проявлял в последние дни. Всё ложь. Пустые слова. Как же мало ему нужно, чтобы вот так просто взять и растоптать всё, что так усиленно создавали.
Таня и Анна Леонидовна кружили вокруг меня, помогая остановить кровь.
— Виктория Андреевна, давайте в больницу, — упрашивала медсестра. — Шрам может остаться.
— Плевать, — уронила безразлично.
В комнату вбежала свекровь.
— Викулечка…, — взяла моё лицо в ладонь, рассматривая след от рукоприкладства сына. — Кошмар какой! Прости, дорогая. Гера сейчас не в себе. Он очень любил своего отца, больше всех на свете. Он и меня не подпускает и не хочет ничего слышать. Дай ему время опомниться. Я уверена, что он уже сожалеет о том, что сделал.
— Лариса Игоревна, не надо. Прошу вас. Ничего не говорите. Он прав, я виновата…
— В таком случае мы обе виноваты. Особенно я. Мне нужно было остаться дома. Ведь я видела, что Юра неважно выглядел. Но удрать из четырёх стен ненадолго — стало безудержным желанием. Эгоистка!
Она продолжала говорить, сетовать, но я не слышала её. Боль, вина и оскорбление душили толстой удавкой на шее. Он прав, я не вызвала бригаду скорой помощи. Свекор угасал на моих глазах в течение десяти минут, а я понадеялась на обычную медсестру. Его отца можно было спасти.
Снова гневное лицо мужа перед глазами, жгучий удар, падение на пол. Мозг прокручивает и прокручивает этот момент, вводя в тихое отчаяние. Слишком много. Невероятно много для меня. Из моих рук сегодня ушла человеческая жизнь. Я не только не смогла его спасти, но и сама же угробила. Мне нужно это выпустить из себя. Чтобы грудь больше не рвало на куски, чтобы мозг отключился и забылся.
— Оставьте меня, пожалуйста, — пискнула я.
Прорвало. Слёзы выступили мощным потоком. Легла на кровать, свернувшись в клубок, и утонула в нестерпимой душевной боли.
Последующие несколько дней подготовки к похоронам стали сущим адом. Гера требовал судмедэкспертизы, и её результаты ещё больше усугубили мои отношения с мужем. Во время сердечного приступа произошёл коллапс, ставший следствием приёма нитроглицерина и резких манипуляций с телом больного. Что было тому виной неясно — то ли падение мужчины с кровати, то ли моя удачная попытка вернуть его на постель.
Покорно взяла всю вину на себя, внутренне надеясь, что Герман вспомнит о том, что я всё же единственная, кто пытался оказать первую помощь его отцу. Да, я — не медик, и ошиблась, но кто бы знал, как поведёт себя в подобных ситуациях.
Лариса Игоревна и Анна Леонидовна тоже ушли в немилость. В услугах медсестры семья Беспаловых больше не нуждалась, а мать Германа осталась всё же матерью.
Моя участь стала более, чем призрачной. Герман принципиально игнорировал меня, вечерами зависал в барах и возвращался на плечах Антона, который то и дело выискивал моего неадекватного мужчину по ночным заведениям. Трезвый муж был чернее тучи, пьяным говорил столько, что слёзы просто закончились в моих глазах. Всё время указывал на дверь и оскорблял. Идти на похороны мне и матери запретил, сказав, что убийцам там не место. Если Ларисе Игоревне было всё равно на его истерические выпады, то я не смела не подчиниться.
Последний же инцидент вышел за все рамки. Гера появился ночью снова пьяный, на своих двоих и в компании Лики.
Стоя в гостиной, пронаблюдала за их триумфальным шествием наверх.
— Может так тебе, дура, станет всё понятно? — победно улыбнулась не менее пьяная бестия.
Я глубоко дышала, чтобы не выплеснуть все эмоции прямо на них. Дождавшись, когда воркующая парочка исчезнет в недрах спален, решительным жестом взялась за сотовый.
Вещи собирать не стала. Заберу завтра днём. Миша примчался быстрее пули, а, увидев моё лицо со следами побоев, рвался наверх готовый выбить дух из Германа. Не знаю, как удалось его остановить, но уехали мы без инцидентов.
— Завтра попроси горничную, чтобы она собрала твои вещи. Я сам заберу всё и привезу, — припарковавшись возле дома мамы, инструктировал мужчина. — Ты уверена, что с матерью тебе быть сейчас лучше?
— Да, — кивнула, отстегивая ремень безопасности.
Миша устремился следом и довёл до подъезда. У входа порывисто обнял и горячо зашептал:
— Всё образуется, Вик. Увидишь. Я с тобой и всегда помогу. Ты сильная. Всё наладится.
Кивнула, поджав губы. Ощутила поцелуй на макушке.
— Я позвоню тебе завтра, — пообещала ему и скрылась в глубине подъезда.
Мама словно ждала меня. Дверь открылась почти сразу, и родительница не задала ни единого вопроса, только крепко обняла и позволила выплакаться на своём плече.
Ложась в постель, совершенно чётко для себя осознала, что ту любовь, которую столько времени холила и лелеяла, за которую столько боролась, потеряла сегодня навсегда.
С меня хватит! Не хочу больше выпрашивать или молчать, когда бьют больно словами. Не желаю больше прощать каждый проступок, наивной девочкой веря в его обещания. Я отдала ему всё, что было, а взамен получила лишь сожжённое до тла сердце и душу.
Отныне я верну это всё назад. Он больше никогда не сделает мне больно! Хватит!
— Тебе сейчас нужно быть очень сильной и твёрдой, доченька, — сидя на краю моей кровати, мама разглядывала свои карты. — Много бед свалиться на нашу голову.
— Мам, убери их, пожалуйста. — Я не верила в эти бредовые вердикты. — Хуже, чем сейчас, по-моему, быть не может.
— Предупреждён — вооружён, — но карты ушли с моей постели. — Я не позволю больше обижать мою девочку. Мы станем наконец дружной и счастливой семьёй. Обещаю.
Мама решительно поцеловала меня в лоб и, бурча под нос девизы новой жизни, ушла.
Да, может ты и права. Я буду счастлива, не сразу, но сделаю всё для этого! Одна! Без него!
Закрыла веки в ожидании нового дыхания, новых мыслей и трезвости в чувствах и эмоциях.
Завтра новый день! Без ошибок. Завтра новая я.
ГЕРА
Не стихала. Проклятая боль грызла душу и потрошила сердце в труху. Ненависть и злоба — как противоядие. "Спускал собак" на прислуг, коллег, друзей, мать и с настоящим смаком на жену. Мне хотелось видеть её виноватой и скорбящей, хотелось, чтобы было больнее, чем мне. Я не мог простить ей смерть отца, чтобы не говорили другие.
— На её месте мог быть кто угодно. Это страх, стресс… Неизвестно, чтобы ты делал в те минуты…
— Коллапс, Антон, это был коллапс! Она нарушила меры по оказанию помощи.
— Потому что Вика — не медик! Хренов ты придурок! — Антон от бессилия меня переубедить
