у меня нет.
Епиходов (играет на гитаре и поет) . «Что мне до шумного света, что мне друзья и враги…» Как приятно играть на мандолине!
Дуняша. Это гитара, причем паршивая, а не мандолина. (Глядится в зеркальце и пудрится.)
Епиходов. Для влюбленного придурка это – мандолина… От слова ман… А, ладно, мой юмор слишком того-с…(Напевает.) «Было бы сердце согрето жаром взаимной любви…»
Яша подпевает.
Шарлотта. Ужасно поют эти люди… фуй! Шакалы воют мелодичнее.
Дуняша (Яше). Все-таки какое счастье пожить за границей, в цивилизованной стране.
Яша. Да, конечно. Не могу с вами не согласиться. (Зевает, потом закуривает сигару.)
Епиходов. Понятное дело. За границей все давно уж в полной комплекции. Особенно в Голландии. Есть даже такое понятие – голландская болезнь…
Яша. Да, это ломки с похмельем, когда у тебя при этом СПИД, гонорея и геморрой одновременно.
Епиходов. Я развитой человек, читаю разные замечательные книги, но никак не могу понять направления, чего мне собственно хочется, жить мне или застрелиться, собственно говоря, но тем не менее я всегда ношу при себе револьвер. Вот он… (Показывает револьвер.)
Шарлотта. Я кончила… От револьвера… Теперь пойду. (Надевает ружье.) Ты, Ебихода, очень умный человек и очень страшный; тебя, наверно, бабы любят, на шею вешаются. Бррр! (Идет.) Эти умники все идиоты, не с кем словом перекинуться… Все одна, одна, никого у меня нет и… и кто я, зачем я, неизвестно… (Уходит не спеша.)
Епиходов. Собственно говоря, не вдававаясь в детали, я должен выразиться о себе, между прочим, что судьба меня бортует безжалостно, как буря маленький кораблик. Если, допустим, я ошибаюсь, тогда зачем же сегодня утром я просыпаюсь, к примеру сказать, гляжу, а у меня на груди страшной величины паук…Мохнатый… Вот такой. (Показывает обеими руками.) И тоже квасу возьмешь, чтобы похмелиться, а там, глядишь, что-нибудь в высшей степени неприличное, вроде таракана.
Пауза.
Вы читали Генри Миллера? А Чарльза Буковски?
Пауза.
Я желаю побеспокоить вас, Авдотья Федоровна, на пару слов.
Дуняша. Говорите.
Епиходов. Мне бы желательно с вами наедине… (Вздыхает.)
Дуняша (смущенно) . Хорошо… только сначала принесите мне мой кардиган… Он около шкафа… тут немножко сыро…
Епиходов. Хорошо-с… принесу-с… Теперь я знаю, что мне делать с моим револьвером… (Берет гитару и уходит, наигрывая.)
Яша. Тридцать три с половиной несчастья! Козёл, между нами говоря. (Зевает.)
Дуняша. Не дай бог, застрелится. И промахнётся.
Пауза.
Я стала тревожная, все беспокоюсь. Меня еще девочкой взяли к олигархам, я теперь отвыкла от простой жизни, и вот руки белые-белые, как у миллиардерши. Нежная стала, такая деликатная, благородная, всего боюсь… Страшно так. И если вы, Яша, поматросите и бросите меня, то я не знаю, что будет с моими нервами. Я тогда за себя не отвечаю.
Яша (целует ее). Мой кузнечик-огуречик! Конечно, каждая барышня должна себя помнить, и я больше всего не люблю, ежели у барышни низкая социальная ответственность.
Дуняша. Я страстно полюбила вас, вы образованный, у вас пээмжэ во Франции, можете обо всем рассуждать.
Пауза.
Яша (зевает) . Да-с… По-моему, так: если девочка втюрилась, то на ней клейма негде поставить.
Пауза.
Приятно выкурить сигару на чистом воздухе… (Прислушивается.) Сюда идут… Это господа олигархи…
Дуняша порывисто обнимает его.
Идите домой, будто ходили на реку купаться, идите этой дорожкой, а то встретятся и подумают про меня, будто я с вами на свидании. Терпеть этого не могу.
Дуняша (тихо кашляет) . У меня от сигары вашей вонючей чайник разболелся… Давайте я вам доминиканские куплю… (Уходит.)
Яша остается, сидит возле часовни. Входят Любовь Андреевна, Гаев и Лопахин .
Лопахин. Надо окончательно решить: мы будем подписывать бумаги или не будем – время не ждет. Вопрос ведь совсем пустой. Согласны вы отдать землю под дачи или нет? Ответьте одно слово: да или нет? Только одно слово!
Любовь Андреевна. Кто это здесь курит отвратительные сигары… (Садится.)
Гаев. Вот железную дорогу перестроили, и стало удобно. (Садится.) Съездили в город к Аркаше и позавтракали… как в обкоме после пленума! Мне бы сначала пойти в дом, облегчиться…
Любовь Андреевна. Успеешь.
Лопахин. Только одно слово! (Умоляюще.) Дайте же мне ответ!
Гаев (зевая). Кого?
Любовь Андреевна (глядит в свое портмоне, перебирает кредитки) . Вчера было много денег, а сегодня совсем мало. У Вари моей нищебродство в крови – из экономии кормит всех молочным супом, на кухне старикам дают одну Бондюэль, они прям из банок жрут горох с кукурузой, и тушёнку белорусскую, а я трачу как-то бездарно, на всякое говнище… (Уронила портмоне, рассыпала пачку долларов и евро.) Ну, раззява… (Ей досадно.)
Яша. Позвольте, я денежки своей куриной лапкой приберу. (Собирает банкноты.)
Любовь Андреевна. Будьте добры, Яша. И зачем я поехала завтракать… Дрянной ваш кабак с музыкой, скатерти пахнут мылом, куда смотрел Мишлен, когда звезду давал?… Зачем же так нажираться с утра, Лёня? Ну взял на грудь литр, ну взял два… Ну веди ж себя прилично… Ты ж не в деревенский райком припёрся с инспекцией партийного контроля. Зачем так много жрать, как кадавр, да ещё так чавкать? Ты ж не у председателя свиноводческого совхоза. Зачем так много говорить? Ты ж не на пленуме. Сегодня в ресторане ты опять нёс пургу, как Песков, и все не в кассу. Зачем тебя понесло о семидесятых годах, сначала о дисциплине в ЦК, потом о диссидентах, потом как ты стучал на них в КГБ. И кому? Ты халдеям сопливым рассказывал, как старики пердели заседаниях Политбюро?!
Лопахин. Да. На хера?
Гаев (машет рукой). Я неисправим, это очевидно… (Раздраженно Яше.) Что такое, постоянно мельтешишь перед глазами…
Яша (смеется). Я не могу без смеха ваши бредни слышать. Сейчас уписаюсь!
Гаев (сестре). Или я, или он…
Любовь Андреевна. Отвалите уже, Яша, ступайте, в Майбахе посидите…
Яша (отдает Любови Андреевне кошелек) . Сейчас уйду. (Едва удерживается от смеха.) Сию минуту… (Уходит.)
Лопахин. Вашу землю собирается купить девелопер Дериганов. На торги, говорят, приедет сам лично.
Любовь Андреевна. А вы откуда слышали?
Лопахин. Из муниципалитета слили.
Гаев. Ярославская тетушка обещала прислать, а когда и сколько пришлет, неизвестно…
Лопахин. Сколько она пришлет? Тысяч сто долларов? Двести?
Любовь Андреевна. Ну… Тысяч десять—пятнадцать, и на том спасибо.
Лопахин. Простите, таких легкомысленных людей, как вы, господа, таких неделовых, странных, я еще не встречал. Вам, ёптыть, русским языком говорят, что вы просрёте всё, что
