, батарейку к языку «мня-мня».
Дыбин. А я и сейчас прислоняю. Что в этом плохого? Кисленько. Привык. Не хочешь попробовать?
Кожин. Да нет. Спасибо. Не люблю.
Дыбин. Боишься… (Обращаясь к Макшеву.) А ты?
Макшев. Да нет, спасибо… Я лучше ещё вина.
Дыбин. Вино – это само собой. А когда после стопочки ещё и батареечку прислонить, то она дополнительно кисленько, словно витамины. Тем более, когда портвейн есть, а нет ни яблочка, ни лимона закусить, то вот это незаменимое. (Обращаясь к Макшеву, протягивает батарейку.) Ну, попробуй, понравится!
Макшев. Да не, не…
Дыбин. Эх, ты, кисейный барышник… (Обращаясь к Ольге.) А ты, Оля, не хочешь?
Ольга. Нет, не хочу.
Дыбин. Да ладно тебе стесняться, давай, давай! (Настойчиво протягивает Ольге батарейку.)
Ольга. Мне нельзя. У меня от кислого аллергическая пятнистость.
Дыбин. А-а, ну это другое дело. (Прислоняет к своему языку.) А! Хорошо!
Кожин. Ты что, Дыбин, за двадцать лет на батарейку подсел?
Дыбин. Что значит подсел? Это они подсаживаются, быстро заканчиваются. Но у меня ещё есть во, аккумулятор. (Достаёт из кармана портативный аккумулятор – чёрную коробочку с двумя торчащими проводками.) Это покрепче… Но это не сразу… (Обращаясь к Ольге.) Ну, чего стоим? Давай ещё по одной, наливай.
Ольга наливает, друзья берут стаканы.
Ну, давай за это, чтоб как его…
Макшев и Кожин: Давай!!!
Все трое выпивают, Макшев и Кожин закусывают яблоками. Дыбин прислоняет батарейку к языку.
Дыбин. А! Хорошо пошла! Теперь можно и нашу походную! Ещё не забыли слова?
Все (поют).
Пора в дорогу, старина. Подъем пропет.
Ведь ты же сам тогда в дорогу, старина.
Ведь ты же сам тогда в дорогу, парапет…
Вдруг Дыбин что-то вспоминает, прерывает песню, оборачивается к ёлочке.
Дыбин. Подождите, там, кажется, кто-то еще есть. Вот это кто… этот ящерица? (Показывает на ящерицу, которая висит совсем низко.)
Макшев. Чигитанский…
Дыбин. Тот самый?
Кожин. Тот самый. Во всей красе.
Дыбин. Похож-похож… Да. Вспоминаю. Ящерица, она и есть ящерица… Как сейчас помню… «Чигитанский, дай рубль!» А он… (Изображает шипящего Чигитанского.) Или вот еще: «Чигитанский, отломи яблочка». А он…(Изображает шипящего Чигитанского.)
Кожин. Хм… Яблочка… Если бы только яблочка… Он сейчас риелтор. Большими квартирами передвигает…
В это время заходит Чигитанский с огромной коробкой. Чигитанский тихонько ставит коробку на стол и начинает слушать, о чем говорят. Все увлеклись. Его присутствия не замечают.
Дыбин. Да ты что? Квартирами?
Кожин. Да. По три-четыре комнаты. Не меньше.
Дыбин. Представляю, как он это делает: «Чигитанский, дай квартирку?» А он… (изображает шипящего Чигитанского) сволочь…
Макшев. Да, так и есть. Он всю жизнь – пресмыкающийся змееполз. Если ему чё-то надо, то он вот так… (Виляет задом.) Белый и пушистый, словно ежевика… А когда попросишь, то тут же ящерица. Ольга правильно повесила. Помните, тогда в Шатуре, двадцать лет назад.
Дыбин. Помним, помним. Я ему: «Чигитанский, дай расческу!» А он… (Изображает шипящего Чигитанского.)
Ольга. Да вы что? Из‑за расчески?
Дыбин. Да, милая! Из‑за расчески!
Ольга. Не может быть!
Дыбин. Может! Ты почему думаешь, я до сих пор таким лохматым хожу? Из‑за красоты, что ли? (Показывает на свои волосы.) Вот. Попробуй расчеши! И все из‑за него…
Ольга. Давай я попробую, расчешу.
