КОБЫЛЯЦКАЯ. Иосифу Виссарионовичу Сталину. Он член нашего маленького кружка.
ХОЛОДЕЦ. Кстати, нормальный мужик.
ЛЯМКИН. Я настаиваю на том, что он — па-па-па-па-па-па…
ХОЛОДЕЦ. Да, можно сказать, папа. Отец народов, да.
ЛЯМКИН. … па-па-па-лач!
ХОЛОДЕЦ. Ну, палач. Ну, допустим. И что такого?
ЛЯМКИН. Ти-ти-ти-ти-ран!
ХОЛОДЕЦ. Ну и что?
ВЕРЗИЛОВ. Позвольте, что вы такое говорите? Как это — Сталин — член нашего общества? Как это понимать?
КОБЫЛЯЦКАЯ. Нас здесь всего шестеро, и шестым членом кружка является Иосиф Виссарионович.
ВЕРЗИЛОВ. Среди нас? Сталин? Настоящий Сталин? Это невозможно.
ГЕНКИНА. Господин Генкин сначала тоже не поверил, когда я ему написала.
ХОЛОДЕЦ. Тут, знаете, твоего мнения не спрашивают — кого хотят, того и селят.
ВЕРЗИЛОВ. Надо заявить протест! Уголовник — пусть! Проститутка — пусть! Но Сталин! Вы в своем уме?
ГЕНКИНА. Господин Генкин считает, что вещи следует принимать такими, какими они являются.
ВЕРЗИЛОВ. Но это меня компрометирует! Я человек демократических убеждений! Лидер партии «Справедливость»! И не могу находиться в одной комнате с тираном! Нет! На каком основании?!
ХОЛОДЕЦ. Он покойник, и вы покойник. Вот вам и основания.
КОБЫЛЯЦКАЯ. Тут все-таки ад. Вот и Сталин тоже сюда попал.
ВЕРЗИЛОВ. Как это — он тоже сюда попал?… Это я — тоже сюда попал… Временно, конечно… Сталину как раз самое место в аду!
КОБЫЛЯЦКАЯ. Ну вот, он в аду и находится.
ВЕРЗИЛОВ. А я при чем?
КОБЫЛЯЦКАЯ. И вы тоже в аду.
ВЕРЗИЛОВ. Нет, знаете, так не пойдет! Всех под одну гребенку! Уравниловка какая! Мы, знаете ли, в правовом государстве живем! Я требую соблюдения законности!
ХОЛОДЕЦ. Тут каждый свой срок тянет. Есть за что.
ВЕРЗИЛОВ. Вы это бросьте! Как вы это терпите, господа! Должна же быть какая-то градация вины… Надо меру знать в раскаянье… Положим, я в чем-то таком виноват… Ну, извините, исправлюсь… Вот госпожа Кобыляцкая, литератор… Ну, будем откровенны, интрижки, адюльтер… Вот вы, господин Холодец, предприниматель… Хорошо, допустим, вы иногда преступали закон… Но ведь Сталин, господа, это же монстр! Чудовище! Ну, я, допустим, тоже в аду… ну, скажем так, по недоразумению… ну, да, было что-то такое… что-то, где-то… кстати, не доказано… Но Сталин — убийца!
ХОЛОДЕЦ. Ну, если совсем честно, я тоже некоторых… того… на холодец…
ВЕРЗИЛОВ. Но не всех подряд! Не каждого! Не всех!
ХОЛОДЕЦ. Если всех на холодец — кому недвижимость продавать буду?
ВЕРЗИЛОВ. Вот именно! У вас есть мораль! Нравственный кодекс! Не всех — это очень важно! В этом мораль, господа! Не всех! Прошу заметить — не всех! Да, да, господа! Не надо преувеличивать нашу вину… Мы все немного нарушали… но не в тотальных масштабах!
ЛЯМКИН. Мы боролись с та-та-та-та-та-та-литаризмом!
ВЕРЗИЛОВ. Вот именно!
ГЕНКИНА. Мы с супругом, господином Генкиным, регулярно ходили на марши протеста! Пикетировали перед советским посольством в Нью-Йорке. Долой произвол, ну и сами знаете, за права человека…
ВЕРЗИЛОВ. А Сталин — ээээ… он сатрап! Да, сатрап! И вообще, он душитель свободы!
ЛЯМКИН. Ду-ду-ду-ду-ду-ду-шегуб!
ВЕРЗИЛОВ. Вот именно, душегуб! Он, если уж на то пошло, лагеря устроил! Да, лагеря!
ГЕНКИНА. Ах, «Архипелаг ГУЛаг» — это такая книга! Вы читали «Архипелаг ГУЛаг»? Я обожаю «Архипелаг ГУЛаг»! Мой муж, господин Генкин, всем клиентам в банке рекомендует…
ВЕРЗИЛОВ. Вот именно, архипелаг ГУЛаг! И Магадан… и еще там всякое! Орехово-Борисово, Воркута, Мневники, Колыма! Все Сталин понастроил!
ГЕНКИНА. Омерзительные места!
КОБЫЛЯЦКАЯ. Омерзительные — но ведь нас туда тянет! Я иногда специально ездила посмотреть на эти блочные бараки… Орехово-Борисово, страшное Орехово-Борисово… Серые безликие стены… это волнует… Тема сталинизма, так сказать, винтажная тема, с колоритом эпохи. Все эти детали: бушлат, заградотряд, смерш…
ГЕНКИНА. Вы правы, здесь какая-то загадка! Мы с господином Генкиным слышать не можем про сталинизм… но охотно читаем «Архипелаг ГУЛаг»! Господин Генкин считает, это необходимо, чтобы научиться ценить то общество, в котором живем! Обычно мы гуляем по Центральному парку, выбираем скамейку в тени и читаем друг другу вслух…
КОБЫЛЯЦКАЯ. Согласитесь, сталинизм притягивает… это как истории про графа Дракулу и вампиров… любите смотреть кино про вампиров? Я обожаю про вампиров… Когда поцелуй переходит в укус… Больно, но волнует… На ночь почитать «Архипелаг ГУЛаг» — так приятно…
ГЕНКИНА. Господин Генкин не любит фильмы про вампиров.
КОБЫЛЯЦКАЯ. Поймите меня правильно. Согласитесь, в Иосифе Виссарионовиче есть шарм… а какое время… солидные мужчины, в широких шляпах, в длинных пиджаках… подбородки с ямочками… меня возбуждает слово «зона»… зона… органы…
ХОЛОДЕЦ. Зона и сегодня имеется.
КОБЫЛЯЦКАЯ. Ничего общего! Вот раньше были зоны…
ВЕРЗИЛОВ. Отказываюсь понимать! Мы, граждане демократической России, — и Сталин! Как можно ровнять! Допустим, я признаю… осваивал бюджет… назовем это так… но, во-первых, если я не возьму, Прохор Семеныч себе возьмет! Во-вторых, мне положено… А главное: я не убивал! Не убивал!
ХОЛОДЕЦ. Совсем никого? Тогда вам в раю самое место… А Прохора Семеныча вы мне заказали? Было дело?
ВЕРЗИЛОВ. Это, простите, демагогия! Вы путаете частный бизнес с государственной политикой! Есть своеобразные законы бизнеса! Они в нашей стране жестокие! Да! Но в лагеря я миллионы людей не сажал!
ХОЛОДЕЦ. Зря сюда никто еще не попадал. Здесь каждый день в огонь кидают. Вы что, не видели?
подходит к окну, отдергивает занавеску. За окном глухая ночь, мгла, в отдалении вспыхивают огни, некоторые разгораются ярче. Это костры горят в темноте. То один, то другой костер неожиданно вздымает языки пламени вверх.
В дальнейшем раскрываются занавески и на боковых окнах, и все будет происходить на фоне окон с горящими во мгле кострами. Второе действие должно сопровождаться нарастающим гулом огня.
ВЕРЗИЛОВ. Смотрит в окно, приглядывается к огням А… так это, значит, костры… Похоже сделано… Неплохой символ… Пламя, конечно, искусственное?
ХОЛОДЕЦ. Тут все натуральное…
ВЕРЗИЛОВ. Господа, вы так в страхе и живете? Бедные мои! Поверьте, вас разыгрывают… Как опытный политик подтверждаю — мы это умеем… Хе-хе. Есть профессионалы, которые за такие эффекты неплохие деньги берут.
ХОЛОДЕЦ. Вот таких профессионалов здесь и жгут… недавно одного рекламщика спалили…
КОБЫЛЯЦКАЯ. Темпераментный мужчина… как он кричал… я волновалась.
ВЕРЗИЛОВ. Давайте рассуждать. Грехи у нас с вами символические, значит, и огонь должен быть искусственный.
КОБЫЛЯЦКАЯ. Вы правильно сказали — символические грехи… Я все искала слово…
ВЕРЗИЛОВ. Скажем, воровство… Положа руку на сердце, разве я крал, господа? Врывался в дома? Просто перекладывал бумажки на столе… символически… Госпожа Кобыляцкая, в чем ее грех? Некий условный адюльтер? А в чем грех господина Лямкина? Вообще смешно… Назовем это — лжесвидетельство… не подумав, наш интеллигент обслуживал Прохора Семеныча… Чисто символически призывал к правде и согласию… А госпожа Генкина? Примерная жена и мать — в чем ее грех? Символический грех, господа, — отсутствие любви к Родине…
ГЕНКИНА. Это и не грех вовсе…
ВЕРЗИЛОВ. И за что Родину любить, если вдуматься? Но символически — положено…
ХОЛОДЕЦ. А со мной как быть? Я-то людей правда… того… жизни лишал…
ВЕРЗИЛОВ. Да разве это жизнь… Тьфу… Символическая… И наказывать за символические грехи нас будут символически. Уверяю вас, это бумажный огонь! Поверьте, бумажный!
ХОЛОДЕЦ. А я думаю, в аду — социализм. От каждого по способностям, кто сколько натворил — все посчитают. И каждому — по труду. Всех в топку.
ВЕРЗИЛОВ. Имитация! Пламя искусственное!
ЛЯМКИН. А Сталин — настоящий. Та-та-та-кой страшный!
ГЕНКИНА. Да, объясните нам, господин Верзилов! Если все — символическое, то почему Сталин настоящий?
ВЕРЗИЛОВ. Признайтесь, вы меня разыгрываете — как здесь может Сталин оказаться?
Входит Иосиф Виссарионович Сталин. На нем простая однотонная пижама, похожая немного на френч, мягкие тапочки. В руке держит трубку, время от времени подносит ее ко рту, посасывает мундштук. Говорит медленно, движется степенно.
СТАЛИН. Здравствуйте, товарищи.
Пауза
Вы можете сесть.
КОБЫЛЯЦКАЯ. И правда, что это мы стоим? Давайте сядем.
Садятся на стулья и кровать. Верзилов очень растерян, он едва не садится мимо стула. Один лишь Лямкин нервно мечется по комнате.
СТАЛИН. Вы тоже присаживайтесь, гражданин Лямкин.
ЛЯМКИН. Спасибо, постою! Я сам решаю, ко-ко-ко-когда стоять, а когда сидеть!
