Ф. И. Видишь ли… все, что касается меня, я хорошо продумал и взвесил…
Р. И что?
Ф. И. Мы поставим Сербию на колени, немножко поучим ее хорошим манерам. Ты знаешь того студента? Я имею в виду Гаврило. Ты с ним уже встречался? Что это за тип? Он из чистого сословия? Он хотя бы вымыл свою грязную руку, прежде чем поднять пистолет на моего племянника?
Р. По-моему, он не из чистого сословия.
Ф. И. Мы, конечно, немножечко их проучим, снимем с них стружку. Но надолго войну затягивать не будем. И прежде чем опадут листья с деревьев, если позволите мне воспользоваться этим модным нынче оборотом, наши солдаты вернутся домой. (Замечтавшись, сидит, глядя вдаль, потом, встрепенувшись, продолжает.) О чем мы тут говорили?
Р. О том, что Ваше Величество все продумали и взвесили…
Ф. И. А? Да, да, точно.
Р. Но продумать все — невозможно. На это способен только Господь Бог.
Ф. И. Что мне пришло в голову: ты не видел где-нибудь моего сына? Наследного принца Рудольфа? Он какое-то время не показывается на людях. Должно быть, где-то кутит. Или за юбками бегает. Знаете эту молодежь. Вот и он все насчет девчонок… Однажды мне его чуть не пришлось устранить, по предложению немцев… Это случилось в Майерлинге… Потому что он якшался с нашими врагами, слышали вы такое? Мой собственный сын… Наследник трона… Конечно, он тоже начал терять терпение, как, бишь, он говорил: дескать, он — вечный наследник… (Смеется.) Поговори и с ним тоже. Ну и с императрицей. (Задумывается, потом, рыдая.) Нет, ее же убили. Ее заколол тот венгр, ученик портного, Лайош Кошут…
Р. Сочувствую, Ваше Величество.
Ф. И. Или Лайош Петефи… Листья с деревьев…
Р. Понимаю.
Ф. И. (поет). Грустно кивают кроны деревьев. (Бессмысленно ухмыляется.)
Р. Нет, я это не вынесу… (Откашливается, неловко переминается с ноги на ногу.) Что ж, тогда…
Ф. И. Тогда что?
Р. У нас есть еще целый день, может, два. Еще не поздно. Еще можно спасти сто миллионов человек. Для этого нужна только мудрость. Еще тридцать шесть часов, и это все.
Ф. И. Да, ты прав! Мы с ними рассчитаемся! Пришлите ко мне наследника! (Вскакивает.) Объявляем войну! (Танцует танец новобранца.) Мы рассчитаемся с ними! Со всеми тринадцатью генералами, с каждым негодяем, с каждым предателем, с венгерским премьер-министром! (Откалывая коленца.) Пришлите ко мне моего брата Максимилиана! Долой убийц! Расскажите это у себя дома! Счастливого пути! И — опасайтесь швейцарцев.
Распутин с Архангелом, потом с Лулу.
Гостиничный номер.
Р. …и начинают валиться, как костяшки домино, черные, кровавые, костяшки… О, бедный цесаревич, о, бедные девочки… Ты мог бы… вы могли бы это предотвратить… Всего лишь осечка пистолета — и все пойдет по-другому. Насколько это было бы проще, чем терять время с безнадежными идиотами. Что за архангелы оберегают нас там, наверху? Где это знаменитое провидение? Я всегда верил в провидение. Теперь во что мне верить?
Не отвечаешь.
Ну и влип я в историю… И не на кого надеяться… Только на себя.
А Он, Отец наш, Вездесущий и Всеведущий, знает ли Он, что за этим последует? Он, самый что ни на есть Всевышний и самый что ни на есть бесконечный, без воли которого даже пескаря не вытащишь из реки? И, главное, зачем Ему понадобился именно я, что это за дурацкая игра?
Как? Ну, нет. Уж позволь. Ведь ты видишь насквозь лабиринты рока, ты точно знал, что я ничего не добьюсь этим… этим совершенно безнадежным, увы, экспериментом… в котором я был только игрушкой. Ты знал, что конец будет таков… Зачем это было надо? Кому? Почему?
Л. (входя). Что почему?
Р. Не все ли равно? Нам надо поговорить.
Л. О чем?
Р. Мы должны расстаться.
Л. Ты с ума сошел?
Р. Ты этого не поймешь. Начинается конец света. Я чувствую, что и у меня мало времени.
Л. Тогда это время я проведу с тобой.
Р. Я возвращаюсь в Россию.
Л. Я с тобой.
Р. Ничего не выйдет.
Л. Но ведь ты купил меня. Я твоя. Это значит, что я должна ехать с тобой.
Р. Я верну тебя мадам.
Л. Распутин, ты свинья. Боюсь, у тебя в самом деле осталось мало времени.
Р. Откуда ты это взяла?
Л. Оттуда: я сама тебя убью, если будешь говорить такое.
Р. Мадемуазель Лулу, я оставлю вам много-много денег. Много золота. Скоро вы получите соболиную шубу. С этого момента вы свободны. Свободная женщина. Делайте, что хотите, поезжайте, куда хотите.
Л. Я еду с тобой.
Р. Я вернусь за вами. В скором времени.
Л. Я знаю, что не вернешься.
Р. Не плачьте. Я должен идти. (Выходит в прихожую.)
Л. Гриша! Останься со мной, хоть на часик. Я хочу еще раз, последний раз… на прощанье.
Р. (из прихожей). Я бы тоже не против.
Л. Тогда вернись.
Р. Знаешь… Начинай без меня, Лулу. Я скоро приду.
Л. Ты мне это говоришь? Начинать без тебя? Какой же ты подлый, Грегуар! (Тут она вскрикивает от радости, потому что Распутин возвращается в комнату, но скоро выясняется, что он вернулся за пальто.)
Мерзавец, повесь пальто!
Р. Храни тебя бог, бутончик!
Л. Не оставляй меня! Распутин! Не оставляй! Бог тебя накажет!
Р. (из-за двери). Уже наказал.
Распутин и Гаврило Принцип.
Сараево, гауптвахта в казарме Филипповича. Принцип лежит на койке; зрителю не обязательно его видеть.
Р. Знаете, Гаврило, что вы натворили. Очень-очень ужасную вещь вы натворили, друг мой.
Гаврило молчит.
Я знаю, о чем вы думали, когда вытащили револьвер. Вы думали о Сербии, о будущем сербской нации. Я даже не отрицаю, что с вашей точки зрения то, что вы сделали, можно назвать героическим поступком. Ведь вы точно знали, что это вам с рук не сойдет. Вы сгниете в тюрьме, это факт. Я вовсе не собираюсь заниматься вашей личной жизнью, но чахотка уже работает у вас в организме, молодой человек.
Гаврило молчит.
Она работает в ваших тканях, в ваших, вне сомнения, омерзительных легких, словно какая-то Черная Рука, если не возражаете. Кстати о руке: не позже чем через три года вам ампутируют одну руку, к сожалению, не правую, чтоб она отсохла… когда вам еще всего четыре года было, Гаврило… Так что не радуйтесь, что вы избежите смертной казни… Кстати, вы заслужили, по крайней мере, трижды быть посаженным на кол… Да, а что вы скажете о том, что в вашей, всеми проклинаемой монархии несовершеннолетних не казнят, даже если они достигнут совершеннолетия через месяц… И даже за такое свинство, как то, что вы совершили… Согласитесь, это все-таки правовое государство, не правда ли? Что бы вы получили за это в Сербии?
Гаврило молчит.
К тому же весь ваш… хм… героизм окажется совершенно бессмысленным, бесцельным, я имею в виду, с точки зрения ваших великосербских фантазий. Никому эта ваша великосербская чушь не нужна, все от вас отвернутся, и в конце концов вы даже Косово потеряете. В этом смысле сейчас ваше положение даже лучше, я имею в виду у сербской нации, не правда ли? Так что ни к чему было столько дерьма обрушивать на наши головы.
Вот и все о вашей политической самореализации, Гаврило.
Так что я совершенно не могу понять, почему вы молчите. Может, чувствуете, что одним-двумя выстрелами вы напрасно послали в преисподнюю десятки и десятки миллионов несчастных, ввергли человечество в пучину невероятных страданий…
Гаврило молчит.
Вы, конечно, понятия не имеете, куда попала пуля из вашего чертова пистолета… Спорим, вы даже марки его не знаете… А ведь это самое убийственное оружие во всей человеческой истории, так что я все-таки вам скажу: это семнадцатимиллиметровый браунинг типа FN М-1910. Из такой чепуховой игрушки не стреляли еще с таким громом… Можно подумать, что серия у него должна быть не иначе как 666, число Сатаны, — но удивительно, что она — 19 074, если вас это интересует.
Гаврило молчит.
Чтоб и у того браунинга тоже что-нибудь отсохло.
Гаврило молчит.
Кстати сказать: войди ваша пуля на пару миллиметров левее или правее, не угоди она точно в артерию, — все бы могло пойти по-другому. Или сверни шофер на другую улицу, следом за автомобилем, который возглавлял кортеж кронпринца.
