Галина. Моника, не переплачивай! В «Божьей коровке» продается такой же, только хуже, за полцены.
Божена. Ты с бульоном поаккуратней, им особо не наешься, через пять минут опять захочешь есть! Добавь макароны или хотя бы костей.
Девочка. Какие макароны! Так она никогда не похудеет и останется толстой, а ожирение — это болезнь.
Божена. Это у вас, в вашем мракобесии, ясное дело — Польша. У нас в Америке все совсем по-другому. Я это только так подумала, я же жирная, как свинья, и свои мысли я здесь афишировать не собираюсь.
Режиссер. Там она случайно знакомится с Максом и соприкасается с ним в голом виде губами в туалете, а потом и в лифте. Однако все-таки возникают перипетии. Моника устала от пустоты и отсутствия ценностей, а Макс оказывается безответственным засранцем, который не хочет иметь семью и держит в шкафчике рядом с бульоном Кнорр 100 килограммов просроченной крупчатой муки…
Галина. Переплачивает. Обычная пшеничная дешевле.
Режиссер … а по следам за ним идут трое крепких, намазанных на удачу кремом для самозагара колумбийцев из русской мафии, сексуальная женщина-полицейский, плотно подсевший на трамал растяпистый детектив и парикмахер-гей. Последний, хотя и непонятый, оказывается хорошим человеком и спасает ребенка во время пожара, и вообще он никакой не гей, а нормальный мужчина, просто ухоженный и непонятый.
Девочка. Ненавижу нетерпимость. Если честно, то еще я ненавижу конфеты «Пьерро» и «Сказочные» кондитерской фабрики «Ведель». Всем привет!
Режиссер. Моника рожает мужа и детей — мальчика или девочку. Она очень счастлива, поскольку реализовалась как женщина. Она искренне разговаривает со своим унитазом о новом «Доместосе». На горизонте маячат три компьютерные симуляции небоскребов — небоскрёфисы, а они идут и смеются за руку. Конец. Вот так выглядела бы последняя сцена этого фильма, если бы я когда-нибудь его снял.
Ведущая. Привет. Еще недавно она разгребала пиксели на развалах, а сегодня это большая звезда. Она продала трухлявый голубятник, поставила все на одну карту, и сегодня открыто показывает нам содержимое своей сумочки.
Моника. В сумочке я обычно ношу с собой самые необходимые вещи: магнитное лассо плюс Alt, многоугольное лассо, палитру, кисть, яркость/контраст, цвета, градиенты, маски, фильтры, клавишу Shift и обязательно инструмент «Ластик» — особенно незаменим он для лобковых волос, с которыми уже давным-давно нет никаких проблем.
Ведущая. То есть жизнь звезды совсем не такая, как принято думать: ляля-тополя и сяськи-масяськи с полиэстровым котом на красном ковре, а…?
Моника. Если честно, это тяжелый труд. Бывало не раз, что после долгого дня, когда ты постоянно не позволяешь себе ни есть, ни пить, потом ни ссать и ни срать, а в промежутках еще и не потеть, я была настолько выделена, продлена и утомлена, что ложилась прямо на козетку в фотошопе, не в состоянии ехать куда-то домой, от усталости я забывала, что дома у меня не было, потому что не было меня, и так целые дни и ночи я лежала в ожидании, что кто-то меня заметит, расширит и укоротит, как прежде, не говоря уже о фантомных болях после удаления пупка. В то же время я очень благодарна, что я не существую и не живу, с одной стороны, я никто, а, с другой, например, я не полька.
Ведущая. Но ты прекрасно говоришь по-польски, без ошибок и практически без акцента.
Моника. Это было непросто. Я родилась здесь крохотным младенцем совершенно случайно, просто здесь уже давно жили мои прапрадеды, прадеды, деды, родители, братья и сестры, дяди, тети и двоюродные братья и сестры, которых, естественно, забросили сюда вихри судьбы, они все время тосковали по Западу, откуда сами были родом. По рассказам, я сначала много плакала, стучала маленькими кулачками, уже тогда я хотела вернуться туда, где мои корни, то есть на Запад, но, будучи беспомощным грудным ребенком, я не знала ни слова по-польски, не говоря уже о том, чтобы зарезервировать билет (в Польше в 1970-е годы не было даже интернета). А что я могла сделать, хочешь не хочешь, пришлось выучить польский, и теперь я говорю вообще без акцента, но значения некоторых многосложных слов до сегодняшнего дня запомнить не могу, что не мешает мне их произносить. Должна признаться, что мне вредит здешняя вода, здешний воздух, мне не нравится природа, архитектура и люди — смурные, недовольные жизнью и закомплексованные.
Сцена 4
Эдита с комочком своих влажных трусиков в руке, Галина, Божена, Маленькая металлическая девочка.
Эдита. Боже, как я возмущена, как я смущена, раз такое дело пойду я лучше домой и съем лозанский салатик, паштетик из молодых козликов, ведро пармезана, а если этого будет мало, еще и кучу морковки без всего со шкурой и подносиком, запью литром жидкости для снятия макияжа, и еще килограмм хороших конфет, которые я не отвезла несчастным сиротам в детдом, а сама съела из-за всех этих нервов еще в машине, и как только я по пути заеду в фитнес-центр, чтобы избавиться от жирка на боках, то не вынесу больше того, что не было по пути никаких рек, из которых я могла бы спасти утопающих, и никаких пожаров, на которых я могла бы спасти погорельцев, поэтому я ничего не сделала, и страх, что дверь экзистенции может закрыться за мной без того самого шума, без которого она открылась, будет настолько острым, что я просто сейчас закричу громко и вовсеуслышание, крикну ясно и спокойно, и скажу четко, но без агрессии, a, может, просто я это прошепчу себе самой на ушко или с каменным лицом просто подумаю, чтобы никто не догадался, ведь я же опять буду крайняя, что не брею пилотку: фильм «Конь, который ездил верхом» запечатлел и кристаллизовал в клейстере псевдосчастья стереотипную роль женщины, объективизировал ее, сузил, расширил и лишил ее натурального пупка.
Божена. А я никакая там не феминистка. Я — жирная свинья.
Галина. А меня никто не заставит аборт сделать! Я бы ни за что не убила малюсенького ребеночка, который нашел приют в моей утробе! Да и где бы я взяла столько денег?!!
Божена. Откуда у меня деньги на такое??
Галина. Я не могу себе позволить быть такой преступницей.
Девочка. Я тоже никогда не была лисьбиянкой.
Галина. Что ты опять такое говоришь, что за слова?
Девочка. Не знаю, в интернете нашла.
Сцена 1
Квартира мужчины, который яростно приводит в порядок свои бумажки и бутылки из-под вина, складывает коробки, сворачивает картины с герберами.
Режиссер. К чему этот скандал? Пусть та, которая в очках, побреет пилотку, купит контактные линзы, и тогда она родит себе мужа и детей, у нее появится свой доместос, и она перестанет думать о ерунде. Я вообще не могу из-за них писать сценарий к моему фильму «Конь, который ездил верхом», нашумевшему, удостоенному всех наград и выведшему из тупика польское кино с ужасным штатом, причем это далеко не американский штат, я не могу писать из-за них сценарий, мало того, что я слишком много пью, ем, слишком много езжу на мотовездеходе по колыбели нашей цивилизации, в Египет, в бассейн и в Нью-Йорк за покупками, так еще, когда я приезжаю назад и хочу снять фильм о современной Польше и царящих здесь маргиналах, родства не помнящих, распаде отношений, нищете, нетерпимости, дестабилизации национального самосознания и других страшных проблемах, о которых замечательно писал Укельбет — я не знаю, я не читал, и которые меня не касаются, мало того, что я не могу, потому что не в состоянии, так еще когда я возвращаюсь из аэропорта в эту картофляндию, где царят нездоровая система, нездоровые понятия и нездоровые отношения, и метро фуууу, трамваи бееее, самолеты шшшш, грязная говнотечка буль-буль-буль, я же тоже хочу нормально жить, а мне еще выплачивать кредит за квартиру, которая точно больше подходит под винный погреб.
Выходит. Старушка крутит ручку радио. Из шума и треска радиоэфира внезапно прорывается голос диктора.
Радио. Давным-давно, когда мир еще жил по Божьим законам, все люди в мире были поляками. Немец был поляком, швед был поляком, испанец был поляком, поляками были все, просто все-все-все. Польша была в те времена прекрасной страной; у нас были чудесные моря, острова, океаны, флот, который по ним плавал и открывал все новые, также относящиеся к Польше континенты, одним из известнейших польских открывателей был Кшиштоф Колумб, которого потом, естественно, переделали на Кристофера и других Крисов и Исааков. Мы были великой империей, оазисом терпимости и многонационального мира, а всех, кто не прибыл из другой страны, поскольку в то время, как уже было сказано, таковых не было, встречали здесь гостеприимно хлебом…
