Ольга. Откажись. Пока не поздно, умоляю тебя! Это все лирика – какие-то там путешествия, какая-то свадьба. Вот есть я, и я тебя люблю больше жизни. Что тебе еще нужно?
Эльза. Я не могу…
Ольга. Оставайся моей мамой. Мы с тобой Кравчуки, Кравчуками были, Кравчуками и помрем, не уходи никуда, пожалуйста. Папа меня так любил…
Эльза. А меня он любил?
Ольга. Конечно, любил. Он просто по-своему, как мог. Он тебе Журку подарил, не мне, а тебе подарил, разве ты забыла? Он любил, только слова не умел…
Пауза.
Эльза. Оля моя…
Ольга. Твоя. А чья же еще? Никого у меня, кроме тебя нет.
Эльза. И ты у меня одна-единственная доченька.
Ольга. Одни мы друг у друга. Самые родные, самые-самые!
Пауза.
Эльза. Ладно. Завтра ему скажу.
Ольга (обнимает и целует мать). Ну вот, мамочка! Ну вот! Вот же как хорошо!
3Эльза заходит в дом Василия. Ничего не видно – в доме висит белое облако из муки. Посреди этого облака стоит Василий, весь облепленный мукой и тестом.
Василий. Элечка, это вы! Проходите, пожалуйста! Только осторожно – я рассыпал муку! Вообще-то я хотел приготовить пирог для нас с вами! Я посмотрел в интернете рецепт. Инструкция пошагово. В интернете все было так красиво. А я взял и рассыпал муку! Срезался на первом же экзамене. И вот теперь я стою, как странник в высокогорной пустыне Тибета, и не знаю – то ли пробиваться через эту бурю и идти дальше, то ли организовать стоянку, то есть убрать кухню. А вы как считаете, Элечка?
Эльза садится за стол. Василий протягивает ей мокрое полотенце.
Василий. Вот, дышите через него. Нас так в школе учили – в случае опрыскивания школы ядовитыми химикатами со стороны, естественно, врага, нужно взять влажную тряпку и спокойно направляться к эвакуационным выходам. Учитель, со своей стороны, должен проконтролировать действия своих учеников. У меня их было в последнем моем классе тридцать три человека, Элечка. Они были такие интересные. Я у них научился всему. Скайп, ютуб, википедия, контакт, твиттер, инстаграмм… И не только. Раньше было не так. Раньше я рассказывал детям о странах, в которых ни они, ни я никогда не были. А теперь они каждое лето куда-нибудь ездят. Не все, конечно, но были такие семьи, которые могли себе это позволить. Я стал давать им задания на лето. Вот едешь ты с родителями в Турцию, к примеру. Замечательно! К первому сентября ждем тебя с докладом – что это за страна, что ты узнал про нее, про ее историю, в какие музеи ходил, на какие экскурсии ездил, что тебя удивило в их укладе жизни, в какие ситуации попадал. И, знаете, приносили! Очень интересные были сочинения у ребят! Одна девочка, помню, лень ей было, наверное, писать, принесла мне отписку – «Ничего не видела, никуда не ездила, ничем не интересовалась, купалась в море». Хорошо, говорю, Даша, садись на место. Никто же никого не заставляет. А следом за ней других ребят вызываю. И вот они рассказывают – кто про Крит, кто про Болгарию, кто про Карелию, про русский север. Детям интересно, они начинают докладчиков вопросами засыпать – а как, а что, а расскажи? И я смотрю, у Дашки в глазах такая обида, мол, а я что такое? После урока подходит ко мне: «Василий Игнатьевич, а можно я к следующему уроку все подготовлю и еще раз расскажу?» Вот такие у нас воспитательные процессы проходили. Сейчас я все уберу, Элечка, вы пока сидите.
Василий убирает кухню, протирает стол, моет пол и т. д.
Василий. Скоро первое сентября. Прямо каждый день в голове эта жилка бьется – первое сентября, как ты все это переживешь? А с другой стороны, у меня будет жена, семья, и это, конечно, значительно преображает, так сказать, всю картину. Но вот они же пойдут в школу. Перейдут в пятые классы. Людмила Анатольевна, наверное, опять бьется – кто возьмет «е-шников»? А никто не хочет брать. У нас в школе в «е» параллель отправляют всех хулиганов и двоечников. Вообще, это называется класс коррекции, а по сути – «камчатка». Я два раза брался за такие классы. Ничего, выпустил. А вот если бы мне сейчас сказали – возьмешь «е-шек» или на пенсию, интересно, что бы я выбрал? Нет, я бы не взял. Наверное, сейчас бы не взял. У меня все-таки жена, семья, новая жизнь, я бы не взял. Всякое у меня там бывало, девочки из-за мальчика подрались, да так подрались, что одна другой глаз каблуком выбила. Но ничего, прооперировали, видит. Суд был. Мне, как учителю, объявили строгий выговор. А я что сделаю? Я так следователю и сказал: «Не надо «е-шников» равнять с «а-шниками». Если «а-шники» – это у нас Гарвард, то «е-шники» – местный Гарлем. Вам понятна такая ассоциация?».
Эльза. Нет.
Эльза плачет.
Василий. Элечка, что с вами? Да это же я не вам, а следователю. Милая моя, что случилось?
Эльза встает, обнимает Василия.
Василий. Ну что же вы? Не плачьте, я прошу вас. Скоро все наладится, все встанет на свои, так сказать, места. Нужно побыстрее уезжать, Элечка. Побыстрее. Чтобы первое сентября точно не здесь. Я разместил в интернете объявление о продаже квартиры. На хорошем сайте. Утром уже звонили. И позвонят еще. Потому что это хороший сайт, и квартира у меня хорошая. Первого сентября мы будем не здесь, мы будем с вами на море. В другой стране. В другой стране дети не идут первого сентября в школу, это не праздник, нет бантов, песен, детей с ранцами. Где-нибудь в другом месте мне будет спокойнее. И вы будете рядом. Только пироги не получаются у меня. Но в остальном я человек хороший, Элечка. А пирог – ну что же… А может быть, во всем виновата неправильная инструкция? Хотите, завтра поедем в городской парк на колесе обозрения кататься? Вы когда-нибудь на нем катались?
Эльза. Нет…
Василий. Страаашно… Будки эти скрипят, раскачиваются. Но красиво. Внизу город, небо – вот оно, кажется, рукой дотянуться можно. Вы не плачьте, Элечка, если вам кто что сказал нехорошее, то это не со зла. Вот я вам расскажу историю, случилась она в семьдесят девятом году. Я тогда еще был относительно молодым учителем. Ну и был у меня в то время седьмой класс. Обычный класс, дети как дети. И училась у меня в этом классе девочка Катя. Мы знали, что девочка из неблагополучной семьи, мать у нее маляршей где-то, отца нет. Но вроде ничего такого ужасного, все, скажем так, в пределах нормы… И стали, значит, мы всем преподавательским составом по некоторым признакам замечать… кхм… что Катя беременная.
Эльза садится на стул, внимательно слушает Василия. Василий продолжает убирать кухню.
Василий. Ходим мы, значит, с завучем и директором в полнейшем замешательстве. Нет, мне бы тогда грозил максимум строгий выговор! Завуч, может быть, тоже как-то выкрутилась. Но директора бы однозначно уволили, такие были времена! А для школы какой позор! И вот пока мы обо всем этом думаем, живот у нашей Кати подрастает. Приходит к нам медсестричка, говорит, вы решайте что-то по поводу учащейся такой-то, она же беременная у вас. Мы понимаем, что ждать дальше некуда. Собираем, можно сказать, семейный совет. И в обстановке полной секретности решаем, что Катю надо, во-первых, выдать замуж за отца ребенка, во-вторых, перевести в вечернюю школу. Приходим к нашей девице домой, мать на нас чуть ли не с кулаками – мол, это вы во всем виноваты, вы – школа, вы должны, и все такое. Имя отца Катя разглашать категорически отказывается. Слезы, истерики, валерианка. В итоге директрисе нашей как-то удается с согласия матери сплавить девочку в вечерку, как-то замяли мы это дело. И вот тут начинается мой личный ад. Потому что все довольны, все про Катю уже забыли. А она же все-таки моя ученица. И ей четырнадцать лет. Мать ее то ли с горя, то ли на радостях уходит в загул. А ее надо ставить на учет, ей надо на что-то жить, покупать пеленки. В конце концов, элементарно объяснить какие-то правила, что дальше делать, где какие бумажки получить. И со всем этим Катя ко мне: «Василий Игнатьевич…» и рыдать. Элечка, я вам так скажу, чего там только не было! И пеленки мы с ней вместе шили, и коляску я ей от каких-то знакомых приволок, и в консультацию ее оформлял. А еще же сплетни, сплетни, это же школа, сами понимаете – а что это ты так о своей бывшей ученице заботишься? Тебе больше всех надо? А уж не ты ли, так сказать, принимал участие? И, главное, Валя моя, царствие небесное, в этот бред поверила, пришлось на коленях ей клясться. Забрал я, значит, девицу свою из роддома, первые дни все с ней – она же ничего не умеет. Ни перепеленать, ни помыть. Дочку она родила, Настю. Тут Валя мне ультиматум предъявляет – либо, она подает на развод, либо я к этой, умолчим, как она ее назвала, перестаю ходить. И вот я еще какое-то время разрывался, втайне бегал, сердце ведь тоже болит за нее. Мы же в ответе за тех, сами знаете. А потом мать ее из загула вышла, начала вроде как активное участие принимать в воспитании внучки. Ну и я в тот момент самоустранился… Потом слышал, что, Катя эта вышла замуж, и еще двоих мужу родила, и все у нее вроде бы хорошо. Но это еще не конец истории. Проходит лет двенадцать. И как-то раз меня просят в шестом классе заменить мою коллегу. Иду я, значит, в класс, уже подхожу, и тут мне завуч наша шепчет: «Там в правом ряду у окна за первой партой твоя внучка сидит». Какая такая внучка, думаю, нет у меня никакой внучки. Захожу. Точно. Сидит. Копия мать. Заглянул в журнал – учится хорошо, математику любит. Ну, я виду не подал, конечно, но приятно мне было. А сколько было разговоров, сколько пересудов, какие страсти бурлили! Ну вот, кухня готова к новым подвигам! Нет, Элечка, розы и пироги – это не наш с вами уровень жизни. Наш с вами – газон и «Рафаэлло». Будете чай?
