Почему они молчат? Почему уходят? Из комнаты веял жуткий холод. Внутри остался лишь один с папкой документов, который с дежурным сочувствием смотрел на меня из глубины покоев.
— Нам очень жаль.
Смогла услышать только это. Дальнейшее ушло в вакуум, и я осела на пол.
ГЕРА
Звонок, поступивший от мамы лишил меня возможности дышать, думать и двигаться.
"У твоего отца случился сердечный приступ. Его больше нет с нами, родной…"
Я не помню, как доехал до дома, как устремился вверх по лестнице, как влетел в комнату родителя. Оглядев лица присутствующих, понял, что узнал о смерти папы самый последний. Здесь уже были все близкие: брат с сестрой, мама с какой-то женщиной, Вика и даже Таня с Антоном.
Жена тут же поднялась со стула, ступила ко мне, что-то промямлив, но пока я не мог никого воспринимать. Видел лишь обездвиженное тело отца. Он не повернулся ко мне. Не сказал "Здравствуй, сынок". Даже не шевельнулся. Стальными ногами дошёл до изголовья кровати, не спуская с него глаз. Он бы просто казался мне спящим, если бы не заострившиеся черты лица, чуть отвисшая нижняя челюсть и начинающие развиваться бледные трупные пятна. Сухие старческие кисти сложены на груди, которая больше не хочет подниматься и опускаться, не хочет снабжать тело жизненноважным кислородом.
Ком давил в горле, словно пытаясь взорваться изнутри, слёзы сдерживать больше не получалось. Взял в ладони безжизненную руку и прижался к ней лицом.
— Пап… папа? — Сердце, вновь как у пятилетнего мальчика, который просит у отца игрушку или разрешить погулять с братом, но в этот раз иначе — важней, сильней и рьяней и без надежды быть услышанным. — Папа…
Упал на колени возле постели, отдаваясь эмоциям утраты и безвозвратности. Уткнулся лицом в его плечо. Зубы свело от непоправимости. Закусил ткань одеяла, готовый рвать всё в клочья, лишь бы выпустить эту жгучую боль, избавиться от неё, опустеть и выбиться из сил. Сдавил рванувшее изнутри рыдание. Цеплялся за бездушную фигуру, чтобы не потерять себя в пространстве.
Его нет… Больше нет. То, кто был превыше всего: меня, семьи, моей спеси. Мой папа — идол, бог и опора. Та песчинка, что держала мой разум, человечность и честь. Тот, кто был всегда для меня примером, предметом для подражания… Он просто перестал дышать, говорить, мыслить, быть.
Чудовищная несправедливость в жизни любого ребёнка, будь ему хоть за пятьдесят. Мы родились, и мама с папой уже были. Мы росли с ними, развивались, становились личностью… Блядь! Они всегда должны быть с нами! Подсказать, научить, тормознуть… Сука! Просто обязаны! Они ответственны за нас! Всегда! Всегда… Пап, не бросай меня! Умоляю! Я не готов. Я никогда не смогу быть готовым. Я так многого не понял. Не оставляй, умоляю. Пап!
Нет ответа. Даже вздоха. Движения руки. Ничего! Просто пустое, бренное тело без мыслей, слов и тепла. Чуждое и бессмысленное. Только лик, который и то стал походить на сухую мумию.
Я не смогу это принять. Слишком резко… Слишком глупо. Это слишком для меня!
Оторвал лицо от тела. Несмотря на присутствующих, резко и с ненавистью вопросил:
— Как это произошло?
Я не мог ориентироваться на силуэты, только голос: его звук, принадлежность и тембр.
— Это моя вина, сынок, — голос мамы. — Я оставила Юру. Я спешила. У Анны Леонидовны выходной.
— Ты оставила больного отца одного?! — голос в гневе стал жестче.
— Нет, — теперь голос жены. — Я обещала приглядеть за ним.
— Глядела?! — рявкнул, не отображая никаких моментов для поблажки. Мой отец УМЕР!
— Ему резко стало плохо, — голос Вики начал блеять и заикаться. — Я сделала всё, что могла. Всё, что говорила Анна Леонидовна по телефону и всё, чему обучала раньше…
— То есть, вместо того, чтобы звонить в скорую, ты позвонила медсестре?! — в негодовании двинулся на жену. — При инсультах и инфарктах скорая помощь по статистике приезжает в течение пяти минут. Сука, ПЯТЬ МИНУТ, блядь! А ты звонила тупой медсестричке?! — в ярости смотрел на полумёртвую от страха Вику.
— Я… Я думала отпустит. И Анна Леонидовна заверила в правильности моих действий. Я доверяла компетентному медику, — начала оправдываться девушка. — Откуда мне было знать, что…
Вечное принижение своей ответственности. Женская убийственная тупость. Не знала. Не подумала. Ей показалось. Сначала мой ребёнок. Теперь… Мой отец погиб! Твою мать! Не умер, а погиб! Из-за того, что тебе "неоткуда было знать!" Ты, мать твою, опять не подумала!
Кровь, нагретая гневом, обожгла вены и рассудок, и, размахнувшись, велел супруге замолкнуть тыльной стороной ладони по лицу. Жена вскрикнула и упала от удара на пол.
— Обалдел?! — голос Антона мне в лицо.
Крепкие руки друга и Артура двинули от Виктории подальше. Но я лишь смерил её убийственным взором. Таня бросилась к подруге, обнимая за плечи и что-то шепча. Рядом возникла и мама, извиняясь за меня, но Вика не слышала никого. Жена подняла на меня испуганный и затравленный взгляд. На любимом лице вспухла рассечка, кровь потекла по щеке. Сожалею? Только за то, что испортил это лицо. За то, что впервые ударил женщину и не тупую шлюху, а которую полюбил и которая теперь всадила нож глубже всех.
Взгляд Вики почернел. Она поднялась, сдерживая слёзы и вытирая кровь. Буравила взором. Таня суетилась над подругой, подсовывая ей платки и разглядывая место удара.
— Пошла вон отсюда! — метнул в неё дикий взор.
— Герман, не смей! — вклинилась мама. — Это лишь стечение обстоятельств…
— … И бабского дебилизма! — громыхнул на матушку. — Убирайтесь! Пошли вон! Все!
Нервы сдали, и начал просто выталкивать людей из комнаты. Я не слышал возмущенных реплик Марата и Элины, успокаивающих Антона, и истеричных мамы. Я видел лишь Вику, которая устало и понуро двинулась к дверям. Она не спорила, не умоляла, не просила прощения. Она, словно сломалась окончательно и навсегда и покорно подчинялась новым ударам судьбы.
Дверь комнаты закрылась, оставив меня наедине с отцом.
Медленно вернулся к его постели, взобрался на простыни и лёг с ним рядом. Прижался щекой к плечу, взял за руку.
— Прости пап… Прости, что снова не оказался рядом, когда был тебе так нужен! Прости, что не сберег… Снова…
Слёзы шумным потоком рванули наружу, и отдавшись слабости маленького мальчишки, утонул во взрослом, но совсем недетском безудержном плаче.
ВИКА
Этот удар убил всё оставшееся и ещё живое во мне. Глаза полные ненависти, в которых не увидела той любви и нежности, о коих он говорил и
