Андрей Логвинов - Сборник стихов

Над городом ночным в полночной черноте,
                 лишь снег весною стает,
гусей летящих крик несётся в высоте
                 и за сердце хватает.

Без компаса и карт куда ведёт вожак,
                 как им с пути не сбиться?
Им друг — полночный мрак и целый мир, как враг,
                 полёт — что небылица.

Их крик — как будто дверь, что сорвана с петель,
                  гость из другого мира…
Вдруг парусом встаёт привычная постель,
                  и кораблём — квартира…

Снегопад, снегопад!
В марте даже невпопад,
да такой — ни рук не хватит
и ни дворницких лопат.

Сыплет сутки подряд —
то-то радость для ребят:
по сугробам лезли в школу, —
не долезли, — говорят.

До чего всё бело!
Стало на душе светло,
застарелые печали
свежим снегом занесло.

Без затрат, без оград —
светлый Вечности парад.
Снегопад, что Ангел с неба,
обелить все души рад!..

Дни мои сосулькой растаяли,
Годы мои канули вешние.
Господи, не оставь меня,
Приими в раскаянье грешного.

Весь я и в корысти, и в гнилости.
Стать бы чистым к сроку нездешнему!
Я не служил Твоей милости.
Милостивым буди мне, грешному.

Прямо как зима в людях лютая —
Князь приходит мира кромешного.
…Господи, я люблю Тебя!
Господи, помилуй мя грешного!..

Садовник проходит по саду.
Зима, и кусты не цветут.
Он думает, что ему надо
Подладить вон там и вот тут.

Он думает об урожае,
Которым венчается год.
Он знает, земля не рожает
Без тысячи разных забот.

Здесь надо поправить ограду,
Здесь — колышки нехороши…
Проходит Садовник по саду,
Где сад — образ нашей души.

Кроют золотом купола.
Снова в блеске иконостас —
чтоб душа в небеса взошла,
чтоб она расцвела у нас.

Но бывает, что пестрота
и сусальный золота блеск
затмевают для нас Христа,
душу гонят, как волка в лес…

Я зашёл как-то в нищий храм —
кирпича торчало ребро —
а — любовь ощущалась там
и дышало, как печь, добро…

Мне по сердцу та простота,
где, не взятая под арест,
есть живая Любовь Христа
и Его спасающий Крест.

Я живу, как автомат:
хороню да отпеваю.
Я и сам уже не рад,
что другой страны не знаю.
И себя не узнаю —
вспомню, как крестить, едва ли.
Отдохну — как отпою тех,
кто в гроб страну вогнали.

Я — по Божьей милости — звонарь.
Этим дети баловались встарь.

Жаль, что нынче им до фонаря
Звоны-перезвоны звонаря.

С колокольни — кругозор какой! —
До звезды дотянешься рукой.

Праздничная радость в небесах
Звоном отражается в лесах.

А бывает тихий перезвон —
Это день печали, похорон.

Белой колокольни высота —
Прямо до Господнего Креста.

Но сегодня грянул я в набат —
Видно с колокольни: рядом ад,

Гарью тянет от родной земли.
Там деревню вороги сожгли,

Там вползает мерзость в города,
Что и не видали никогда.

Будто и не слышит мой народ,
Беззаботно спит себе и пьёт.

Но когда проснётся русский люд,
Даже если звонаря убьют, —

Будет перед Господом не зря
Кровь и крик набатный звонаря!..

Россия — бесполезная страна.
А русский — нищеброд с последней бомбой.
Отдай Сибирь! Она другим нужна.
Отдай Кавказ! И похороним с помпой.
Отдай Карелу! Это не твоё.
Отдай Калининград! Отдай Поволжье!..
Слетелось мировое вороньё.
Осталось уповать на волю Божью.
За братушек-славян вели борьбу,
за всю Европу — русской крови море.
Могли иные вылететь в трубу,
не вылетели, нынче — в общем хоре.
Злом — на Добро. Империю — в клочки.
Любая тварь клеймит, порочит, ранит.
Воскресни, Гитлер, двинь на них полки!
Россия останавливать не станет.

Революции быть комфортной?
Буржуазной? Да что за бред —
с либеральной крысиной мордой
всенародных искать побед.

Рвутся флаги из потных ручек.
Притязаний набор не нов
у циничных рублёвских сучек
и прозападных болтунов.

Отхватить у державы область,
зарубежный освоить грант —
вот иных диссидентов доблесть,
и новаторство, и талант.

Мы — бездомны. Вам — терем тесен.
Не родня, говоря всерьёз,
революция ваших песен
революции наших слёз.

Вам бы — мирно, без перестрелок.
Нам — уже никого не жаль.
На Рублёвке был жемчуг мелок.
На Руси закалялась сталь.

На всякий случай нужен карабин.
Всего семь тысяч. Десятизарядный.
Уверенности даст запас изрядный
тому, кто против подлости один.

Когда тебя живьём готовы съесть,
за край игры, как пешку, взмахом скинуть,
настолько хуже претерпеть и сгинуть,
насколько легче пристрелить и сесть.

 Нам лгут: «Казачьей нации основа
от беглых крепостных», но способ стар
узнать, кто тут потомок крепостного —
тот и сегодня раб кремлёвских бар.

Таких не объявляют вне закона —
привыкли пресмыкаться и страдать,
покуда не приходит рыцарь с Дона
и кличет: «Я пришёл вам волю дать!»

Но чтобы власти править без опаски,
она направит силу ратных душ
на шествия, концерты песни-пляски
и прочую торжественную чушь.

Горчит вино гнилой державной лести —
и у шута кафтан порой парчов,
но в этом нет ни доблести, ни чести.
Честь наша — Разин. Доблесть — Пугачёв.

Я не прощаю и не забываю.
Круговращенье прошлого — в крови.
Порой глаза на правду закрываю,
смолкаю ради дружбы и любви,
хотя бы братской. Есть такие братья…
Но истинную суть не раздарю.
Прервутся поцелуи и объятья,
глаза открою и заговорю.

Четыре шага по Земле Святой
тебе удел оплатят в жизни той,
где вознесён, судьбой неодолим,
неразрушимый Иерусалим.
Так почему же ты ещё не здесь?
Рассеян, как искрящаяся взвесь,
по свету род святых и бунтарей.
С чужих просторов, от чужих дверей
хмельных, больных, погромных городов
ступай, народ, в евреи из жидов,
туда, где ты не гость, а господин,
с уделом ослепительным един.
Между тобой и Господом Завет
неотменим, как вечер и рассвет,
непобедим, как праведная власть,
неумолим, как истинная страсть.
…Избрав удел шутов и торгашей,
ты ждёшь, пока не выгонят взашей.
Но за тебя — тебе мой дар простой —
четыре шага по Земле Святой.