Энох. Лучше бы я этого не слышал! Опомнись, Ханан! Знаешь, что? — Тебе нужно поесть, и как можно скорее. Нельзя так изнурять себя постом. Это только кажется, что голова от голода светлее, а на самом-то деле — смотри, что получается. Как ты можешь жить с такими мыслями? Ханан! Ты меня слышишь?
Ханан (рассеянно). Да-да, реб Энох… конечно, слышу. Но что это мы все ученые беседы ведем? Не расскажете ли мне местные новости? Я ведь только-только пришел, еще ничего не знаю. Здоров ли реб Сендер?
Энох. Слава Богу.
Ханан смотрит на Эноха, словно ждет продолжения, но его собеседник явно не горит желанием развивать эту тему.
Ханан. А все остальные?
Энох. Тоже в порядке.
Ханан. Ну, а…
Энох (поспешно перебивая, кричит через площадь). Реб Вульф! Реб Вульф! Я совсем забыл вам передать… Извини, Ханан.
Энох переходит к двум старикам, оставляя Ханана в недоумении. На площадь, толкая перед собой грубо сколоченную двухколесную тележку, входит Женщина. На тележке — больная Девочка. Женщина останавливается около Ханана.
Женщина (Ханану). Добрый день, молодой человек. Не подскажете ли, где тут дом реб Сендера?
Ханан. Да вот он.
Женщина. Ну, слава Богу, дошли…
Женщина осторожно закрепляет телегу в наклонном положении, щупает лоб дочери, озабоченно качает головой, подтыкает тряпичное одеяло, оглядывается. Энох издали наблюдает за ее диалогом с Хананом.
Женщина. Что же народу-то совсем нету?
Ханан. А должен быть?
Женщина (недоуменно). Конечно. Как же иначе? Такое событие… У нас говорили, что даже из соседних губерний приедут. Раввины, цадики, просто люди… Я вот и дочь привезла… (утирает слезу) Может, какой-нибудь святой раввин поможет… совсем девочка расхворалась.
Ханан. О каком событии вы говорите?
Женщина. Как это «о каком»?
Энох (поспешно подходит, вмешиваясь в беседу). И чем же больна ваша дочь, госпожа?
Женщина. Да разве ж я знаю? Мы люди простые… Здоровенькая была и вдруг как кто сглазил. Легла и не встает: ноги не ходят. Три месяца уже. А теперь еще и жар.
Энох. А доктора что говорят?
Женщина. А доктора разве знают? Только деньги зря берут. Тут раввин нужен.
1-ый старик (подходит, смотрит на девочку). Это верно. К докторам ходить — болезни плодить. А молитва не помешает. Не хочет ли госпожа, чтобы мы за девочку псалмы почитали?
Женщина. Ой, конечно, хочу, добрый человек! Дай тебе Бог здоровья!
Но старик не уходит, а наоборот, мнется и со смущенным видом топчется рядом. Наконец, Женщина догадывается, достает из пояса юбки кошелек, долго роется там, и в итоге торжественно передает старику монетку.
Женщина. Вот вам на водку, добрый человек.
1-ый старик (радостно). На восемнадцать псалмов, пожалуй, хватит. Эй, реб Меир!
(напевает)
Ах рабби, рабби Зуся, холщовая сума,
За это надо б выпить, да водочки нема…
Оба старика, весьма довольные неожиданно открывшейся перспективой, убегают в синагогу.
Энох (глядя им вслед). Ни стыда, ни совести у людей. Нашли, у кого брать.
Женщина (рассудительно). Ничего, ничего. У кого же нищему брать, как не у своего? Богатый-то не даст.
Тем временем Ханан подходит к девочке, смотрит на нее, затем открывает свою книгу, находит нужное место и начинает что-то бормотать, раскачиваясь, глядя в книгу и положив руку на лоб девочки.
Энох (тревожно). Ханан! Ханан!!
Женщина. Зачем вы ему мешаете, господин? Пусть помолится хорошенько, может, хоть жар спадет. Этот юноша святой, сразу видно. Вон какой бледный, и глаза горят. Хуже-то всяко не будет…
Энох. Откуда вам знать? Будет, не будет… Ханан!
Ханан (закрывая книгу, Женщине). Поднимите ее.
Женщина. Да как же я ее подниму, милый? Она ж не ходит.
Ханан. Ходит, ходит. Поднимите.
Женщина обнимает дочь и, потянув ее на себя, ставит на ноги. Девочка, покачиваясь, стоит.
Женщина. Стоит! Видит Бог, стоит! (падает на колени, начинает целовать Ханану руку) Рабби, святой рабби! Ты же мне жизнь вернул. Господи! Счастье-то какое!
Ханан (осторожно отнимает руку). Вы походите с ней немножко. Ей теперь к здоровью привыкать надо.
Женщина берет девочку под руку и они идут по кругу в обход площади. Энох, осуждающе качая головой, глядит на Ханана.
Энох. И ты не боишься?
Ханан. А чего я должен бояться, реб Энох?
Энох. Думаешь, я не слышал, какие заклинания ты читал? Как призывал Ситро Ахро? Какие страшные слова произносил? Разве язык твой готов к таким словам, Ханан? Посмотри: я даже подумать о них боюсь, а ведь мне больше пятидесяти. Смирись, мальчик. Ты очень талантлив, спору нет, но тебе ведь еще двадцать двух лет не исполнилось, сам подумай! Ты должен вернуться в ешибот и учить Талмуд: десять лет, двадцать, тридцать…
Ханан. Талмуд велик, но сух, как пустыня.
Энох. Сух, как чистое покрывало, которое осушит любые слезы.
Ханан. Тверд, как каменистое поле.
Энох. Тверд, как надежная дорога через опасную топь.
Ханан. Тяжел, как постылая ноша.
Энох. Тяжел, как непробиваемый защитный панцирь. Я не верю, что мне приходится вести этот спор с тобой, Ханан! Разве не ты был лучшим учеником нашего ешибота?
Ханан (качает головой). Был, пока не узнал Каббалу! Она наполняет мир душой, соединяет его прочными незримыми связями, учит и врачует! Прекрасен ее Небесный Сад, ее Пардес! Чудесны его плоды! Разве ты не видел, как она поставила на ноги эту бедную больную? Посмотри: девочка ходит! Нужно ли тебе доказательство лучше?
Энох. Ах, Ханан, Ханан! Ты не хуже моего знаешь, насколько опасны эти заклинания. Сейчас они помогли, но в другой раз могут принести несчастье, эпидемию, пожар, наводнение… Что же до Пардеса, то вспомни, что написано о нем в Талмуде. Четверо вошли в Пардес; первый взглянул и упал замертво, второй взглянул и потерял рассудок, третий взглянул и отрекся от Бога. И только рабби Акива вошел с миром и вышел с миром. Неужели ты считаешь себя подобным рабби Акиве?
Ханан. Бог создал человека по своему подобию. Если ты не боишься уподобиться Богу, почему нельзя уподобиться рабби Акиве?
Энох (нетерпеливо). Ты взываешь к Ситро Ахро, к самому сатане и при этом рассуждаешь о Боге?
Ханан. Сатаны нет, реб Энох.
Энох. Как так нет? Откуда же тогда зло?
Ханан. И зла нет, реб Энох. Если Бог — благой Бог — сотворил этот мир, то в нем не может быть зла.
Энох (насмешливо). Да что ты говоришь? Откуда же тогда взялись болезни? Войны? Воровство? Насилие?
Ханан. От глупости, реб Энох. От глупости человеческой. С крыши тоже можно упасть и убиться — но разве это значит, что крыша — зло? Что она от сатаны?
Продолжая беседовать, они уходят в синагогу. Женщина с девочкой садятся передохнуть на скамейку. Мать обнимает дочь, прижимает ее к себе. Девочка улыбается, порывается встать.
Женщина (гладит дочь по голове). Посиди, доченька, посиди, милая. Отдохни, золотце мое. Еще успеешь устать: жизнь впереди длинная, трудная… длинная, трудная… длинная, трудная…
Зонг «Бричка»
Едет бричка по дорожке
Колесо верти´тся
Речка, мельница, мосточек,
Быстрая водица.
Вот вернется твой отец,
Привезет подарки.
Тебе сладкий леденец,
Мне платочек яркий.
Дует ветер из лесочка,
Задувает к ночи.
За ракитовым кусточком
Чьи-то злые очи.
Вот вернется твой отец,
Привезет подарки.
Тебе сладкий леденец,
Мне платочек яркий.
Где-то бродят гайдамаки,
Хамелюк проклятый.
Солнце катится под горку,
Далеко до хаты.
Вот вернется твой отец,
Привезет подарки.
Тебе сладкий леденец,
Мне платочек яркий.
На площади появляются Лея, дочь Сендера и старуха-служанка Фрада.
Лея. Какая грустная песня! Не знаю, чего в ней больше — надежды или жалобы… Фрада, вот монетка, дай им.
