Только Вика в сто крат чище тебя. Я всего лишь её друг и помогаю девушке с придурковатым мужем.
— Ой, не нужно этих пафосных слов, — скривился я, и ладони зачесались ещё сильнее. — "Я — никто, техничкой роблю"… Друзья, блядь!
— Герман, тебя Вика любит, а не я. И, клянусь, с трудом сдерживаюсь, чтобы не набить тебе морду. Только из-за уважения к твоему трауру, пытаюсь смотреть на тебя, как на скорбящего.
— Засунь своё уважение подальше, — бросил дерзко.
Михаил выдохнул, сжимая и разжимая кулак на правой руке.
— Вика просила Галину Фёдоровну собрать вещи, — холодеющим тоном повторился мужчина. Да, выдержки ему на десятерых хватит. — Я — просто курьер.
В ответ сверху услышал шевеление — гувернантка и Артур спускали три громоздких чемодана. Я отошёл в сторону, пропуская вперёд всю эту драму передачи багажа. Мужчины двинулись к дверям, но Миша вдруг остановился и, оглянувшись, выдал тираду:
— Твой отец очень любил свою невестку. Он был счастлив гулять с ней по выходным и слушать, как она восхищается его сыном и как безумно любит. И он ей верил, потому что в искренности твоей жены глупо сомневаться. И представь, каково ему теперь, обретя покой, видеть, как его смерть стала причиной несчастий. Легко ли видеть ему, как его сын угробил свою семью, отказавшись от любимой женщины, только из-за того, что не смог по-взрослому принять смерть своего родителя?! Час настал и этого бы не изменили ни ты, ни Вика. Это принимают, страдают, мучаются, но принимают, а ты капризничаешь и ведёшь себя подобно ребёнку.
Задел за живое. Да так, что в груди что-то пребольно порвалось и закровоточило.
— Пошёл на хрен из моего дома! — вскипел не на шутку и устремился к дверям.
Миша отступил за порог, с грустью наблюдая, как я захлопну перед его носом дверь.
Он же прав, сука! Ещё как прав! Долбанул несколько раз кулаком по стене и сорвал на пол вешалку для верхней одежды. Выйти, догнать и разбить его мордой об забор? А за что?
Метнулся в гостиную. Досталось так же креслу, в котором любила сидеть Вика. Разносил его в щепки пока без сил не упал рядом. Зарылся в подушки и замер, понимая, что больше не услышу от неё эти лечебные слова "Я люблю тебя".
В дверь позвонили. Уже знал кто это. Сам позвал её. Не хочу. Не сегодня. Открыл двери. Лика при марафете, вновь воспряла духом, улыбается. Как же тошно на неё смотреть.
— Нет, — покачал устало головой, преграждая ей путь внутрь дома. — Уходи.
— Но, — она в негодовании раскрыла рот. — Мы договорились… Ты сам пригласил.
— Иди к чёрту, Лика. Не сегодня, — и дверь так же захлопнулась перед ней.
Доплёлся до бара, налил коньяка. Опостылость давила под рёбрами. Давясь, употребил янтарную жижу и вернулся в спальню.
Пусто. Туалетный столик, тумба, шкафы, полочки в ванной — везде пусто. Больше нет её вещей, к которым так привык. Она ушла. Потому что сам того хотел.
Я снова один. Может и к лучшему? Не будет больше так больно.
ВИКА
Восставать из пепла оказалось не так просто. Первое время не понимала с чего начинать. Поддержка, однако, оказалась очень весомой — мама с сестрой, Таня с Антоном, Миша. Даже Савва впервые появился на пороге моей квартиры. Никто из них не спрашивал, как я переживаю разрыв, не советовал, как поступать дальше, не вынуждал решать брачные вопросы.
Лишь свекровь горько сетовала на сына.
— Я не знаю, что с ним делать, Викуль, — обмакивая веки платком, жаловалась Лариса Игоревна. — Очень боюсь за него. Он же горячая голова. Когда с Ликой был разрыв, он же, как с цепи тогда сорвался — лез на рожон в клубах, приходил пьяный и избитый…
— А сейчас? — я пыталась верить в то, что истеричность в нём убавилась с годами.
— Сейчас он пьёт. И много. Разнёс половину дома. Спит в комнате отца. Меня гонит, твердя, что папа мёртв и мне теперь там делать больше нечего. Даже прислуга не выдерживает и жалуется на него, хочет получить расчёт. В Германа словно демон вселился. Может батюшку позвать?!
Внутри всё холодело и сжималось от услышанного. Герман мне никогда не будет безразличен, но то, что творится сейчас с ним мне нельзя исправить. Он не позволит. Я сделаю только хуже.
— Лариса Игоревна, — тихо проронила я. — Вы же знаете своего сына. Если он ослеплён ненавистью к кому-то, это сложно исправить. В нём ещё живо случившееся. Нужно время.
— Что мне делать, Вик? — жалобно пискнула женщина. — Как ему помочь?
— Он нуждается в понимании, ласке и любви. Гера будет отвергать это всеми силами, но ваша задача не сдаваться. Теперь, кроме вас, ему никто этого дать уже не сможет. Вы — его мама, и вскоре он вас услышит.
Я сжала в руке ладонь женщины.
— Я так жалею, что приняла тебя не сразу. Ты чудо. Жаль, что мой остолоп это теряет из-за своего сумасбродства.
Свекровь ушла, а я ещё долгое время размышляла о муже. Чего я хочу теперь? Да, я безумно по нему скучаю. Дико хочу вернуться в его крепкие объятия. Быть всецело его, как раньше. Но что вслед за этим? Снова борьба?! Страх потерять его, не угодить, разочаровать, разозлить… Я невероятно от этого устала! Хочу покоя! Побыть одной! Я потеряла мужа, и теперь мечтаю смириться с этим. Отпустить и навсегда.
Но исходящим страхом от нашего разрыва стала кондитерская. Он мог назло мне отобрать её. Антон решительно заверял, что не позволит ему этого сделать, хоть и не верил в подобную низость друга.
Весь последующий месяц я и Герман существовали в режиме радиомолчания. Я старалась не интересоваться им, но то Таня с Антоном, то Лариса Игоревна как-нибудь да заикались о нём. Место второго повара холодного цеха теперь пустовало и, к моему удивлению, его вызвался занять Савва.
— Странно, что ты удивляешься, Викусь, — усмехнулась Коновалова. — Савка же не раз тебе в любви признавался.
— Это я помню, — насупилась, ставя дежу в планетарный миксер. — Но у него после этого девушка была. Я надеялась, что переболел.
— Щас же, — хмыкнула Танюха. — Такую красотку выкурить из сердца невозможно, — девушка ободрительно подмигнула. — Вон Миша тоже и утром, и вечером заходит под видом что-нибудь съесть. — Теперь хихикнула.
— Я заметила, — проронила без энтузиазма и откусила кусок огурца, который подтянула в холодном цехе. Откушенный ломоть засыпала сахаром прямо во рту.
— Фу. Огурец с сахаром? Да ты просто извращенка, — скривилась Таня.
— Перепутала в
