ТОСТ
Бывает в людях качество одно,
Оно дано им или не дано —
Когда в горячке бьется пулемет,
Один лежит, другой бежит вперед.
И так во всем и всюду и всегда —
Когда на плечи свалится беда,
Когда за горло жизнь тебя возьмет,
Один лежит, другой бежит вперед.
Что делать? Видно, так заведено…
Давайте в рюмки разольем вино.
Мой первый тост и мой последний тост
За тех, кто в полный поднимался рост!
* * *
У дам в былое время на балу,
Чуть что не так, подкашивались ноги —
Красиво распласталась на полу,
Супруг, и друг, и прочие в тревоге.
Заботливо относят на диван,
И трут виски, и машут веерами…
Гремит артиллерийский ураган,
Комбат убит, а каждый третий ранен.
Сестре бы впору в обморок упасть
И хоть на миг, да ускользнуть от ада.
Но фронтовая Золушка опять
Ползет туда, где «правят бал» снаряды,
Где щедро льется кровь, а не вино,
Где ей навек остаться суждено…
И просто ли испить такую чашу —
Подругой гения
Вдруг стать в осьмнадцать лет?..
Наталья Николаевна, Наташа,
И после смерти вам покоя нет!
Была прекрасна — виновата, значит:
Такое ясно каждому как день.
И негодуют, сетуют, судачат
И судят–рядят все, кому не лень.
А просто ли испить такую чашу?
И так ли весело и гладко шли
Дела у той, что сестры звала «Таша»,
А мы — великосветски! — «Натали»?
…Поэта носит по степям и хатам,
Он у Емельки Пугача «в плену».
Лишь спрашивает в письмах грубовато,
По–русски, по–расейски:
«Ты брюхата?» —
Свою великосветскую жену.
И на дворе на постоялом где–то
Строчит ей снова:
«Не зови, постой!»
И тянутся прелестницы к поэту,
И сам он, как известно, не святой…
Да, торопила — скоро роды снова.
Да, ревновала и звала домой.
Что этой девочке до Пугачева,
Когда порой хоть в петлю лезть самой?
Коль не любила бы —
Не ревновала.
В нее влюблялись? —
В том дурного нет.
А если льстило быть царицей бала —
Вот криминал
В осьмнадцать, двадцать лет!
Бледна, тонка, застенчива —
Мадонна,
Как будто бы сошедшая с холста.
А сплетни, анонимки —
Все законно:
Всегда их привлекала красота.
Но повторять наветы нам негоже,
Забыли мы, что, уходя с земли,
Поэт просил Наташу не тревожить —
Оставим же в покое…
Натали.
Тряхнула рыженькою челкой:
«У вас так много обо мне!»
Казалось, золотая пчелка
Вдруг зазвенела в тишине.
И, улыбнувшись пчелке рыжей
В джинсовой куртке голубой,
Сказала я: «Впервые вижусь.
Смешная девочка, с тобой».
«Да, это так. Но как узнали
Про то, что ото всех таю, —
Мои тревоги и печали,
Любовь нескладную мою?»
Навстречу пчелке, нежность спрятав,
Я поднялась из–за стола:
«Лишь потому, что я когда–то
Смешною девочкой была».
Человек всемогущ, словно бог,
Вечно в поиске, вечно в движенье.
Он боязнь высоты превозмог
И планеты родной притяженье.
До чего человек уязвим!
Балансирует вечно на грани:
Каждый камень, нависший над ним,
Может сдвинуться, грохнуться, грянуть.
Человек изворотлив, как черт,
Впрямь владеет он дьявольской силой —
Улыбаясь, к немилой идет,
Улыбаясь, уходит от милой.
Как же слаб этот черт, этот бог!
Сколько раз от единого слова
Стать несчастным мгновенно он мог
И счастливым мог сделаться снова…
Жеманная грусть менуэта,
И пудра, густая, как снег,
И фижмы, и мушки — это
Версаль, восемнадцатый век.
Кокетливый шепот фонтанов,
Под пуделя стриженный сад.
Здесь шпаги звенят д’артаньянов,
Здесь юбочки фрейлин шуршат.
Меняет король фавориток
Почаще, чем девок матрос.
Над верностью здесь открыто
Хохочет весь двор до слез.
Здесь верность из моды вышла,
Смешнее нет верных пар…
Ах, многое видел и слышал
Под пуделя стриженный сад.
Он видел — в ночи к супругу
Родная жена кралась:
Любили они друг друга,
Но моды всесильна власть…
Кокетливо шепчут фонтаны,
Подстриженный дремлет сад.
И шпаги гремят д’артаньянов,
И юбочки фрейлин шуршат.
Скользят, словно змеи, сводни,
И паж проскользнул, как уж…
Вот смеху–то — здесь сегодня
Жену обнимает муж!
Волки бьются, как бьются люди —
Упиваются дракой всласть,
И сшибаются грудью с грудью,
И впиваются пастью в пасть.
Волки бьются глухою ночью,
В час предательств и катастроф.
Только шерсти взлетают клочья,
Только брызжет густая кровь.
Волки бьются за право власти,
Из–за самок и просто так.
Как капканы, стреляют пасти,
Оглушителен темп атак.
Но, когда тебя смерть приперла,
Ты на спину скорей ложись —
Подставляй, побежденный, горло,
Предлагай, побежденный, жизнь.
Победитель кипит от злобы,
Страшен взгляд, устремленный вниз.
Но еще не случалось, чтобы
Волк поверженного загрыз…
А ему лишь деревья — судьи
Да зайчишка косой вдали…
Эх, неплохо, когда бы люди
Этот волчий закон блюли.
Брожу, как в юности, одна
В глухих лесах, по диким склонам,
Где обнимает тишина
Меня объятием влюбленным,
Где отступает суета
И где за мною вместо друга,
Посвистывая, по пятам
Смешная прыгает пичуга,
Где два орла, как петухи,
Сцепившись, падают на тропку,
Где изменившие стихи
Опять стучатся в сердце робко.
Так было тихо, что казались,
Вдруг оглушившие меня,
Прыжки испуганного зайца
Тяжелым топотом коня.
Так было тихо, было тихо,
Что в предвесенней тишине
Смятенье и неразбериха,
Как волны, улеглись во мне.
Я знаю — скоро растворится
В душе последний тонкий лед,
Поскольку тенькают синицы:
— Зима прошла, весна идет!
Там, где полынью пахнет горячо,
Там, где прохладой тонко пахнет мята,
Пульсировал безвестный родничок,
От глаз туристов зарослями спрятан.
И что ему судьба великих рек? —
Пусть лакомится еж водою сладкой!
…Давным–давно хороший человек
Обнес источник каменною кладкой.
Как маленький колодезь он стоял.
Порой листок в нем, словно лодка, плавал.
Он был так чист, так беззащитно мал,
Вокруг него так буйствовали травы!..
Однажды, бросив важные дела
И вырвавшись из городского плена,
Я на родник случайно набрела
И, чтоб напиться, стала на колена.
Мне родничок доверчивый был рад,
И я была такому другу рада,
Но чей–то вдруг почувствовала взгляд
И вздрогнула от пристального взгляда.
Сквозь воду, из прозрачной глубины,
Как будто из галактики далекой,
Огромны, выпуклы, удивлены,
В меня уставились два странных ока.
И тишина — натянутой струной.
Я даже испугалась на мгновенье.
То… лягушонок, худенький, смешной,
Увидел в первый раз венец творенья!
И вряд ли я забуду этот миг,
Хоть ничего и не случилось вроде…
Пульсирует ли нынче мой родник
И жив ли мой растерянный уродик?
Как жаль, что никогда я не пойму,
С улыбкой встречу вспоминая эту,
Какой же показалась я ему? —
Должно быть, чудищем с другой планеты!
