ЙЕН (берет Эвуза руку). Все будет хорошо, вот увидишь…
ЭВА жестом просит его приблизиться. ЙЕН наклоняется к ней. Она показывает на свой живот. Кровавое пятно растеклось, как чудовищный континент. ЭВА что-то шепчет.
ЙЕН. Что?
ЭВА. Они… уже не тикают… (Закрывает глаза.)
ЙЕН. Не двигайся, милая…
ПЕТЕР (говорит по рации). Вызывайте «скорую». И запустите какую-нибудь музыку! Неужели тут должно быть так тихо?!
ЙЕН. Я сам ее отвезу! (Берет Эву на руки.) Потерпи, милая, все будет о’кей.
ПЕТЕР помогает перенести ее в машину. Звук отъезжающего автомобиля. Сигнал телефонного автоответчика.
Входит КАРИН с чемоданчиком на колесах.
НЕЗНАКОМЫЙ ГОЛОС. Э-э-э… Это факультетская клиника. Мы нашли в мобильном ваш номер. Ваш муж попал в аварию. Можете с нами говорить?
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС (гонг. Из громкоговорителя). Пассажиры рейса 635 до Мюнхена могут пройти на посадку к выходу С. Пассажиры рейса 635 до Мюнхена могут пройти на посадку к выходу С.
У КАРИН звонит телефон.
НЕЗНАКОМЫЙ ГОЛОС (из телефона). Говорят из факультетской клиники. Охранника и девушку мы прооперировали, их состояние стабильное. Водитель при аварии погиб. Пожалуйста, приезжайте в клинику незамедлительно. Вы слушаете? Алло? Алло!
КАРИН выключает мобильник. Она сидит на чемодане. Подходят толпы покупателей с тележками и окружают ее со всех сторон.
МУЖСКОЙ ГОЛОС (из громкоговорителя). Уважаемые покупатели! Мы желаем вам приятных покупок в нашем гипермаркете и приглашаем вас на дегустацию французского бульона в отдел гастрономии. Хорошего дня!
Из громкоговорителей звучит приятная музыка. Тележки окружают КАРИН. Она сидит на своем чемодане, словно на острове.
Конец.
Посвящается нашей компании
и всему блуждающему поколению
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
ЭГОН — неполных 30 лет.
ТАМАРА — его гражданская жена, радиоведущая, 27 лет.
ДУШАН — его приятель, психолог, 30 лет.
ТЕРЕЗА — жена Душана, бывшая возлюбленная Эгона, модель, 25 лет.
ОТЕЦ Эгона — 64 года.
МАТЬ Эгона — 58 лет.
ДОЛИНА — популярный артист на пенсии, 62 года.
АРНОШТ — забытый композитор, 60 лет.
МАГДА — сестра в доме престарелых, 22 года.
________________
Перевод Л. Широковой Dodo Gombár. Tretí vek © Dodo Gombér, 2014Коридор в доме престарелых.
МАГДА. Он уже ждет вас.
ЭГОН. Он один?
МАГДА. Один. У него был Арношт. Ушел минуту назад. Целое утро колотил по пианино.
ЭГОН. Не колотил по пианино, Магда. Арношт сочинял музыку. (Хочет войти.)
МАГДА. Потом они пообедали и пошли на прогулку в парк. Как обычно.
ЭГОН. Когда сегодня собрание?
МАГДА. В пять.
ЭГОН хочет войти.
МАГДА. Пан Эгон.
ЭГОН. Да?
МАГДА. Вы хороший человек. Потому что интересуетесь такими людьми, как он. (Показывает на дверь, за ручку которой уже долго держится Эгон.) Бог вас за это наградит… Как сказала бы моя мать…
ЭГОН. Бог? Вы так думаете?
МАГДА. Не думаю. Знаю.
ЭГОН улыбается и входит в дверь, МАГДА смотрит ему вслед.
Темнота.
В комнате ДОЛИНЫ, старого, некогда знаменитого артиста. На кровати сидит ЯН ДОЛИНА и курит трубку. Заметив ЭГОНА, жестом приглашает его сесть. Не смотрит на него.
ДОЛИНА. Магда все еще в коридоре?
ЭГОН. Да.
ДОЛИНА. Обрати внимание, у всех этих молодых сестер в богадельнях, молодых монашек… молодых воспитательниц в интернатах для больных детей… у всех этих девочек над головой — такой круг белого света… обрати внимание. И у Магды он есть.
ЭГОН. Почему только у молодых? А у старых его нет?
ДОЛИНА. Если они состарятся и не сменят тем временем работу, иначе говоря — убеждения, то этот свет разливается у них вокруг всего тела.
ЭГОН (некоторое время размышляет). Интересная тема.
ДОЛИНА. Это не тема, это нечто вроде… вроде… плавания на остров… Боже, что я болтаю… Тема — это, например, то, что Магда рассказала мне сегодня — как она переспала с этим молодым психологом. С этим твоим приятелем. То есть как он ее поимел.
ЭГОН. Что??
ДОЛИНА. Ну… Она сказала, что он долго ее подманивал и совращал… ну и она в конце концов поддалась. Он ей будто бы угрожал увольнением, и она побоялась, что не найдет новое место и снова останется на бобах у них в деревне… Мерзавец… Вот это тема.
ЭГОН включает диктофон.
Выключи. Это к делу не относится.
ЭГОН. Извините.
ДОЛИНА. Я это тебе просто так говорю. По-дружески, и не про какой-то там бульварный скандальчик. Это вовсе не относится к нашему интервью. Ну, ты меня и достал.
ЭГОН (выключает диктофон). Извините… А что она вам еще рассказала?
ДОЛИНА. Больше я тебе ничего об этом не скажу… Можешь снова включать свой диктофон и приступать к тому, ради чего пришел.
ЭГОН. Я правда очень сожалею.
ДОЛИНА. А мне все равно, что ты сожалеешь. Ты меня разочаровал. Ведешь себя как гиена… Как прочие вроде тебя. А ведь иной раз кажется, сдается, будто ты другой. Ни хрена!
ЭГОН хочет что-то сказать, ДОЛИНА его перебивает.
Сейчас тебе нет никакой надобности отвечать и аргументировать, пожалуйста… А главное — не надо оправдываться… Включай диктофон и задавай свой вопрос.
ЭГОН включает диктофон, кладет его на стол. Некоторое время молчит. Он знает, что должен продолжить свое интервью с ДОЛИНОЙ, но такого начала от сегодняшней встречи не ожидал. Чувствует себя виноватым, хотя не понимает, в чем провинился. Делает глубокий вдох.
ЭГОН. Как вы восприняли переворот в восемьдесят девятом году?[67]
ДОЛИНА отворачивается. Делает вид, будто ожидал этого вопроса, такой вид он делает после каждого вопроса ЭГОНА. Но он наверняка не ожидал, что его зададут так скоро. С минуту молчит и только попыхивает трубкой.
ДОЛИНА. Я ждал, что ты спросишь меня о чем-то таком. Для себя я пробовал сформулировать ответ уже давно… Собственно, я довольно часто пытаюсь его формулировать. Как и все мое поколение. Тьфу-ты, что за поколение! Переворот — очень подходящее слово. Я рад, что ты не использовал какое-нибудь более патетическое. Перевернулось все. Не только политические убеждения и личины. Перевернулось абсолютно все. И вот… Я ощутил настоящую эйфорию, вдохнув свежего воздуха, который прилетел к нам от австрийских границ. Это я помню очень отчетливо. Будто вдруг нашел в куче навоза бутылку сливовицы. Я не успевал смотреть по сторонам, ловя новые идеи и впечатления. Словно по всему телу прошел электрический ток. В ноябре восемьдесят девятого мне было 49 лет. Считай, полжизни прожито. Можешь себе представить, что означал для моего поколения такой шок, как падение железного занавеса… нужно было начинать жизнь сначала…
ЭГОН. Наверняка все это значило нечто совсем иное, чем для моего поколения, только-только вышедшего из подросткового возраста…
ДОЛИНА холодно реагирует на попытку ЭГОНА пошутить. Он немного нервно продолжает отвечать на вопрос.
ДОЛИНА. Коммунистический режим надел на нас тяжкие оковы, и вот неожиданно мы их сбросили. Подчеркиваю: неожиданно. Слишком неожиданно. Мы стали свободными. Твои желания и мечты осуществляются, а ты понимаешь, что не в состоянии воспринять их как реальность. (Задумывается, как будто уже не хочет продолжать.) Восемьдесят девятый год многое дал моему поколению, очень многое… но и многое у него отнял…
ЭГОН. Отнял?!
ДОЛИНА. Я увидел, что плодовитые прославленные литераторы, мои ровесники, вдруг растерялись, не зная, о чем писать, что режиссерам стали уже не нужны иносказания и намеки, которые раньше они контрабандой протаскивали в свои спектакли. Что гении неожиданно стали… посредственностями… А диссиденты, эти гордые борцы с режимом, мои ровесники, начали вдруг как-то слишком наскакивать на наших же друзей-эмигрантов — те, мол, уехали, сбежали, и всякие такие глупости… а они-то здесь, дома, исподволь и готовили эту революцию… но… в действительности многие из них не сбежали только потому, что не хватило духу… но ты об этом не спрашивал… Меня и многих других выставили на сцену и сказали: ну вот, теперь можете говорить, что хотите, уже не нужно ничего скрывать… можете высказать свою позицию… и знаешь, что люди услышали со сцены? Звенящую тишину… (Надолго задумывается.)
