Хуан Аларкон - Сомнительная правда

Ах, боже мой!

Руке безвестной
Дозвольте вас с земли поднять,
Хоть я и недостоин стать
Атлантом тверди[10] столь прелестной.

Ее коснувшийся так смело
Уже Атлант, — не все ль равно?

Быть осчастливленным — одно,
Достойным быть — другое дело.
Да, я коснулся красоты,
К которой полон страсти жгучей,
Но это счастье — только случай,
Не торжество моей мечты.
Рукой я тронул небосвод;
Увы, заслуги в этом мало:
Сама же твердь ко мне упала,
Не я достиг ее высот.

В чем преимущество заслуг?

Мы через них восходим к цели.

А вы бы разве не хотели
Ее достигнуть сразу, вдруг?

О да!

И вы не оценили,
Какая радость вам дана.
Она для вас вдвойне ценна,
Раз вы ее не заслужили.

В любом поступке, что бы он
Ни представлял собою с виду,
Благоволенье иль обиду,
Нам важно то, чем он внушен.
Бывают внешние движенья
Вполне бездушные, как тут,
Когда нам руку подают
Отнюдь не в знак благоволенья.
Что ж, истреблю огонь в крови,
Надежду милую разрушу:
Я тронул руку, но не душу,
И в вашем даре нет любви.

Что в вас она горит так страстно,
И лишь сегодня узнаю,
И нечувствительность мою
Вы осуждаете напрасно.

Возница, как и полагалось,
Все очень точно рассказал.

Как я томился, как страдал
Для вас безвестным оставалось?

Но я вас вижу в первый раз.

А я тем временем, несчастный,
Год с лишним мучусь жаждой страстной,
Теряя разум из-за вас!

Год! А приехал он сюда
Вчера.

Год с лишним? Но сеньор,
Я вам клянусь, что до сих пор
Мы не встречались никогда.

Когда я в роковой мой час
Сюда из Индий возвратился,
То первое, чем я пленился,
Был свет небесный ваших глаз.
С тех пор я душу вам обрек,
Но проходили дни за днями,
Пока открыться перед вами
Мне этот случай не помог.

Вы индианец?

И с тех пор
Как встретил вас, богат безмерно.
Таких сокровищ нет, наверно,
И в недрах Потосийских гор.[11]

Он — индианец!

Говорят,
Что индианцы очень жадны.

Стяжатель, самый беспощадный,
Влюбясь, бывает тороват.

И на меня, я вправе ждать,
Польются щедрые подарки?

О, если сердца пламень жаркий
Способны деньги подтверждать,
Я в виде недостойной дани
У ваших ног сложить готов
Не меньше золотых миров,
Чем вы внушили мне желаний!
Но так как это все ничтожно
И вашу надо мною власть,
Как и любовь мою и страсть,
Ничем измерить невозможно,
То я молю вас, разрешите,
Чтоб мне хоть ювелир помог
Вручить вам чувств моих залог.

Таких, как этот, нет в Мадрите.

Лукреция, что скажешь ты
Об этом щедром индианце?

Хасинта, в этом чужестранце
Есть превосходные черты.

Вся эта выставка вас ждет,
Все, что прельстило бы ваш взор.

Вы зарываетесь, сеньор!

Я гибну!

Дон Хуан идет.

Благодарю вас, сударь мой,
За все, что вы мне предложили.

И вы меня бы огорчили,
Не взяв предложенного мной.

Вы были жертвой заблужденья,
Предполагая, как сейчас,
Что я могу принять от вас
Что-либо, кроме предложенья.

А тот, чья жизнь у ваших ног,
Что получил?

Ему внимали.

И он на миг забыл печали.

Храни вас бог.

Храни вас бог.
Но обожать вас, светлый гений,
Вы разрешите, может быть?

Мне кажется, чтобы любить,
Не требуется разрешений.

Ступай за ними.

Чтоб негласно
Узнать, где расположен дом
Той, что спалила вас огнем?
Я все узнал.

Ну, что ж, прекрасно!
Я вижу, что сама Фортуна
Нам облегчает этот труд.

«Ту, что красивее, зовут
Донья Лукреция де Луна,
Моя хозяйка. А другая
Ее подруга. Где живет,
Я это знаю, только вот
Не знаю, кто она такая».
Так мне возница возвестил.

Все ясно, и я всех счастливей!
И раз Лукреция красивей,
То это с ней я говорил.
Как полуночные светила
Сметает прочь властитель дня,
Так ослепившая меня
Всех женщин в мире победила.

А мне красивей показалась
Та, что молчала.

Что за вздор!

Конечно, может быть, сеньор,
Судить бы мне не полагалось;
Но для меня вся красота
В безмолвной женщине, и эта
Мне показалась чудом света,
Когда не разомкнула рта.
Вы не ошиблись ли, быть может?
Я вам бы тут же за углом
Спросил про улицу и дом.
Мне кучер точно все изложит.

А где Лукреция живет?

Насколько помню, рядом с храмом
Виктории.[12]

В названье самом
Иносказанье тех высот,
Где, как луна над мглой хаоса,
Царит де Луна над людьми.

Пир? Музыканты? Черт возьми!

Как будто дон Хуан де Coca?

Он самый.

Да, но кто же это
Соперник мой, любезный ей,
Виновник ревности моей?

Поверьте, облетит полсвета
Молва об этом смельчаке.

Я связан с нею клятвой честной,
И вдруг поклонник неизвестный
Дает ей праздник на реке!

Любезный дон Хуан!

Сеньор…

Как? Дон Гарсия позабыт?

О нет, но ваш столичный вид
И неожиданность…

С тех пор,
Как мы встречались в Саламанке,
Я изменился кое в чем?

Еще бы! Новый блеск во всем
В лице, и в речи, и в осанке.
Вы здесь останетесь у нас?

Да.

И толпу друзей найдете.

А вы, дон Феликс, как живете?

Прекрасно, ибо вижу вас.
Вам рады все, кто с вами дружен.

Я ваш слуга. Ну, как дела?

Предметом был концерт и ужин,
Который, нам передавали,
Как раз сегодня ночью в Сото[13]
Давал одной сеньоре кто-то.

Концерт и ужин, вы сказали?
Сегодня?

Да.

Пир был богат?
Роскошен?

Говорят, на диво.

А дама как? Весьма красива?

Весьма красива, говорят.

Так!

Что за тайны вы открыли?

Раз превозносит целый мир
Ее красу и пышный пир,
То я подумал — не мои ли
И этот пир, и дама эта.

Вы, значит, веселились тоже
Сегодня на реке?

О, боже,
Да я там пробыл до рассвета!

Какой там пир, какая дама,
Когда приехал он вчера?

О, как у вас любовь быстра!
Вернуться только что — и прямо
Начать с пиров у чьих-то ног?

Я прожил здесь уже немало,
Но месяц отдыхал сначала.

Вчера приехал, видит бог!
К чему бы это измышленье?

Я это слышу в первый раз.
Иначе прибыл бы тотчас
Заверить вам мое почтенье.

Я жил здесь до сих пор негласно.

Поэтому я ничего
И не слыхал ни от кого.
Так, значит, ужин ваш прекрасно
Удался?

Вряд ли создают
Роскошней праздник над рекой.

От ревности я сам не свой!

И вам таинственный приют
Дала густая чаща Сото?

Вы место назвали так точно,
Что можно думать — хоть заочно,
Но вам уже известно что-то.

Мне кое-что дошло до слуха,
Однако далеко не все.
Рассказывали то и се,
Но так загадочно и глухо,
Что не могло не зародиться
Желанье разузнать точней;
Ведь любопытство — с давних дней
Отличье праздного мадритца…

Или влюбленного ревнивца.

Смотрите, как всесильный рок
Вам неожиданно помог
Открыть вчерашнего счастливца.

Итак, о празднике. Вы оба,
Как я сужу, весьма не прочь
Услышать все про эту ночь.

Вы нас обяжете до гроба.

Под сенью сумрачных теней
И в сумраке тенистых сеней,
Сплетенных полночью из тьмы,
А темной рощей из деревьев,
Скрывался благовонный стол,
Блестящий и великолепный,
По-итальянски утонченный
И по-испански полновесный.
Увидев тканые узоры
На скатертях и на салфетках,
Вы бы подумали, что это
Живые птицы или звери.
По сторонам — четыре горки
Пестреют хрусталем, и белым
И золоченым серебром,
И ароматной глиной свежей.
Едва ль во всем обширном Сото
Единый вяз остался целым:
Так много веток наломали,
Чтобы устроить шесть беседок.
Из них четыре приютили
Четыре избранных оркестра,
Одна — закуски и десерты,
Шестая — остальные смены.
В коляске прибыла хозяйка,
Внушая зависть звездам неба,
Преисполняя негой воздух
И ликованьем побережье.
Едва божественная ножка
Песок преобразила в жемчуг,
Траву — в зеленые смарагды
И в звонкие кристаллы — реку,
Как вдруг, роскошно рассыпаясь,
Колеса, бомбы и ракеты
Всю область вечного огня
Низвергли с грохотом на землю.
Но это серное пыланье
Еще погаснуть не успело,
Как сорок светочей огромных
Затмили блеск светил небесных.
Всех раньше начали гобои
Свои свирельные напевы,
За ними нежные виолы
Запели во второй беседке,
Обворожительные флейты
Протяжно зазвучали в третьей,
А из четвертой грянул хор
Под звон гитар и арф волшебных.
Тем временем был начат пир,
Пир в тридцать две различных смены,
Причем закусок и десертов
Насчитывалось вряд ли меньше,
Напитки, фрукты, в вазах, в чашах,
Где плавает кристалл нетленный,
Который создает зима,
А сохраняет хитрый гений,
Покрыты столь обильным снегом,
Что Мансанарес — в изумленье:
Он протекает через Сото
И думает, что это Сьерра.[14]
Пока дается праздник вкусу,
И обоняние не дремлет:
В стеклянных яблоках духи,
В жаровнях пряные куренья,
Везде разлитые настои
Пахучих трав, цветов, растений
Перенесли мадритский Сото
Как будто в Савские владенья.[15]
В груди алмазного малютки
Торчали золотые стрелы,
Являя бессердечной даме
Мою незыблемую верность;
Ракитник, ива и тростник
Своих лишались привилегий:
Должна простая зубочистка
Быть золотом, раз зубы — жемчуг.
А вслед за тем оркестры с хором.
Вступая в строй одновременно
И с четырех сторон звуча,
Повергли сферы в изумленье;
Пока ревнивый Аполлон
Не поспешил в просторы неба
И, возвестив начало дня,
Не положил конец веселью.

Вы описали этот праздник
С таким высоким совершенством,
Что те, кто слышал ваш рассказ,
Счастливей тех, кто был на месте.

Вот дьявол человек, ей-богу!
Он вам, нимало не колеблясь,
Такой изображает пир,
Что невозможно не поверить!

Ревную насмерть!

Нам не так
Описывали праздник этот.

Не все ль равно, раз совпадают
Приметы времени и места?

Что скажете?

Что изобресть
Подобного великолепья
Не мог бы Александр Великий.

О, это сущие безделки,
Кой-как устроенные наспех.
Будь у меня в распоряженье
Хотя бы день для подготовки,
Поверьте, — римляне и греки,
Мир изумлявшие пирами,
Умолкли бы от изумленья.

Хасинта на почетном месте
С Лукрецией в коляске едет.

Да, да, и взоры дон Гарсии
Уже стремятся вслед за нею.

Как он рассеян и взволнован!

Теперь отпали все сомненья.

Прощайте.

Вы одно и то же
Проделали одновременно.