те вторженцы — лишь малая толика деяний моей свояченицы!
Ясон: Наука отрицает существование темных сил.
Эдип: Ох, ну вот, даже она здесь бессильна. Телевидение, лекарства, автомобили и даже вишневую колу нам дала наука, а против демонического зла пока бессильна.
Ясон: Наука отрицает существование демонов.
Эдип: Ах, даже вы ей околдованы до слепоты. А что я еще вспомнил, други! Вы помните Одиссея в тот день?
Ахилл: Не могу ничего о нем припомнить по этому случаю.
Орфей: И точно! Одиссей! Вот кто пришельцев прогнал.
Ясон: Я помню.
Персей: Господа, я, к сожалению, присоединиться к вам не могу. Не помню ничего, что связывало тот причудливый день с тем неблагочестивым мужчиной. Я не осуждаю Одиссея ни в коем случае. Как говорится, не суди и не судим будешь, но не всего его поступки могут быть мной поняты, приняты или хоть как-то оправданы.
Ясон: Ты сказал, что я повел себя как дикарь тогда. Но варваром себя выставил он, а не я.
Персей: И что же он такое мог совершить? Не томите. Я от него готов ждать всего чего угодно. И только между нами, очень рад, просто счастлив, что данный персонаж не отравляет больше город наш любимый и родной своим присутствием. Живя по соседству с ним, да что там по соседству, живя от него на расстоянии меньше ста километров, нельзя чувствовать себя в покое. Он ведь опасен для общества. Кровожаден, как акула, хитер и изворотлив, как гиена, а взгляд его — что два светящихся огонька, предвещающих присутствие в зарослях голодного ягуара.
Эдип: Персей, зачем ты так резко? Ну, мы ведь его совсем не знаем, а вдруг его тоже моя свояченица околдовала?
Персей: Да хоть весь ковен ведьм Лысой горы и Блокула в придачу. Я впервые так вот откровенен по его поводу, а все потому что всецело вам доверяю. Вот и изливаю бурный поток своих чувств на вас. Но прошу не думать, будто я под личиной доброго самаритянина точу зуб на каждого горожанина. В душе я никого не поливал помоями, один только Одиссей способен разбудить во мне такой гнев, праведный гнев. Ответьте для себя, согласны ли вы со мной, господа.
Орфей: Одиссей выстрелил в них из винтовки! Старик Д. только собирался, а Одиссей взял и выстрелил.
Персей: Ах, что же это получается? Из памяти я вычеркнул трагедию, в которой варвар этот отправил на тот свет всех гостей инопланетных? Космические боги, упокойте души жертв земного кровопийцы!!!
Ясон: Нет, он промахнулся.
Персей: Какое счастье! Не постигли, выходит, они мученической смерти.
Эдип: Друзья, смотрите! Жандармы под руки ведут кого-то! Да это же Одиссей! Жаль, не моя свояченица в наручниках идет.
Персей: Господа, давайте отойдем. Они же к нам движутся, и хоть Одиссей в оковах под присмотром доблестных блюстителей порядка, он все равно может быть опасен, еще выдаст какую-нибудь пакость.
Ахилл: Мне было бы интересно узнать его версию событий.
Персей: Он будет врать, оправдываться, захочет нас запутать. Начнет давить на жалость, выдумывать то, чего не существует, потом, когда в сочинения эти не поверит ни один из нас, сменит тактику. Будет обвинять во всем нас, а после перейдет к угрозам.
Орфей: Эй, Одиссей! Господа полицейские!
Персей: Орфей! Тише!
Ахилл: Одиссей, добрый день! Уважаемые офицеры, можем мы с вашим пленником обменяться парой фраз?
Персей: Ахилл!
Эдип: Одиссей, привет! Сменил прическу? Тебе идет, помолодел. Не скажешь, что живешь седьмой десяток. И вам доброго, господа жандармы! Скажите, пожалуйста, нашли ли вы время рассмотреть те двадцать шесть жалоб, что я написал на свою свояченицу? Понимаю, что много у вас забот, но, уверяю, это срочно, моя жизнь в опасности.
Персей: Эдип, и ты туда же!
Безымянный жандарм 1: Приветствую всех! Жалобы твои мы отправили в помойку.
Эдип: Но господа…
Ахилл: Эдип, оставь свои жалобы на потом. Выдался редкий случай нам встретить Одиссея. Офицеры, позвольте пять минут поговорить с вашим подопечным? К нему есть очень интересный вопрос.
Безымянный жандарм 1: Позволяю.
Ахилл: Одиссей, скажи, почему улетели инопланетяне?
Одиссей: Почем мне знать? Уж сколько лет прошло…
Ахилл: Но ты стрелял в них, помнишь?
Одиссей: А то! Меня потом заперли на два месяца защитнички закона за стрельбу в городе. Жалко, что тогда я не попал.
Ясон: Но тогда бы тебя заперли надолго.
Одиссей: За что? Ведь это просто дичь. Раз в город забежала, нужно ее застрелить. Потом уж решать, как поступать. На стол подать или одежду из шкуры сделать, да хоть чучело изготовить.
Орфей: Но Одиссей, ведь то была не дичь.
Одиссей: Это как не дичь? Не человек, значит, зверь.
Орфей: Нет такого зверя, что способен управлять космическим аппаратом.
Одиссей: Как нет? А памятник тогда кому? И вы тому свидетели. (Смеется) Вот странные людишки в муниципалитете! Поставить памятник дичи!!! (Смеется)
Ахилл: Одиссей, то есть не из-за тебя улетели пришельцы? Но тогда скажи почему.
Одиссей: Да мне почем знать?! Но точно не из-за меня.
Персей: Так мы тебе и поверили! Ты лжец — и даже хуже! Ты душегуб! Все слышали, как ты только что заявлял, что нет разницы между разумной расой и дичью в охотничьих угодьях. Но что толку тебе об этом говорить, ты ведь сам словно дикий зверь, в тот день таким был, таким и сейчас остался. Весь город тебя сторонится, считается, что нет такого порока, которому бы ты не предавался.
Одиссей: Плебс, что вы кличете пороками:
Обход устоев, посланных пророками?
Людьми, что сами возвели в кумиры,
Ведь нет ни в ком из вас хоть капли силы.
Лишь потому решили наделить их божьей волей,
Что жалки, не способны выжить на свободе,
Трясясь от страха, называете грехом
Страсть, духом сильного ревущую, как гром,
Зажженный в дань пылающий огонь
Тем, кто триумфом жизни наделен.
Боитесь пламени, хотите потушить,
Инстинкт кричит: «С огнем опасно жить!»
Решили погубить того, чей жар обжечь вас может.
Смерть просто долг, едва она тревожит.
Другая участь есть, не быть ей смерти предпочтенной.
Желают трусы, чтоб огонь был прирученным.
Однако жалкой своре глупых обезьян
Себе стихию подчинить никак нельзя
Как невозможно, чтобы общество мартышек
Судило человека, человек ведь выше.
Борец да победит борца, да здравствует герой!
Но то не ваше кредо, есть у вас другой закон,
Вы центром мирозданья ставите покой,
В чем блеск не заправлять своей судьбой.
Среди смиренных зебр, кормящихся травой,
Родился лев, поднялся в стаде сразу вой!
