Зябко поводит плечами.
(возмущенно) Надо же! Всего-то сто грамм и оставил! Разве это честно? Ладно — огурец в одиночку срубил… но — сто грамм?! И это после всего, что я для него делаю! Должен вам заметить, что выпивка — единственный привычный энергоноситель из прежней жизни, действующий также и в ледниковом периоде. Единственный! Хотя и не всегда помогающий. Далеко не всегда. Оттого и находят нас под такими вот скамейками, вусмерть пьяными и, несмотря на это — насмерть замерзшими… Н-да… Тут совмещать надо… Хе-хе-хе…
Я, знаете, иногда задаю себе вопрос: отчего он все же свихнулся, Мусорщик? А? Как вы думаете? Ну там, несчастье, сын… понятно… но все же — не очень. Вроде бы — нормальная жизнь, дружелюбная среда, да и сам человек вроде сильный, неглупый… и психиатр к тому же! Как вам это нравится — психиатр — и свихнулся! Ну не смешно ли? (смеется)
Иногда мне кажется, что вот мы тут живем с вами, и все это ненастоящее — все это (делает широкий жест руками)… ну то есть — вообще все. Декорация какая-то, что-то намалеванное на очень тонкой занавеске. А за ней, за занавеской… холод и пустота… ледяная пустыня… И что занавеска эта легонько так колышется; нет-нет, да приоткроется жуткая эта равнина, нет-нет, да дохнет на нас страшным ее дыханием…
(смеется) Как-то Мусорщик рассказывал мне забавную историю на эту тему. Представьте себе, поехал он — в рамках обмена опытом — в одну знаменитую швейцарскую клинику. Он и еще несколько израильских врачей. И вот сидят они вместе со знаменитым швейцарским профессором, и он их, значит, просвещает. Светило, кстати, неслабое; лауреат и прочая. Я, говорит, коллеги, хочу познакомить вас с интересным пациентом. Приводят пациента, начинают с ним разговоры разговаривать. Человек такой приятный, вежливый, весьма, по всему видно, образованный, даже блестящий, можно сказать, человек. И нормальный, нормальный со всех точек зрения.
Тут уже наших спецов самолюбие заело — как это так? Вот уже полчаса они с психом беседуют, а в чем он псих — так и не установили. А профессор улыбается — доволен, значит. И по такому случаю достает он из кармана свою непременную для любого швейцарского профессора бонбоньерку, вынимает оттуда конфетку и аккуратно так заряжает ее в свой профессорский рот. А потом смотрит по сторонам и соображает, что, приличия ради, стоило бы предложить и остальным. «Не хотите ли?» — спрашивает профессор, не сомневаясь в отрицательном, как того требует швейцарская вежливость, ответе.
Но у израильтян, как известно, свои понятия о вежливости. Они кивают и дружно протягивают руки к бонбоньерке. И вот, наконец, каждый сосет свою конфету, и можно уже вернуться к подопытному психу. И тут они замечают, что сидящий, как и положено, в некотором отдалении и не получивший из-за этого конфету, псих смотрит на них с некоторым даже изумлением. «Профессор, — говорит он. — Это, в конце концов, невежливо. Вы предложили конфеты всем, кроме меня…» Профессор багровеет, извиняется, и псих получает свой леденец.
И что вы думаете? — Немедленно обнаруживает свой бзик. «Вы меня отравили!» — укоризненно замечает он, продолжая, между тем, сосать конфету.
«Глупости, — отвечает профессор. — Вы же сами попросили.»
«Вы специально завели меня на это, — парирует псих. — Вы оказали на меня общественное давление, дав по конфете всем присутствующим.»
«Но вы выбрали конфету сами…»
«Нет, я отчетливо вспоминаю, как вы встряхнули коробку, так что отравленная конфета сама упала мне в руку.»
«А как же все остальные? Что, их я тоже хотел отравить?»
«Вы наверняка в сговоре с ними; они знали, что нужно выбирать конфеты определенного цвета.»
Короче, некоторое время продолжается спор в том же духе. Профессор приводит аргументы. Псих невозмутимо и вполне доказательно опровергает их один за другим, продолжая, заметьте, сосать свою конфету. Наконец, профессор поворачивается к коллегам.
«Как видите, — говорит он, — пациент ушел в свою воображаемую действительность и забаррикадировался в ней. Логические аргументы тут бессильны. Единственное, что может вернуть его в наш мир, — это чувственный опыт, основанный на личном примере. Смотрите…» И профессор протягивает ладонь к печально глядящему на него психу.
«Я могу доказать вам, что не собирался отравить вас.»
«Как?»
«Дайте мне вашу конфету, и я съем ее сам на ваших глазах.»
В глазах у психа загорается интерес, он кивает и выплевывает уже изрядно обсосанный леденец на профессорскую ладонь. Профессор, не поморщившись, кладет его в рот, с хрустом раскусывает и глотает.
«Ну как? — говорит он. — Теперь вы убедились?»
Псих смотрит на него, не мигая. Лицо его расплывается в широкой улыбке. Он кивает.
Пауза.
Профессор поворачивается, делает два нетвердых шага и падает замертво. Вот, собственно, и весь рассказ. Возможно, некоторые из вас его слышали — было в газетах. Полиция подтвердила отравление цианидом и, за неимением других версий, остановилась на самоубийстве. Чушь! Мусорщик объяснил это намного убедительнее. Профессор хотел вернуть психа из его воображаемой реальности в свою, настоящую… но реальность психа оказалась реальнее! Хе-хе-хе… А вы говорите…
Сует руку в карман, вытаскивает пачку бумажных листков.
Надо бы написать расписку для Мусорщика… А стоит ли? Кому он нужен в этом мире? Никчемный человечишка, ни то ни се. Водка без огурца! Да и водки-то чуть. Кто о нем пожалеет? Я лично — нет. Кто еще? Может быть, вы?
Всматривается в зал.
Навряд ли…
Комкает листочки, бросает их на пол. Опять смотрит в зал.
Хотя знаете… Если не Мусорщику, то, может, кому другому пригодится?
Поднимает бумажный комок, расправляет, и, комкая листочки по отдельности, бросает их в зал, в разные стороны.
Подписывайте, не стесняйтесь… пожалуйста… подписывайте…
Занавес
Copyright © 2003
