Рауль. Инесса, я все могу вынести, только не такой упрек. (В сторону.) О Вотрен, зачем ты потребовал от меня полного молчания! (Кланяется дамам. Герцогине де Монсорель.) В ваших руках все мое счастье.
Герцогиня де Монсорель. Слушайтесь меня, я все устрою.
Рауль (маркизу). К вашим услугам, сударь.
Маркиз. До свидания, господин Рауль.
Рауль. Рауль де Фрескас!
Маркиз. Де Фрескас? Пусть так!
Рауль уходит.
Те же, кроме Рауля.
Герцогиня де Монсорель (герцогине де Кристоваль). Вы были чересчур суровы!
Де Кристоваль. Вы не знаете, герцогиня, что этот молодой человек в продолжение трех месяцев неотступно бывал всюду, где бывала моя дочь, да и в дом мой он вошел, пожалуй, слишком легко.
Герцог (герцогине де Кристоваль). Его нетрудно было принять за какого-нибудь замаскированного принца.
Маркиз. По-моему, это просто ничтожество, которое пытается замаскироваться принцем.
Герцогиня де Монсорель. Ваш отец объяснит вам, Альбер, что замаскироваться не так-то легко.
Инесса (маркизу). Ничтожество, сударь? Маска может приукрасить низкое, но не может принизить высокое.
Де Кристоваль. Что вы говорите, Инесса?
Инесса. Но ведь его же здесь нет, мама? Или этот молодой человек безрассуден, или же господин де Монсорель и его сын с умыслом вели себя так невеликодушно.
Де Кристоваль (герцогине де Монсорель). Я вижу, герцогиня, что сейчас нам объясниться невозможно, особенно в присутствии герцога. Но дело касается нашей чести, поэтому я жду вас к себе.
Герцогиня де Монсорель. Хорошо, до завтра.
Герцог провожает герцогиню де Кристоваль и ее дочь.
Маркиз и герцог.
Маркиз. Папа, появление этого авантюриста очень взволновало вас, а также и маму. Можно подумать, что тут не только свадьба расстраивается, а сама ваша жизнь в опасности. Герцогиня и ее дочь уехали в таком смятении...
Герцог. Ах, зачем только эти пререкания начались при них.
Маркиз. Значит, и вас этот Рауль беспокоит?
Герцог. А тебя? Твое благосостояние, твое имя, будущность, брак — словом, все, что дороже жизни, — все поставлено на карту.
Маркиз. Ну, если мои успехи зависят от этого молодого человека, я с ним быстро справлюсь.
Герцог. Дуэль! Несчастный, если тебе выпадет роковая удача и ты его убьешь — это будет непоправимое бедствие!
Маркиз. Что же мне делать?
Герцог. То, что делают политики: выжидать.
Маркиз. Если вам грозит опасность, папа, неужели вы думаете, что я могу относиться к этому хладнокровно?
Герцог. Предоставьте это бремя мне, Альбер, — оно слишком тяжело для ваших юных плеч.
Маркиз. Папа! Но хоть поговорите со мною, скажите мне...
Герцог. Ни слова! Иначе нам обоим пришлось бы краснеть!
Те же и Вотрен.
Вотрен (одет в черное. В начале сцены прикидывается расстроенным и униженным). Ваша светлость, простите, что я вторгаюсь к вам, но... (Шепотом герцогу.) Мы оба с вами только что стали жертвами излишней доверчивости... Позвольте сказать вам несколько слов наедине.
Герцог (делает сыну знак удалиться). Говорите, сударь.
Вотрен. Ваша светлость, в наше время каждый гонится за должностями; тщеславием заражены все классы. Во Франции всяк хочет быть генералом, и уж не знаю, где и как удается нынче набрать простых солдат. Видно, в недалеком будущем общество окончательно распадется, и причиной тому — всеобщая тяга к высоким постам и отвращение к положению скромному... Вот плоды революционного равенства. Религия — единственное надежное средство против этого разврата.
Герцог. К чему вы клоните?
Вотрен. Простите, но не мог же я не указать государственному деятелю, с которым мне предстоит работать рука об руку, на одну оплошность, весьма для меня огорчительную. Доверили ли вы, ваша светлость, какую-нибудь тайну моему сотруднику, который приходил к вам сегодня утром вместо меня? Он возымел безрассудную мысль заменить меня и заслужить вашу благосклонность, оказав вам услугу.
Герцог. Как? Значит, вы — кавалер де Сен-Шарль?
Вотрен. Ваша светлость, мы — то, чем хотим быть. Ни он, ни я не настолько просты, чтобы быть самими собою. На этом мы бы слишком потеряли.
Герцог. Но мне, сударь, нужны доказательства.
Вотрен. Ваша светлость, если вы доверили ему какую-нибудь важную тайну, — мне придется немедленно приказать, чтобы за ним учинили наблюдение.
Герцог (в сторону). Действительно, этот на вид куда порядочнее и солиднее.
Вотрен. Это зовется у нас контрполицией.
Герцог. Вам следовало бы, сударь, явиться сюда, имея при себе доказательства, которые подтверждали бы ваши слова.
Вотрен. Герцог, свой долг я исполнил. Этот человек готов продаться любому, кто больше даст. Но я искренне желаю, чтобы его тщеславие сослужило вам службу.
Герцог (в сторону). Как мог он так скоро узнать о нашей утренней встрече?
Вотрен (в сторону). Он колеблется. Жозеф прав: тут кроется какая-то важная тайна.
Герцог. Сударь...
Вотрен. Ваша светлость...
Герцог. И для меня и для вас необходимо прибрать этого человека к рукам.
Вотрен. Если он располагает вашей тайной, это будет опасно. Он хитер.
Герцог. Да, мошенник не глуп.
Вотрен. Вы дали ему какое-нибудь поручение?
Герцог. Ничего серьезного: я хотел только выяснить, кем является в действительности некий господин де Фрескас.
Вотрен (в сторону). Не более, не менее! (Вслух.) Я могу это вам сообщить, ваша светлость. Рауль де Фрескас — молодой дворянин; его семья участвовала в заговоре и обвиняется в государственной измене; поэтому он и не желает носить имя своего отца.
Герцог. У него есть отец?
Вотрен. Как же, есть.
Герцог. А откуда он взялся? Он богат?
Вотрен. Поменяемся ролями, ваша светлость, и позвольте мне не отвечать вам, пока я не узнаю, почему именно интересуетесь вы господином де Фрескасом.
Герцог. Вы забываетесь, сударь...
Вотрен (сбрасывая с себя маску скромности). Да, Я забыл, герцог, что существует огромная разница между шпионом и тем, кто заставляет шпионить.
Герцог (подходит к двери). Жозеф!
Вотрен. Герцог напустил на нас ищеек, — надо спешить. (Исчезает в боковую дверь, из которой он вышел в первом действии.)
Герцог (возвращаясь). Вы не выйдете отсюда! Да где же он? (Звонит.)
Входит Жозеф.
Скажите, чтобы заперли все выходы, сюда проник какой-то неизвестный. Обыщите всё! Задержать его! (Уходит к герцогине.)
Жозеф (заглядывает в боковую дверь). А его и след простыл.
Гостиная в доме Рауля де Фрескаса.
Ляфурай один.
Ляфурай. Вот порадовался бы за меня вчера мой почтенный родитель; покойник всегда советовал мне вращаться только в избранном обществе. А я-то провел целую ночь с лакеями министров, с курьерами посольств, с кучерами принцев, герцогов и пэров; все как на подбор! Люди всё положительные, беды с ними никак не случится: обворовывают только своих господ. Наш-то танцевал с недурненькой девицей; у нее в прическе было натыкано бриллиантов этак на миллиончик, а он глаз не спускал с букета, который она держала в руках. Простачок, что и говорить! Ну, да мы за тебя сообразим! Старина наш, Жак Коллен... Фу ты, опять язык подвел; никак не могу привыкнуть к добропорядочной фамилии: господин Вотрен. Он-то сумеет навести порядок. В скором времени мы проветрим и бриллианты и приданое, да и пора — слишком залежались в сундуках, а это противно закону циркуляции. Молодчина! Выдает Рауля за молодого человека со средствами. А тот любезничает вовсю, щебечет, наследница клюет, — дело в шляпе, выручка пополам. Но денежки эти достанутся нам не даром! Вот уж полгода бьемся. Уж и корчили же мы из себя дурачков. Зато теперь весь околоток считает нас и впрямь порядочными людьми. Воды, мол, не замутят. Да и чего только не сделаешь ради Вотрена? Он нам сказал: «Будьте паиньки» — пожалуйста, будем паиньками! Вотрена я боюсь не меньше, чем полиции, а все-таки люблю его... даже больше денег.
