Витя. Мне тоже ребята говорили: «Ты что, как дурак, все время улыбаешься?»
Целуются.
Витя. Сонь, ты уедешь теперь?
Сонечка. Уеду, конечно. А что мне тут делать?
Витя. Когда?
Сонечка. Когда у Эсфири Львовны гипс снимут. Я же не могу ее одну оставить, с гипсом-то. Ни умыться, ни еду приготовить.
Витя. В общем-то, ты права. С какой стати тебе у них жить?
Сонечка. Ты не думай, Витя. Я ведь на работу устраиваюсь. В детский садик, прямо во дворе. Временно.
Витя. Плохо, конечно, что ты уедешь. Но в общем-то все правильно, Сонь.
Сонечка. Дождик начинается. Пошли ко мне.
Витя. Нет, я больше к тебе ходить не буду. Мне перед старухой стыдно. Она все – покушайте, покушайте. Пошли в кино.
Сонечка. Пошли.
Картина тринадцатая
В квартире Елизаветы Яковлевны. Она в ворохе бумаг. Сонечка сидит напротив.
Елизавета (отодвигает бумаги). Сонечка, что стряслось, детка?
Сонечка. Все! Все стряслось!
Елизавета. Ты получила письмо от Лёвы?
Сонечка. Получила. Отправила я ему заявление. Да не в этом дело!
Елизавета. Так что случилось у тебя?
Сонечка. Тетя Лизочка, я устраиваюсь на работу в садик.
Елизавета. И хорошо. Я думаю, что ты совершенно права.
Сонечка. Меня послали по врачам, анализы сдавать и все такое… к терапевту, и к невропатологу, и к гинекологу… и гинеколог мне сказал, что я беременна. Но этого не может быть.
Елизавета. А какой срок, Сонечка?
Сонечка. В две недели…
Елизавета. Нет, нет, этого не может быть. Ни один гинеколог не ставит двухнедельного срока, это какая-то ошибка, недоразумение.
Сонечка. Вот и я говорю, что этого не может быть! А она говорит – да! А в садике говорят, чтобы я оформление прошла в две недели…
Елизавета. Подожди, деточка, какие две недели? Я спросила, какой срок беременности тебе определили?
Сонечка. Десять недель. Но этого не может быть!
Елизавета. Извини, Сонечка, но ответь мне на один вопрос: у тебя был кто-то?
Сонечка (твердо). Нет. (Поколебавшись.) То есть ничего такого у меня не было.
Елизавета. Погоди, погоди, но что-то ведь было…
Сонечка. Было один раз что-то такое, но вы не думайте, это не то…
Елизавета. А ты знаешь, что такое то?
Сонечка. Нет. Но то, что было, это точно не то.
Елизавета. Ты вспомни все, что было.
Сонечка. Да почти ничего и не было. Он спросил меня про Лёву, а я вдруг разревелась, как дура, мне так обидно показалось, а он меня обнял и поцеловал, и был такой момент, когда я испугалась. Но это было только одно мгновение, и все… потому что вы тогда в дверь позвонили… когда Эсфирь Львовна упала, это было…
Елизавета. Я? Я позвонила… О Господи, ну конечно же…
Сонечка. Он мой одноклассник, служит под Москвой. Он тогда просто так зашел. И вот, все началось тогда…
Елизавета. Да, тебе повезло, доченька.
Сонечка. В каком смысле, тетя Лиза?
Елизавета. Я знала множество женщин, у которых за всю жизнь не получалось того, что у тебя получилось в одно мгновение.
Сонечка. Вы тоже думаете, что я беременна?
Елизавета. Завтра я отведу тебя в мой роддом, к нашему главврачу, он тебя посмотрит, и это уже будет наверняка…
Сонечка. Какой ужас! Что же делать?
Елизавета. Как – что делать? Рожать.
Сонечка. Ой, как все нескладно у меня… А как я скажу Эсфири Львовне?
Елизавета. Да подожди ты об Эсфири. Скажи мне, а этот твой герой, он у тебя с тех пор не появлялся?
Сонечка. Я его четыре раза видела. Первый раз он домой пришел, а потом мы на вокзале встречались. Но больше ничего такого не было. Мы только в кино ходили. И целовались.
Елизавета. А ты ему сказала?
Сонечка. Нет. Он приедет, наверное, в следующее воскресенье.
Елизавета. Так вот, когда он приедет в следующий раз, ты скажи ему, что беременна. Ты поняла?
Сонечка. Нет, не смогу. Ну как это я ему такое скажу! Да он и не поверит! Мне все же кажется, здесь какая-то ошибка.
Елизавета. Ты скажи ему, и мы посмотрим, как он себя поведет.
Сонечка. А Эсфирь Львовна?
Елизавета. А вот ей пока что ничего не говори. Ах ты, горе мое, и откуда ты такая взялась?
Картина четырнадцатая
Сонечка и Витя в подъезде.
Витя. Это точно?
Сонечка. Точно.
Витя. Потрясающе! Мать моя обалдеет!
Сонечка. Вить!
Витя. Ну, не ожидал от тебя, Сонька! Не ожидал!
Сонечка. Ты как вообще к этому относишься?
Витя. К чему?
Сонечка. Ну, к ребенку…
Витя. Я же тебе говорю, я не против!
Он пытается ее поцеловать, она его отстраняет.
Витя. А что такого? Мы свадьбу устроим! Я со свадьбы не сбегу, за меня не беспокойся! Позовем твоего профессора, вот смех будет!
Сонечка. Он не профессор, он кандидат наук.
Витя. Ну, какая разница. У нас в Бобруйске это без разницы! Да вообще, я представляю, как весь Бобруйск обалдеет: выходила за профессора, а вышла за Витьку Михнича!
Сонечка. Да я тебя не про то, я тебя про ребенка спрашиваю – как ты относишься?
Витя. Я же тебе говорю – я не против! Ты же девочка была, я что же, не понимаю… Распишемся. Я знаю, у нас в части один парень вот так расписывался с бабой, она приехала, беременна, и расписали по военному билету. Распишемся – и поедешь к моей матери. Вот она обалдеет! А бабка моя (хохочет) – та вообще с ума сойдет! Она ваших ужас как не любит!
Сонечка. Кого не любит?
Витя. Да евреев она не любит.
Сонечка (с испугом). Правда?
Витя. Да что ты так испугалась, плевать на нее. Мне-то все равно. Я тебя знаю, ты девчонка хорошая, хоть и еврейка.
Сонечка (после паузы). Вообще-то я не совсем еврейка. Меня мама из детдома взяла…
Витя. Иди ты! Ты никогда не говорила! И в классе никто не знал!
Сонечка. Так что я совсем даже не еврейка…
Витя. Сонь, да мне все равно! Я бы на тебе, хоть и на еврейке, женился, ты не думай… Я же не подонок какой… Вообще-то, конечно, ты на еврейку и не похожа. У них носищи такие, и они черные, а ты как русалочка, наоборот, вся светленькая такая… (Тянется ее поцеловать.)
Сонечка. Но мама моя была еврейкой.
Витя. Да что ты заладила, мне плевать вообще-то, плевать, я тебе говорю!
Сонечка. Нет, ты объясни мне, почему твоя бабушка евреев не любит?
Витя. Ну ты даешь, привязалась!
Сонечка. Но, правда, ты объясни мне, что ты имеешь против евреев?
Витя. Тьфу ты! Хорошо, могу объяснить! Пожалуйста! Потому что евреи хитрые, ищут, где бы получше устроиться, чтоб поменьше работать и побольше загребать. К примеру, эти твои, обрати внимание! Мой папаша всю жизнь вкалывает на заводе, а с апреля на садовом участке потеет, и мать тоже, а твои? Свекруха на машинке строчит! Тоже мне работа! Не на заводе! А Лёва твой в лаборатории, на чистенькой работе триста рублей загребает. И вообще, где потяжелее, на черной работе, там их не увидишь. Они сидят, как тараканы, в теплом месте. Поняла теперь?
Сонечка. Вить, ты говоришь что-то не то про легкую еврейскую работу. Моя мама всю жизнь за сто рублей работала в музыкальной школе. С утра до ночи. И Эсфирь Львовна не на легкой работе… и тетя Лиза… Нет, Вить, нет!
Витя. Ну хорошо, идем дальше! Чего они уезжают? Ну, в Израиль там, в Америку? Родину бросают и уезжают, чтоб жить хорошо. Другие, может, тоже уехали бы, а выпускают только евреев. Поняла?
Сонечка. Я про это мало знаю, Витя. Но я думаю, что если б нас меньше ненавидели, так и не уезжали бы!
Витя. Да ладно, брось ты! Меня эта тема вообще не интересует, я же тебе сразу сказал, мне все равно.
Сонечка. Я пошла, Вить.
Витя. Куда ты?
Сонечка. Я пошла. Меня тошнит.
Витя. Сонь, что с тобой? Тебе плохо?
Сонечка. Да. Плохо. Уходи, Витя.
Витя. Как – уходи?
Сонечка. Так – уходи и больше не приходи.
Витя. Да ты что, обалдела, Сонька?
Сонечка. Уходи!
Витя. Смотри, я уйду! Ты пожалеешь! (Пауза.) Я ведь могу и уйти! (Стоит на месте.) Тебе же хуже будет!
Сонечка. Уходи! (Убегает.)
Картина пятнадцатая
Квартира Эсфири Львовны. У нее сидит Елизавета Яковлевна.
