Виктор — Про Москву пишу.
Гринев — Раз про Москву, без меня не обойдёшься. Москва без меня — что я без Москвы. Весь век друг за друга держимся. Что ж ты напишешь?
Виктор — О том, какая она сейчас есть, какой будет. Как люди будут жить в Москве.
Гринев — А тебе, что ли, известно?
Виктор — Известно.
Гринев — Завирает молодое поколение.
Виктор — Ты вот уже и сейчас Тверскую не узнаешь? А какой она станет?! На девять километров от Красной площади сплошь подымутся фронтоны величественных зданий. Новый Арбат, как стрела, врежется в Можайское шоссе.
Гринев — Врежется?
Виктор — Как стрела.
Гринев — Ну, врезай дальше.
Виктор — А вот всего через несколько лет здесь, под нами, набережные Москвы-реки превратятся в прекрасные прогулочные магистрали столицы.
Гринев — Говоришь ты плохо.
Виктор — Почему?
Гринев — Прогулочные магистрали… Будто специально для прогульщиков…
Виктор — Не придирайся, отец. Ты представь себе. Весна, тёплый вечер. Шелестят листья над рекой. Девушки идут в ярких, как весенний луг, платьях…
Гринев — Платьев не будет.
Виктор — То есть как не будет?
Гринев — А так, не будет! В чертежах твои девушки будут ходить, из синей кальки с белыми пунктирчиками блузки шить будут. Не делают ведь наш электрогравировальный станок. Маринуют. А станок — не гриб, он не любит, когда его маринуют. Где Алексей? С ним переговорю.
Гринева — Он вам не поможет. У него государственный заказ.
Гринев — А я что, для частника-кустаря стараюсь? (Жест в сторону Виктора.) Вот он, дипломат, о новой Москве рассказывает. Каменщики дома на Можайке строят. Котельщики мосты на Яузе клепают. А я что? Я тоже хочу свой кирпич положить.
Виктор (сестре) — Отец прав. Не понимаю! Да за такое дело двумя руками ухватиться надо. Почему Алексей не поможет отцу? Хотя бы поинтересовался немного.
Гринева — Это — не твоё дело.
Виктор — И ты бюрократкой становишься?
Гринев — Понять этого не можете. Да если б товарищ Сталин знал, он бы лично приказал выполнить всё, что товарищи Горбенко и Гринев придумали. (Кружковой.) Чтосмеёшься? Лауреатов бы дал. Как пить дать! Молчишь, депутат? Доложи правительству.
Кружкова — Доложу.
Гринев — Будут с тобой считаться?
Кружкова — Будут.
Гринев — Сей момент! (Гриневой.) Расскажи обо всём Алексею.
Гринева — Пойми, отец, ты родня ему. Нельзя такие дела по-родственному решать.
Гринев — Слушайте, что она говорит?! Бюрократизм, значит, и равнодушие — можно по-родственному. Это разрешается? По-родственному? Да у нас теперь вся земля родственная. Понять этого не можешь, предфабком! (Собрался уходить.) Ладно, пойду я. (Гриневой.) Но если ты (Кружковой) и ты такое дело в землю зароете, я товарищу Сталину напишу и про тебя, Ирина, и про тебя, слуга народа, про всё ваше районное начальство, — тут уж я разберусь, кто мне родственник, а кто посторонний. Спасибо за компанию. (Ушел, не прощаясь.)
Виктор — Довели человека! Дочь, называется!
Гринева — Молчи уж ты!
Виктор — Отец прав.
Гринева — Не рассуждай. Догони отца лучше. Знаешь ведь, что он в таком настроении сделает, ещё милиционера какого с поста сшибёт.
Виктор — На самом деле, пойду. (Кружковой.) До свидания… Жаль, что не вместе… А может быть, по пути?
Гринева — Анна у нас в гостях.
Кружкова — Мне пора. Завтра в первую смену. Идёмте, Виктор. (Прощается с Гриневой. Быстро уходят. Гринева выходит на балкон, смотрит вниз, затем возвращается к столу. Заглянула в пустой чайник, пошла в кухню с чайником. Вернулась. Села за стол, читает газету. Открывается дверь, входит Потапов. Гринева не слышит. Потапов подходит к Гриневой и целует её в висок. Гринева поднялась.)
Гринева — Алёшенька!
Потапов — Испугалась?
Гринева — Читала…
Потапов — Легла бы отдохнуть… Устала ведь?
Гринева — Тебя хотела дождаться.
Потапов — Может, соскучилась?
Гринева — Я всегда по тебе скучаю, Алёша.
Потапов — И я, Ириша…
Гринева — Скоро чай закипит… Садись, давай твой чемодан. (Забирает портфель. Потапов снимает пиджак, галстук. Всё это Гринева уносит в другую комнату. Потапов разворачивает газету и ложится на диван.)
Потапов — У тебя гости были?
Гринева — Были… Кружкова, отец заходил, Виктор… (Подсаживается на диван к Потапову.) А ты где был сегодня? Ну, рассказывай.
Потапов — У министра. (Приподнялся.) По вашему семейному делу.
Гринева — Ты всегда шутишь.
Потапов — Какие уж тут шутки… От отца твоего отбивался.
Гринева — Алёша, я всегда была недогадливой…
Потапов — Не наговаривай на себя… Ты ж ведь знала, с чем Северова приезжала ко мне?
Гринева — Знала.
Потапов — А о том, что Северова министру писала, знала?
Гринева — Нет.
Потапов — Значит, обошли профсоюзного деятеля. (Сел на диван.) Так вот, атака отбита. Министр поручил мне представить докладную записку о возможности изготовления сверхпланового заказа на моём заводе. Но так как ясно, что это невозможно, то я спокоен. Просто придётся Кривошеину дня два покорпеть над материалами. Он-то знает мощность завода!
Гринева — А ты?
Потапов — Смешной вопрос…
Гринева — А может быть, ты сумел бы выполнить и наш заказ, Алёша?
Потапов — То есть, конечно, сумел бы, но в ущерб основному. И потом, знаешь, Ирина, много канители с новым заказом.
Гринева — Что ж, Алёша, всё, что делаешь новое, всегда трудно. Всегда в ущерб чему-то… Ведь правда?
Потапов — Правда-то — правда, но, знаешь, меня просто возмутила бесцеремонность твоей этой Северовой. Лезет на чужой завод. За своим надо смотреть. У меня, слава богу, за прошлый месяц 137 %, план! 137! А у вас 98? Двух процентов не дотянули… И теперь шумихой о новом станке хотите покрыть невыполнение плана? Да ещё за чужой счёт!
Гринева — Алексей, ты нехорошо говоришь, мне не нравится…
Потапов — А мне дела ваши не нравятся. Появляется ваша тётя, и, видите ли, она будет бороться за мой завод! Нет, ты подумай! Не за свою фабрику, а за мой завод! За мой завод! Нет уж, извините, там, где я хозяин, где я директор, где люди подчинены мне…
Гринева — Алёша, а почему ты так часто говоришь «мой завод…», «я директор…», «я хозяин»? Ты хозяйственник, Алёша, а хозяин всё-таки — государство, народ — хозяин.
Потапов — Ирина, ты не на профсоюзном собрании. Не учи меня.
Гринева — Я не учу, просто напоминаю.
Потапов — Ну и что ж, что я так говорю. Я на самом деле директор, и, кажется, неплохой! Или я ошибаюсь?
Гринева — Насколько мне известно, не ошибаешься. Ты действительно хорошо руководишь заводом. Но, Алексей, мне кажется, в своём характере ты постепенно теряешь одно качество…
Потапов — Какое же?
Гринева — Чувство нового, Алексей…
Потапов (ошеломлён) — Что, что?!
Гринева — Чувство нового.
Потапов (вскочил с дивана, заходил по комнате и вдруг громко захохотал) — Ха-ха! Вот это действительно ново! Типичный профсоюзный деятель! При отсутствии аргументов говорит лозун-гами. Ириша, повторяю, мы не на собрании членов профсоюза.
Гринева — А ты думаешь, наше дело — только членские взносы собирать и смотреть за работой детских яслей?
Потапов — Вы ещё должны воспитывать массы…
Гринева — Да, представь себе… И не только массы, но и отдельных членов профсоюза…
Потапов — А поскольку я являюсь членом профсоюза…
Гринева — И воспитывать в них чувство патриотизма к своему предприятию…
Потапов — Ага, к своему!
Гринева — Да, к своему! К своему району, к своему городу.
Потапов — Но почему я должен делать всё на своём заводе? Почему заказ не может быть выполнен на другом московском, уральском или сибирском заводе? Почему, я спрашиваю тебя?
Гринева — Но ведь твой завод может помочь нам?
