Ты моими слезами стекла.
Я тебе надоел, ну что же!
Как прикажешь, тебе видней,
Твой покой моего дороже.
Но любовь, что нам делать с ней?
Я уйду, и тебе, быть может,
Станет легче на несколько дней,
Но потом тебя страх встревожит,
И тогда ты станешь умней.
Ты поймешь: на девичьем ложе
Без меня еще холодней.
Черноброва ты, тонкостанна,
Лоб высокий, лицо румяно.
Белизну ты внутри несешь,
Грудь твоя, словно два шамама,
Что ж припасть мне к ней не даешь?
Ведь и ты уйдешь в край туманный,
В край, куда красоты не возьмешь.
Почему ж при жизни так странно
Ты со мною себя ведешь?
Мне б рубашкою стать льняною,
Чтобы тело твое обтянуть,
Стать бы пуговкой золотою,
Чтобы к шее твоей прильнуть.
Мне бы влагою стать хмельною
Иль гранатовою водою,
Чтоб пролиться хоть каплей одною
На твою белоснежную грудь.
Совершая обычный свой путь,
В чей-то двор я решил заглянуть.
Там висело белье на веревке
И рубашка — любо взглянуть.
Рукава ее вшиты ловко
И цветами расшита грудь.
Вот хозяйку этой обновки
Залучить бы мне как-нибудь.
Обмануть бы, найти уловку
Или золотом прихвастнуть.
Образумься, побойся бога,
Знают все, ты грешила много.
Я ж страдаю который год.
Что ж твердишь ты: «Я — недотрога!»
Ты вкусила запретный плод.
В рай закрыта тебе дорога.
Сын вороны, он впился в твой рот,
А на сокола смотришь ты строго.
И покоя мне не дает
День и ночь за тебя тревога.
Как ошибочен твой расчет,
Как жеманство твое убого!
Вот красавица с грудью белой
Ярко-синюю кофту надела
И вблизи от меня прошла,
Расстегнула петлю несмело,
Словно жаром меня обдала.
О великий создатель, сделай,
Чтоб красавица с грудью белой
Столь красивою не была,
Чтобы сердце мое не горело,
Чтоб в тоске не сгорало дотла!
«Ты не яблоко ли румяное,
Не пора ли тебя сорвать?
Белолицая, тонкостанная,
Не пора ли тебя целовать?
Но Евфрат — река окаянная
Между мной и тобой опять».
«Милый, речи твои туманные
Не могу я никак понять.
Я Евфрат перешла, как пьяная,
Я мосты сожгла деревянные,—
Больше нечего мне терять!»
Я в вечерний час, в час туманный
Шел по улице вполпьяна,
Повстречался с моей желанной,
Грудь ее словно яблок полна.
Тронуть пальчиком плод румяный
Захотелось мне, но она
Закричала: «Прочь, окаянный,
Я чиста еще, не грешна!»
Люди, верьте, я не был пьяный
Если был, так не от вина!
Сколько раз мы с ней, тонкостенной,
Проводили ночи без сна!
«Ты приди ко мне в час заката.
Дам тебе половину граната.
Поцелуй за одно зерно —
Не нужна мне большая плата».
«Что ты жаден, я знаю давно,
Да беда — я не так богата.
Поцелуй за одно зерно —
Это, право, дороговато!»
Если в сад я твой попаду,
Что увижу в твоем саду?
Я увижу тебя лежащей,
Я увижу твой взгляд молящий:
«Уходи!» А я не уйду.
Ты прошепчешь: «Здесь всё на виду.
Подожди, пусть заснут послаще
Люди в доме, рыбы в пруду.
Все соседи глаза таращат,
Все им слышно, нам на беду!»
«Пусть соседи глаза таращат,
Пусть глядят, к своему стыду.
Мы огнем, в наших душах горящим,
И злословье сожжем и вражду!»
«Твое ложе — мой храм и мой дом,
Грудь твоя — две лампады в нем.
Не нужна мне иная награда,
Только стать бы мне звонарем
Иль лампадщиком в храме твоем».
«Нет, мне служек таких не надо,
Молод ты и, на горе нам,
Засветить позабудешь лампады
И во тьме оставишь мой храм».
Видишь, яблоня на пригорке,
Греет солнце ее сквозь туман,
