Владимир Высоцкий - Собрание сочинений в одном томе

Все <с> себя снимаю – слишком душно, —
За погодой следую послушно, —
Но
все долой – нельзя ж!
Значит, за погодой не угнаться:
Дальше невозможно раздеваться, —
Да,
это же не пляж!

Что-то с нашей модой стало ныне:
Потеснили макси снова мини —
Вновь,
вновь переворот!
Право, мне за модой не угнаться —
Дальше невозможно <одеваться>,
Но —
и наоборот!

Скучно каждый вечер слушать речи:
У меня за вечер по две встречи, —
Тот
и другой – не прост.
Трудно часто переодеваться —
Значит, мне приходится стараться, —
Вот,
вот ведь в чем вопрос!

Вот в набат забили:
Или в праздник, или —
Надвигается, как встарь,
чума!
Заглушая лиру,
Звон идет по миру, —
Может быть, сошел звонарь
с ума!

Следом за тем погребальным набатом
Страх овладеет сестрою и братом,
Съежимся мы
под ногами чумы,
Пусть уступая гробам и солдатам.

Нет, звонарь не болен:
Слышно с колоколен,
Как печатает шаги
судьба.
Догорают угли
Там, где были джунгли;
Тупо топчут сапоги
хлеба.

Выход один беднякам и богатым:
Смерть —
это самый бесстрастный анатом.
Все мы равны
перед ликом войны,
Только привычней чуть-чуть азиатам.

Не в леса одета
Бедная планета,
Нет – огнем согрета мать-
Земля!
А когда остынет —
Станет мир пустыней,
Вновь придется начинать
с нуля.

Всех нас зовут зазывалы из пекла —
Выпить на празднике пыли и пепла,
Потанцевать с одноглазым циклопом,
Понаблюдать за всемирным потопом.

Не во сне все это,
Это близко где-то —
Запах тленья, черный дым
и гарь.
Звон все глуше: видно,
Сверху лучше видно —
Стал от ужаса седым
звонарь.

Бей же, звонарь, разбуди полусонных,
Предупреди беззаботных влюбленных,
Что хорошо будет в мире сожженном
Лишь мертвецам и еще не рожденным!

Миф этот в детстве каждый прочел,
черт побери! —
Парень один к счастью прошел
сквозь лабиринт.
Кто-то хотел парня убить, —
видно, со зла, —
Но царская дочь путеводную нить
парню дала...

С древним сюжетом
Знаком не один ты.
В городе этом —
Сплошь лабиринты:
Трудно дышать,
Не отыскать
воздух и свет...
И у меня дело неладно:
Я потерял нить Ариадны!
Словно в час пик,
Всюду тупик —
выхода нет!

Древний герой ниточку ту
крепко держал:
И слепоту, и немоту —
все испытал;
И духоту, и черноту
жадно глотал.
И долго руками одну пустоту
парень хватал.

Сколько их бьется,
Людей одиноких,
В душных колодцах
Улиц глубоких!
Я тороплюсь,
В горло вцеплюсь —
вырву ответ!
Слышится смех: зря вы спешите,
Поздно! У всех порваны нити!
Хаос, возня...
И у меня —
выхода нет!

Злобный король в этой стране
повелевал,
Бык Минотавр ждал в тишине —
и убивал.
Лишь одному это дано —
смерть миновать:
Только одно, только одно —
нить не порвать!

Кончилось лето,
Зима на подходе,
Люди одеты
Не по погоде, —
Видно, подолгу
Ищут без толку
слабый просвет.
Холодно – пусть! Всё заберите...
Я задохнусь здесь, в лабиринте:
Наверняка:
Из тупика
выхода нет!

Древним затея их удалась —
ну и дела!
Нитка любви не порвалась,
не подвела.
Свет впереди! Именно там
хрупкий ледок:
Легок герой, – а Минотавр —
с голода сдох!

Здесь, в лабиринте,
Мечутся люди:
Рядом – смотрите! —
Жертвы и судьи, —
Здесь в темноте,
Эти и те
чествуют ночь.
Крики и вопли – всё без вниманья!..
Я не желаю в эту компанью!
Кто меня ждет,
Знаю – придет,
выведет прочь.

Только пришла бы,
Только нашла бы —
И поняла бы:
Нитка ослабла...
Да, так и есть:
Ты уже здесь —
будет и свет!
Руки сцепились до миллиметра,
Всё – мы уходим к свету и ветру, —
Прямо сквозь тьму,
Где – одному
выхода нет!..

Не впадай ни в тоску, ни в азарт ты
Даже в самой невинной игре,
Не давай заглянуть в свои карты
И до срока не сбрось козырей.

Отключи посторонние звуки
И следи, чтоб не прятал глаза,
Чтоб держал он на скатерти руки
И не смог передернуть туза.

Никогда не тянись за деньгами.
Если ж ты, проигравши, поник —
Как у Пушкина в «Пиковой даме»,
Ты останешься с дамою пик.

Если ж ты у судьбы не в любимцах —
Сбрось очки и закончи на том,
Крикни: «Карты на стол, проходимцы!» —
И уйди с отрешенным лицом.

Не гуди без меры,
без причины, —
Милиционеры
из машины
Врут
аж до хрипоты, —
Подлецам
сигнальте не сигнальте —
Пол-лица
впечаталось в асфальте, —
Тут
не до красоты.
По пути – обильные
проулки, —
Все автомобильные
прогулки
Впредь
надо запретить.
Ну а на моем
на мотоцикле
Тесно вчетвером,
но мы привыкли,
Хоть
трудно тормозить.
Крошка-мотороллер —
он прекрасен, —
Пешеход доволен, —
но опасен —
МАЗ
или «пылесос».
Я на пешеходов
не в обиде,
Но враги народа
в пьяном виде —
Раз! —
и под колесо.
Мотороллер – что ж,
он на излете
Очень был похож
на вертолетик, —
Ух,
и фасон с кого!
Побежать
и запатентовать бы, —
Но бежать
нельзя – лежать до свадьбы
У
Склифосовского!

Водой наполненные горсти
Ко рту спешили поднести —
Впрок пили воду черногорцы,
И жили впрок – до тридцати.

А умирать почетно было
Средь пуль и матовых клинков,
И уносить с собой в могилу
Двух-трех врагов, двух-трех врагов.

Пока курок в ружье не стерся,
Стрелял и с седел, и с колен, —
И в плен не брали черногорца —
Он просто не сдавался в плен.

А им прожить хотелось до ста,
До жизни жадным, – век с лихвой,
В краю, где гор и неба вдосталь,
И моря тоже – с головой:

Шесть сотен тысяч равных порций
Воды живой в одной горсти...
Но проживали черногорцы
Свой долгий век – до тридцати.

И жены их водой помянут;
И прячут их детей в горах
До той поры, пока не станут
Держать оружие в руках.

Беззвучно надевали траур,
И заливали очаги,
И молча лили слезы в траву,
Чтоб не услышали враги.

Чернели женщины от горя,
Как плодородная земля, —
За ними вслед чернели горы,
Себя огнем испепеля.

То было истинное мщенье —
Бессмысленно себя не жгут:
Людей и гор самосожженье —
Как несогласие и бунт.

И пять веков – как божьи кары,
Как мести сына за отца —
Пылали горные пожары
И черногорские сердца.

Цари менялись, царедворцы,
Но смерть в бою – всегда в чести,
Не уважали черногорцы
Проживших больше тридцати.