Лидия. Какие?
Телятев. Бешеные. Вот и мне доставались все бешеные, никак их в кармане не удержишь. Знаете ли, я недавно догадался, отчего у нас с вами бешеные деньги? Оттого, что не мы сами их наживали. Деньги, нажитые трудом, — деньги умные. Они лежат смирно. Мы их маним к себе, а они нейдут; говорят: «Мы знаем, какие вам деньги нужны, мы к вам не пойдем». И уж как их ни проси, не пойдут. Что обидно-то, знакомства с нами не хотят иметь.
Лидия. Я в актрисы пойду.
Телятев. Талант нужен, Лидия Юрьевна.
Лидия. Я в провинцию.
Телятев. Что за расчет! Увлечете какого-нибудь мушника Тулумбасова или уж много-много средней руки помещика. Что за карьера!
Лидия. Телятев, помогите, мне нужны деньги!
Телятев. А вот, пожалуйте сюда! (Подводит ее к окну.) Видите? У ворот стоит Домик-крошечка; Он на всех глядит В три окошечка. Вот где деньги,
Лидия. У мужа?
Телятев. Да, у него. Он не только богаче всех нас, но так богат, что подумаешь — так голова закружится. Нынче не тот богат, у кого денег много, а тот, кто их добывать умеет. Если у вашего мужа теперь наличных тысяч триста, так можно поручиться, что через год будет мильон, а через пять — пять.
Лидия. Не может быть. Я не верю вам. Подите прочь. Это он вас подослал ко мне.
Телятев. А вот послушайте. Когда вы его оставили, поехали мы обедать в Троицкий. Сидит, на свет не глядит, ни ухи не ест, ни вина не пьет. Подходили к нему какие-то странные личности, шептались что-то, он как будто стал поживее. Потом вдруг несут ему телеграмму, прочел ее, и глаза засияли. «Нет, говорит, глупо стреляться. Покутим, говорит, нынешний день, поздравь меня». Ну, я его поздравил, поцеловались, и поехали, и поехали. Познакомил я его кое с кем из старых своих знакомых, то есть не из старых, а из прежних, а они еще молоденькие.
Лидия (глядя в окно). Погодите! Что это за коляска? Кружева! Неужели это maman взяла для меня? Какая прелесть, какая роскошь!
Телятев. Нет, вы ошиблись. Это коляска, которую он подарил моей знакомой, и с лошадьми, и кучера нанял такого, что в Зоологическом саду показывать можно. Вот она едет от него, блондиночка, а глаза — васильки.
Лидия. Ай! Я упаду в обморок. Это не коляска, это мечта. Можно задохнуться от счастья сидеть в этой коляске. Что со мною? Я его ненавижу и как будто ревную. Я бы убила эту блондинку. Нос у нее и так невелик, а она его еще вздергивает.
Телятев. Это не ревность, а зависть.
Лидия. Он ее любит?
Телятев. Что? Коляску?
Лидия. Нет, блондинку.
Телятев. Зачем же? И любить да и деньги давать, уж слишком много расходу будет. Хотите слушать, что ваш муж мне рассказал про себя?
Лидия. Говорите!
Телятев. Учился он много, чему — уж не помню. Разные есть науки, Лидия Юрьевна, про которые мы с вами и не слыхали.
Лидия. Говорите, говорите!
Телятев. Поехал за границу, посмотрел, как ведут железные дороги, вернулся в Россию и снял у подрядчика небольшой участок. Сам с рабочими и жил в бараках, да Василий Иваныч с ним. Знаете Василия Иваныча? Золото, а не человек.
Лидия. Ах, подите вы!
Телятев. Первый подряд удался, он взял побольше, потом еще побольше. Теперь получил какую-то телеграмму. «Ну, говорит, Вася, ближе мильона не помирюсь». А я говорю: «И не мирись». Что ж, мне ведь все равно, убытку не будет.
Лидия. Я умираю.
Телятев. Что с вами?
Лидия (ложится на диван). Позовите maman! Позовите скорей!
Телятев (в дверях). Надежда Антоновна!
Входит Надежда Антоновна.
Явление четвертое
Лидия, Телятев и Надежда Антоновна.
Лидия. Мaman, ради бога!
Надежда Антоновна. Что с тобой, Лидия? Что с тобой, дитя мое?
Лидия. Ради бога, maman! Подите к моему мужу, позовите его сюда, скажите, что я умираю.
Телятев. Берите моих лошадей, Надежда Антоновна, и поезжайте скорее!
Надежда Антоновна (всматривается в дочь). Да, да, я вижу, ты в самом деле нехороша. Я сейчас еду. (Уходит.)
Входит Андрей.
Андрей. Господин Глумов.
Лидия (привстав). Принимать его или нет? Еще муж придет или нет, неизвестно. Утопающий хватается за соломинку. (Андрею.) Проси!
Андрей уходит. Входит Глумов.
Явление пятое
Лидия, Телятев и Глумов.
Глумов. Что с вами?
Лидия. Немного нездорова. А с вами что? Я слышала, что вы разбогатели.
Глумов. Еще нет, а надеюсь. Очень выгодную должность занял.
Телятев. И совершенно по способностям.
Глумов. Счастливый случай, больше ничего. Одна пожилая дама долго искала не то, чтоб управляющего, а как бы это назвать…
Лидия. Un secretaire intime?[18]
Глумов. Oui, madam! Ей нужно было честного человека, которому бы она могла доверить…
Телятев. И себя, и свое состояние?
Глумов. Почти так. У ней дома, имения, куча дел: где же ей управляться! С наследниками она в ссоре. Я стараюсь все обратить в капитал, на что имею полную доверенность, и пользуюсь значительными процентами за комиссию.
Телятев. Благородная, доверчивая женщина. Признайся, Глумов, ведь немного найдешь таких?
Глумов. Да, должно быть, одна только осталась; я наперечет всех знаю.
Телятев. Мы сейчас только говорили о бешеных деньгах, что они перевелись, а ты счастливей нас, ты их нашел.
Глумов. Зато как долго и прилежно я искал их.
Лидия. Значит, у вас теперь денег много?
Глумов. «Много» — ведь это понятие относительное. Для Ротшильда было бы мало, а для меня довольно.
Лидия. Дайте мне взаймы тысяч двадцать.
Глумов. Молоденьким, хорошеньким женщинам взаймы денег не дают, потому что неделикатно им напоминать, когда они забудут о долге, а взыскивать еще неделикатнее. Им или учтиво отказывают, или дарят.
Лидия. Ну, как хотите, только дайте.
Глумов. Теперь не могу, извините. Помните, вы сказали, что мне никогда вашей руки не целовать? Я злопамятен.
Лидия. Целуйте.
Глумов. Теперь уж поздно, или, лучше сказать, рано. Подождите меня год, я приеду целовать ваши ручки. Я завтра отправляюсь со своей доверительницей в Париж; она не знает счета ни на рубли, ни на франки, я буду ее кассиром. Она страдает одышкой и общим ожирением; ей и здесь-то доктора больше года жизни не дают, а в Париже с переездами на воды и с помощью усовершенствованной медицины она умрет скорее. Вы видите, что мне некогда, год я должен сердобольно ухаживать за больной, а потом могу пожинать плоды трудов своих, могу и проживать довольно много, пожалуй, при вашем содействии, если вам будет угодно.
Лидия. Вы злой, злой человек!
Глумов. Прежде вам эта черта во мне нравилась; мы с этой стороны похожи друг на друга.
Лидия. Да, пока вы не переходили границ, а теперь прощайте.
Глумов. Прощайте! Я уезжаю со сладкою надеждой, что в год вы обо мне соскучитесь, что вы меня оцените и мы, вероятно, встретимся, как родные.
Лидия. Довольно, довольно!
Глумов. До свиданья.
Телятев. Прощай, Глумов. Счастливого пути! Вспомни обо мне в Париже: там на каждом перекрестке еще блуждает моя тень.
Глумов. Прощай, Телятев. (Уходит.)
Входит Надежда Антоновна со склянками, за ней горничная с подушками, кладет их на диван и уходит.
Явление шестое
Лидия, Телятев, Надежда Антоновна.
Надежда Антоновна. Тебе надо лечь, Лидия, непременно. Напрасно ты себя, мой друг, утомляешь! По лицу твоему видно, что ты ужасно страдаешь. Я так и мужу сказала. Он сейчас придет. Вот твой спирт и капли, которые тебе всегда помогали.
Лидия (ложится на подушки). Как он вас принял?
Надежда Антоновна. Очень вежливо, хотя довольно холодно. Он спросил, серьезно ли ты больна; я отвечала, что очень. Что вы, Иван Петрович, смеетесь?
Телятев. Мне равнодушно нельзя оставаться: надо либо плакать, либо смеяться.
Надежда Антоновна. Вы не знаете ни натуры, ни сложения Лидии; она такая нервная, такая нервная… Это у нее с детства.
Телятев. Извините, я действительно не знаю сложения Лидии Юрьевны, это для меня тайна.
Лидия. Иван Петрович, вы такой болтун, вы меня рассмешите.
