ЭГОН. Но ведь вы ждали этого перелома почти 50 лет.
ДОЛИНА. Ждал. Но не предполагал, что правда, сказанная вслух, уже людям неинтересна. Ушли вдруг в прошлое сюжеты или, как ты говоришь, темы, которые нас прежде волновали. Это как с женщиной: поначалу она тебя волнует, а когда ты ее наконец разденешь, у тебя не хочет вставать. Наше поколение вдруг поняло, что ему не о чем говорить. Что оно разучилось говорить с незаклеенным ртом. Я потерял множество друзей, которые стали поклоняться новому идолу, материальному… Мы вдруг поняли, что не можем рассказать о человеке… о нормальном, свободном человеке, о его реальном внутреннем мире. О свободном человеке, понимаешь… Этот переворот, можно сказать, убил все мои мечты. Я-то думал, что он их, наоборот, разбудит. Дело, наверно, в том, что я привык об этом только мечтать. А тут вдруг пришлось во всем этом жить. Для таких перемен я был уже слишком стар.
ЭГОН. Значит, вы думаете…
ДОЛИНА. Ничего я не думаю. Я знаю только, что коммунизм был таким же свинством, как и фашизм. А ты ждал другого ответа?
ЭГОН. Я всегда жду другого ответа, потому и прихожу сюда… А у вас нет такого ощущения, что прежде народ любил вас намного больше, чем потом? Как будто начал терять к вам интерес…
ДОЛИНА. Да ведь я об этом и говорю.
Долгое молчание.
ЭГОН. Вы когда-нибудь состояли в коммунистической партии?
ДОЛИНА. А ты не знаешь? Это легко можно выяснить.
ЭГОН. Знаю.
ДОЛИНА. Так зачем же об этом спрашивать?
ЭГОН вынимает бутылку виски и ставит ее на стол.
ТЕРЕЗА разговаривает по телефону с ТАМАРОЙ.
ТЕРЕЗА. Хорошо бы нам уже встретиться.
ТАМАРА. Так давай встретимся.
ТЕРЕЗА. Но как-то все не получается.
ТАМАРА. Хочешь сказать — из-за меня…
ТЕРЕЗА. Тогда надо чаще перезваниваться.
ТАМАРА. Для того чтобы больше общаться друг с другом… Это теперь такой тренд. А я добавлю: и совсем перестать встречаться.
ТЕРЕЗА. Я сегодня снова тебя слушала… ты просто бесподобна… Не представляю, как тебе удается все это запоминать.
ТАМАРА. Что?
ТЕРЕЗА. Ну, все эти тексты и тому подобное.
ТАМАРА. У меня все это написано. Я же тебе говорила.
ТЕРЕЗА. А, ну да. Но все равно похоже на то, что ты знаешь это наизусть.
ТАМАРА. Иногда приходится заучивать и наизусть.
ТЕРЕЗА. А говоришь, что у тебя все это написано.
ТАМАРА. Иногда написано, а иногда и наизусть.
ТЕРЕЗА. Я слышала, как тебе звонил вчера этот извращенец… Тот, который тебя все время клеит.
ТАМАРА. Это наш шеф. Шеф «Радио В13».
ТЕРЕЗА. И он тебя вот так, при всех, клеит?
ТАМАРА. Никого он не клеит. Это так специально подстроено. Такая мистификация. Выдумка.
ТЕРЕЗА. Да ты что?! А я-то, дура, так прямо и поверила.
ТАМАРА. В том-то все и дело… такой профессиональный прием… Чтобы все поверили… в то, что кто-то другой придумал… Пинает?
ТЕРЕЗА. Что?
ТАМАРА. В живот тебя пинает? Ребенок.
ТЕРЕЗА. Не то слово, у меня такое чувство, будто он, как боксер, кулаками мутузит.
ТАМАРА. Может, у вас родится маленький Рокки. Такой маленький Сталлоне.
ТЕРЕЗА. Или маленькая Годзиллка.
ТАМАРА. Фу… ну и юмор… болтаем всякие глупости… А по правде говоря, мне все время кажется, что этого ребенка ты ждешь от Эгона.
ТЕРЕЗА. С ума сошла?!
ТАМАРА. Ну, я говорю не буквально. Просто вы у меня в мозгах до сих пор зафиксировались как гармоничная пара. Вы подходили друг к другу больше, чем мы с ним.
ТЕРЕЗА. Да ладно, не выдумывай… вы же просто созданы друг для друга.
ТАМАРА. Наверно, это не совсем так…
ТЕРЕЗА. Что, какие-то проблемы?
ТАМАРА. Надо бы нам с тобой уже встретиться.
ТЕРЕЗА. У тебя нет времени… у меня-то время есть… целыми днями сижу здесь на заднице, с животом как бочка…
ТАМАРА. Так, значит, договорились, я тебе позвоню… Пока.
ТЕРЕЗА. А может, это будет маленький Шварценеггер.
ТАМАРА. Тогда уж лучше Годзиллка. У Арни кривые ноги… И вообще, не люблю австрияков. Чао.
ТЕРЕЗА (со смехом). Пока.
Темнота.
ДОЛИНА и АРНОШТ сидят в парке дома престарелых на деревянной лавочке.
ДОЛИНА. Снова сегодня был у меня этот редактор. (Вытаскивает бутылку виски.)
АРНОШТ. Он хороший редактор… по тому, какие бутилки тебе носит… Видал я, как он уходил, через окно.
ДОЛИНА. Он уходил через двери.
АРНОШТ. Я видал через окно, как он уходил через двери.
ДОЛИНА. Так формулируй понятнее. Пипец. По-словацки.
АРНОШТ. Пипец.
Смеются.
ДОЛИНА. А он начинает мне нравиться. Только все время какой-то зажатый.
АРНОШТ. У него к тебе респект. Молодой… сильно молодой…
ДОЛИНА. Он считает, что я говорю мудро. Я чувствую, он мною восхищается… уже давно мною никто не восхищался… потому-то мне это и приятно…
АРНОШТ. Та ты и говоришь мудро. И к восхищению всю жизнь был привычный.
ДОЛИНА. К восхищению привыкнуть легко.
АРНОШТ. А отвыкать тяжело.
ДОЛИНА. Говорю только то, что сам хочу. Я ведь не книга какая-то. Да мне уже и говорить не хочется.
АРНОШТ. Так ты мыслишь. А важно, что он себе мыслит. И для чего он вообще это интервью у тебя берет?
ДОЛИНА. Говорит, что материал собирает. Для фильма.
АРНОШТ. Про тебе?
ДОЛИНА. Я что, Аль Пачино? О двух поколениях, как он говорит. Разные сценарии, говорит, пытается набросать. Да я в этом не разбираюсь, ты же знаешь, я все это делаю только ради дочери…
АРНОШТ. Та это бы ты мог на этом и денег заробить?
ДОЛИНА. Знаешь, когда я на этом больше всего зароблю?
АРНОШТ. Когда?
ДОЛИНА. Когда подохну.
Молчание.
АРНОШТ. А что б ты себе купил, если б и вправду денег заробил?
ДОЛИНА. Я купил бы себе надгробный камень из золота и приказал бы высечь на нем какое-нибудь стихотворение Буковского[68]. (Изрядно прикладывается к бутылке.) Виски — бухло что надо.
АРНОШТ. Само лучшее. Которо?
ДОЛИНА. Что — которо?
АРНОШТ. Которо стихотворение Буковского?
ДОЛИНА. Еще не знаю… О жизни, которая — порядочная шлюха.
АРНОШТ. Это не годится. Писать на могиле стихи Буковского. Именно что Буковского…
ДОЛИНА. Да ведь это моя могила? Моя. Так что нечего тебе совать туда свой длинный нос.
Молчание. Пьют виски.
АРНОШТ. Ничего нету лучше, чем бухать в дому престарелых на лавочке. Никогда так добре не пилось. Сенегал.
ДОЛИНА. 9 093 000.
АРНОШТ. Куба.
ДОЛИНА. 10 951 000.
АРНОШТ. Как-нибудь я это все проверю.
ДОЛИНА. Проверяй на здоровье. Это чистая правда.
АРНОШТ. Никогда еще я не встречал такого, который бы знал наизусть число жителей в каждом государстве.
ДОЛИНА. Ну, всего я, конечно, не знаю, а не встречал ты никого такого потому, что придурков вроде меня больше нет.
АРНОШТ. Ты кретен. Сказал бы про это своему редактору, пускай бы о тебе написал.
ДОЛИНА. Это тайна… Ведь дело в том, что я могу теперь положиться только на цифры. И коплю их, потому что цифры будут Богом Третьей эры.
АРНОШТ. Чего?
ДОЛИНА. Третьей эры. До рождества Христова была первая эра, после него — вторая, а когда и она закончится, наступит третья эра.
АРНОШТ. А когда окончит эта, вторая эра?
ДОЛИНА. По радио говорили, что скоро.
АРНОШТ. Ты кретен.
ДОЛИНА. Я бы и рад был быть «кретеном», но сегодня это уже как-то не с руки. Это уже просто не модно. А вот из тебя мог бы быть совершенно выдающийся «кретен». (Выпивает.) Как идет работа над грандиозным музыкальным произведением забытого виртуоза?
АРНОШТ. Стою на тэм же месте. Нет мотивации.
ДОЛИНА. А ты ее себе представь.
АРНОШТ. Любов нельзя представить.
ДОЛИНА. Что? Любовь — это все-таки не единственная мотивация.
