Сонечка. Витя, не надо… Витя, вода на кухне капает. Надо кран завернуть…
Витя. Пусть капает… Соня… Сонечка…
Сонечка. Витя…
Начинает играть музыка, еврейская свадебная музыка, которая уже звучала в начале… Громко, тише, тише… капает вода из крана… а потом раздается звонок в дверь.
Сонечка. Витя! Звонят!
Витя. Погоди открывать…
Сонечка (уже у двери). Кто там?
Елизавета. Сонечка, это я, Елизавета Яковлевна.
Соня открывает.
Елизавета. Ой, бедняжка, ты совсем больная… у тебя жар! Ты ложись, ложись!
Сонечка. Да нет, ничего… я уже здорова.
Проводит Елизавету Яковлевну на кухню. Одетый Витя шмыгает к двери, Сонечка возвращается из кухни.
Витя. Я приеду к тебе. Обязательно. Не плачь только. Все будет нормально, слышишь? (Уходит.)
Сонечка. Тетя Лиза, Эсфирь Львовна за лимонами поехала, а потом к вам собиралась…
Елизавета. Она у меня была, Сонечка. Но сейчас она в больнице.
Сонечка. Как – в больнице?
Елизавета. Сонечка, только ты не волнуйся. Случилось несчастье.
Сонечка. Ой!
Елизавета. Да! И – ни царапинки! Только синяк на правом боку.
Сонечка. Какой кошмар!
Елизавета. У меня под окном – тополь. Она упала прямо на ветки, а потом – вниз. А внизу стояла целая гора картонных коробок. У нас же магазин внизу…
Сонечка. Я поеду в больницу. Где это?
Елизавета. Куда ты поедешь? Ночью? Я только что оттуда. Завтра ей сделают рентген и отправят домой.
Сонечка (плачет). Как все плохо… плохо… плохо…
Елизавета. Ну что ты, девочка, что ты? Разве это плохо? Это все очень, очень хорошо… Она могла бы убиться насмерть.
Картина одиннадцатая
Открывается дверь в пустую квартиру Эсфири Львовны. Входят Сонечка, Эсфирь Львовна в гипсе. Рука зафиксирована локтем вверх, ладонь на уровне лица. Следом – Елизавета Яковлевна.
Эсфирь. Ну, слава Богу, я дома. Сонечка, как ты всё хорошо убрала, умница. И цветы…
Елизавета. И обед приготовила твоя Сонечка.
Эсфирь. Так мойте руки и садимся за стол. (Пытается раздеться, Сонечка ей помогает.) Тьфу! Это же ужас, как неудобно… и как я буду шить… Ой, это называется еврейское счастье. Ты подумай, Соня, я так удачно выпала из окна, у меня не было ни одной царапины. И надо же было их слушать и делать этот проклятый рентген! Я ведь сразу сказала – везите меня прямо домой, и все! Нет! И вот результат!
Сонечка достает из холодильника еду, ставит на стол.
Эсфирь. Я выхожу из этой дурацкой кабины, из этой рентгеновской клетки, а там – ступенька; зачем там ступенька?! И я падаю и ломаю себе локоть, и как! И это тоже еврейское счастье – чтобы сразу два перелома и повреждение сустава! Чтоб мне так повезло!
Сонечка. Ой, хлеба нет!
Елизавета. Ну так поедим без хлеба.
Эсфирь. Как это без хлеба, что за еда без хлеба?
Сонечка. Я сбегаю… Это же пять минут!
Эсфирь. Сбегай, доченька, сбегай!
Сонечка уходит.
Эсфирь. Лиза, ты ей ничего не говорила? Точно?
Елизавета. Про то, как ты прыгала в окно?
Эсфирь. Я об этом вообще не хочу слышать. Про письмо ты ей ничего не говорила?
Елизавета. Нет.
Эсфирь. И не смей. И еще – Лиза, поклянись мне, что Сонечка про это ничего не узнает.
Елизавета. Про письмо?
Эсфирь. Про окно. Это с каждым может случиться. Клянись, что Сонечка про это ничего не узнает.
Елизавета. Ой-ей-ей!
Эсфирь. Так. Она от него ничего не получила?
Елизавета. Я об этом ничего не знаю.
Эсфирь. Ты посмотри, как она старалась. Весь дом блестит, и обед приготовила. Золото, золото, а не девочка! Покойная Сима порадовалась бы за нее.
Елизавета. Не знаю, чему бы уж так радовалась Сима.
Эсфирь. А чего бы ей не радоваться? Девочку взяли в такую семью, как наша, и на все готовое, слава Богу…
Елизавета (хватается за голову). Нет, теперь уже я выброшусь из окна! Я больше не могу! Неужели ты ничего не понимаешь? Неужели ты думаешь, что Лёва будет ее мужем?
Эсфирь (кротко). Нет. Не думаю. Я стала умнее. Когда я была между небом и землей, Лиза, я кое-что поняла. Бог меня любит, Лиза. Другой на моем месте ломал бы себе голову или хотя бы ноги. А мне – хоть бы что! И не говори мне про тополь или про ящики. Это глупости. Когда Авраам уже чуть-чуть не убил Исаака, Бог послал ангела, и ангел привел Аврааму козла! А мне ангел положил картонные ящики! Спрашивается зачем? Чтоб я стала умнее! Чтобы я знала, для чего мне жить. И не говори мне про Лёву. У меня больше нет сына. Всё! Я не хочу больше слышать его имени. У меня есть дочь. Да, я удочерю Сонечку. Я найму учителей, она поступит в институт. Конечно, не в педагогический, что это за специальность, возиться с чужими детьми. Пусть она будет инженер. Я найду ей мужа. Хорошего еврейского парня, чтоб была хорошая семья. У меня уже есть на примете одна семья. Очень, очень приличная семья… И чтобы она родила детей. Да, и внука мы назовем Вениамин, в честь моего покойного мужа.
Елизавета. Нельзя удочерить взрослого человека. Сонечке восемнадцать лет.
Эсфирь. Что, в восемнадцать лет уже не нужна мама? Почему я не могу удочерить Сонечку? Она дитя Симы Винавер. А Винаверы – хорошая еврейская семья, и Бог знает, сколько лет мы жили с ними на одной улице. Это родная кровь.
Елизавета. Хватит, Фира, хватит. Это не родная кровь. Знай: Сонечка не родная дочь Симы. Приемная. Сима взяла ее в детском доме, когда Сонечке не было пяти лет.
Эсфирь. Что? Как это?
Елизавета. Я пятьдесят лет проработала акушеркой, Фира. Это бывает. Раньше – реже, теперь – чаще. Сонечку бросила мать. Отказалась.
Эсфирь. Ой-ей-ей! Какое несчастье! Какая сука! Какая стерва! Я бы убила ее своими руками! Я бы ее задушила! Это хуже фашистов! Оставить, бросить свое дитя! О, что ты мне сказала! Мое сердце просто разрывается! (Пауза.) А откуда ты знаешь?
Елизавета. Мне Сонечка сказала.
Эсфирь. А почему она мне не сказала?
Елизавета. Разговор не зашел.
Эсфирь. Деточка моя! Доченька моя! Два раза потерять мать! Сирота, без папы, без мамы! Господи, как ты это безобразие допускаешь? Ой, кровиночка моя! (Пауза.) Если ее Сима удочерила, почему я не могу?
Елизавета. Да в Сонечке нет ни капли еврейской крови. А Симу спасла и вырастила тетя Клава, и Симе было все равно, есть в ребенке еврейская кровь или нет… А тебе?
Эсфирь. Лиза, ты дура! Девочку бросила мать. Это такое несчастье! Это сиротская горькая несчастная кровь! А ты говоришь – нет еврейской крови! Это же самая разъеврейская кровь!
Входит Соня с хлебом.
Эсфирь. Доченька моя! Иди сюда!
Сонечка. Я хлеб принесла.
Эсфирь. Почему же ты мне ничего не сказала?
Сонечка. Чего не сказала?
Эсфирь. Деточка моя, никогда, никогда я тебя не оставлю, кровиночка моя…
Сонечка. Я хлеб… Что с вами, Эсфирь Львовна?
Картина двенадцатая
Сонечка. Вить, а когда ты на меня обратил внимание?
Витя. Я в пятом классе был в тебя ужасно влюблен, и в шестом. А потом возненавидел. Не знаю почему. Ты входишь в класс, а меня ну просто всего переворачивает.
Сонечка. Мне всегда казалось, что ты ко мне очень плохо относишься.
Витя. Ну а потом, в десятом, мы с Ленкой стали гулять. Она про тебя часто поминала.
Сонечка. Мне Ленка, конечно, говорила, что с тобой встречается.
Витя. Да все знали. Все наши. Только, Соня, это было все совсем другое. Никакого сравнения. Ты и не думай, Сонь.
Сонечка. Все равно нехорошо как-то. Ленка – подруга моя. Да со всех сторон нехорошо. Ой, самое главное тебе не сказала! Я письмо от Лёвы получила.
Витя. В Новосибирск зовет?
Сонечка. Совсем наоборот. Он просит прислать ему заявление, чтобы брак признать недействительным.
Витя. А ты что?
Сонечка. Я тут же и послала. Витечка, если бы тебя не было, я бы, наверное, очень переживала. А теперь мне это совершенно все равно. И даже очень легко. Я утром как проснусь, вспомню про тебя и улыбаюсь. Меня свекровь все время спрашивает: «Сонечка, чему это ты улыбаешься?»
Витя. Мне тоже ребята говорили: «Ты что, как дурак, все время улыбаешься?»
