Молодой человек. Не люблю… А за что его любить? Ни одному слову, со сцены сказанному, не верю. Язык без костей, все перемелет. Хочешь знать, что такое театр? Это первая в мире коммуна. Та же фаланга, крепко повязанная мафия… Такому индивидуалисту, как я, одинокому волку, что в любой компании торчит, как гвоздь в лепешке, там делать нечего. В театре от тебя все время ждут охов да ахов, взлетов мысли и чувства. То влюбляйся в какую-то красотку из трагедии. То подвиг силы беспримерной свершай. А собственно, зачем его свершать? Отчего бы, наоборот, этой дуре в меня не влюбиться. Чем я плох? Нет, театра мне и задаром не надо. А вот поесть я люблю. Обожаю блюда с красивыми названиями. И чтоб меню с шелковой закладкой, переплет с золотым обрезом, словно подарочное издание нашего классика Негоша или там «Ромео и Джульетты»… Откроешь карточку — и вот тебе сюрприз: «Бабочки в сухарях под соусом тартар», «Слоеный пирог с начинкой из диких улиток» и так далее… Вот если бы в театре можно было выбирать спектакль, как в меню, это бы мне подошло. Что выберешь, то и посмотришь. Представь-ка себе театральный ужин и меню дня театральных гурманов. Заказываешь какую хочешь закуску, то есть завязку действия. Устроишься в кресле поудобнее и выберешь в карточке, то есть в программке: хочешь — пирог, хочешь — фрукты, а хочешь — сыр. Представь себе трагическое меню или трагедию в форме обеденной карточки. Согласно волшебной формуле 3+1+3… Лучше не придумаешь. «Засахаренные фиалки»! Не знаешь, что берешь в рот, а распробуешь — и во рту у тебя начнет медленно таять вечность… Идешь в театр смотреть пьесу про любовь. В одном театре — хэппи-энд, все хорошо кончается… Хороший конец только дурачкам нравится, умный ничего хорошего не ждет. В другом театре, глядишь, та же сказка про любовь, но кончается ужас как печально и для героев, и для нас. Поневоле загрустишь, ведь после смерти не надышишься!.. В третьем театре любовный ужин тебе подают с третьей закуской, то бишь завязкой, с третьим финалом на десерт. Приятно, черт подери, хоть разговорами сыт не будешь. (Вдруг переходя на хороший английский язык.) You can trust me. I know everything concerning Elizabethan theater, Ingmar Bergman and Peter Brook's productions![1] Счастья вам, радости и здоровья! Приятного театрального аппетита.
Действующие лица:
Мокадаса аль Сафер — священнослужитель хазарского храма
Послушница
Послушник
Послушники
Время действия — VIII век н. э.
Место действия — колоннада перед хазарским храмом. В центре, на полу, огромный сине-золотой хазарский глиняный кувшин.
Между колоннами слоняется послушник в поисках послушницы, которая спряталась за одной из колонн. Оба очень молоды, почти дети, поэтому все, что они делают и говорят, похоже на игру.
Послушница (внезапно выглянув из-за колонны и напугав послушника). Если хочешь со мной переспать, двадцать тысяч плати; Если не хочешь, вдвое больше плати; Нам не дано выбирать, что вырастет на голове: Волосы или трава, как не дано Выбирать, что хлынет — дождь или слезы. Если хочешь со мной переспать, двадцать тысяч плати; Если не хочешь, плати двое больше.
Послушник. Я готов заплатить двадцать тысяч.
Послушница. Да это только в песне так поется.
Послушник. А не в песне что?
Послушница. Давай так: я буду задавать вопросы, а ты отвечать? Если ответишь, что-то получишь, а не ответишь — не получишь.
Послушник. А что?
Послушница. Отвечай, узнаешь.
Послушник. Спрашивай.
Послушница. Зачем мы здесь?
Послушник. Где? На сцене?
Послушница. Да нет. Зачем и откуда вообще люди здесь, на Земле, во времени? Ты говорил, что тебе снятся густые сны. Ну, отвечай.
Послушник. Не знаю. Это вопрос для учителя, а не для ученика.
Послушница. Вот и мне так кажется. Значит, не можешь сказать, зачем мы здесь? А что можешь?
Послушник. Мне сказали ужасную вещь.
Послушница. Какую?
Послушник. Ты знаешь, каким молитвам предается наш учитель?
Послушница. Каким?
Послушник. Он уже успел лишить невинности не одну сотню девушек и здесь, у нас, и в других храмах.
Послушница. Подумаешь, новость! Он и меня лишил.
Послушник (молчит в замешательстве. После паузы). Ах да, вот еще новость. Учитель приобрел новый сосуд.
Послушница. Потрясающе. Как ты догадался?
Послушник (пристыженный, так как кувшин стоит у него перед носом). Значит, кто-то из нас получит от учителя подарок. Интересно, кто этот счастливчик? Кто-нибудь из отличников?
Послушница. А кто отличник?
Послушник. Уж конечно, не я.
Послушница. Спорим, что кувшин достанется тебе.
Послушник. Почему? Ведь всем известно, что я не отличник.
Послушница. Именно поэтому. Отличники быстро уходят из школы. А отстающие торчат здесь, пока все не усвоят. С тобой учителю еще придется пуд соли съесть.
Мокадаса с группой послушников выходит из храма.
Мокадаса (садится вместе с послушниками под навесом, на котором изображен небесный свод со звездами). Сегодня я вам поведаю нечто о моли. (Обращаясь к послушнику.) Видишь моль? Вон там высоко, у самой стены. Ее можно различить только потому, что она летает. Если допустить, что этот навес — небо, то можно подумать, что это птица под сводом небесным.
Послушник. Моль, наверно, так и полагает, и только нам известно, что это не так. Но ей неизвестно, что мы это знаем. Она вообще не ведает о нашем существовании. Она знает о существовании нашей одежды, которая составляет ее пищу.
Мокадаса. Да, приблизительно так. Но перейдем к делу. Можешь ли ты этой моли что-нибудь объяснить, неважно что, но так, чтобы она тебя поняла, а ты был бы уверен, что она это уразумела?
Послушник. Я не уверен, что смогу. А ты, Учитель?
Мокадаса. Могу. И кто угодно может. (Привстав и всплеснув руками, убивает моль и показывает на ладони то, что от нее осталось.) Думаешь, моль не поняла, что я хотел ей сказать?
Послушник. Но таким образом ты можешь доказать свое существование и свече, которую гасишь двумя пальцами.
Мокадаса. Естественно, если только свеча способна умереть. Но представь себе, что существует Некто, знающий о нас ровно столько, сколько мы знаем о моли. Некто, для кого наше небо не более чем этот навес. Кто не может к нам приблизиться и дать знать о своем существовании иначе, как только убивая нас. Некто, чьей одеждой мы питаемся, кто несет в своем теле нашу смерть — единственное средство общения с нами. Убивая нас, этот Неведомый дает о себе знать. Когда кто-то из нас умирает, это значит, что Неведомый хотел нам передать нечто важное. Любая смерть есть, в сущности, слово. Все наши смерти, вместе взятые, составляют великое неразгаданное послание… Но вернемся к свече, о которой ты упомянул.
Все послушники одновременно открывают небольшие глиняные сосуды, которые держат в руках, и становятся видны огоньки горящих свечей. Мокадаса торжественно преподносит послушнику огромный хазарский сосуд, стоявший на полу. Послушник с восторгом разглядывает сосуд.
Послушник. Теперь я знаю, где хранить свои вещи. (Начинает, подобно фокуснику, доставать из сумки свои вещи и, показав их присутствующим, опускает по одной в сосуд.) Вот яйцо — знак прожитого дня… Колокольчик — призыв переменить душу… Красный плащ — знак смерти… Золотое овечье руно — знак путешествия к звездам… Две шапочки, синяя и желтая, — знак тела, в котором нет души…
Мокадаса. Прекрасно. А теперь достань свои вещи из сосуда.
Послушник переворачивает кувшин, но из него ничего не выпадает. Он начинает шарить рукой внутри кувшина, но ничего не находит.
Послушник. Он проглотил мои вещи. Учитель, объясни, что означает такой сосуд?
Мокадаса. Прислушайтесь. (Поднимает камешек и опускает его в кувшин. Считает до двадцати. Слышится плеск, точно камень упал в воду.) Я мог бы тебе объяснить, что означает твой сосуд, но подумай, стоит ли это делать.
Послушник. Что ты имел в виду, Учитель? Разве знание может быть во вред?
Мокадаса. Конечно. Разве легко, например, узнать сразу три вещи?
Послушница. Как это, сразу три?
Мокадаса. У тебя есть любовник, и ты вдруг узнаешь, что он тебе изменяет. Это значит — узнать одну вещь. Иметь любовника и открыть, что он тебе изменяет с твоей сестрой, — значит, узнать две вещи. А вот иметь любовника и открыть, что он тебе изменяет с твоим братом, — значит, узнать сразу три вещи.
