«В неотвязном мне видится сне…»
Памяти отца,
гвардии старшего лейтенанта Моисея Давидовича Рабиновича
В неотвязном мне видится сне,
Как отец мой идет по войне,
Оступаясь, на землю валясь,
Утыкаясь в дорожную грязь,
Но опять поднимая себя,
С гимнастерки ее отскребя.
Он идет, как заклятый, по ней,
Хоть ему с каждым шагом страшней,
Ведь кругом только смерть и война,
Остальное все тонет дыму,
И сквозь дым тот победа видна
Только мне. Но едва ли ему.
«Ну все, отсохла пуповина…»
Ну все, отсохла пуповина,
Что толку разводить ля-ля.
Прощай же, ридна Украина!
Прими поклон от москаля.
Когда б со мною ты осталась,
В тебе не чаял бы души,
Ты б словно в масле сыр каталась,
Теперь поди же, попляши.
Теперь, коварная сестрица,
Грызи убогие мослы.
Нет больше газового шприца
И нефтяной его иглы.
А есть одно лишь только сало
Да самогон из буряка.
Кому свой вызов ты бросала,
Стремясь сорваться с поводка?
Простоволосая, босая,
Трясись на холоде теперь,
Свой взор завистливый бросая
На лакированную дверь.
Топчись у западного входа
С навек протянутой рукой.
На кой тебе твоя свобода?
…И вообще она на кой?
Ответ на пост Марины Кудимовой «На площадке танцевальной 41‑й год»
Пока бренчу на лире я,
Беспутный рифмоплет,
Тамбовская валькирия
Готовится в полет.
– Отечество в опасности, –
Витийствует пиит, –
Нам боевой запас нести
Тяжелый предстоит.
Вставайте, люди русские,
Мою услышав речь,
Ломайте рамки узкие,
Берите в руки меч.
В ответ на беснование
Бандеровских чертей,
Отдайте на заклание
Родных своих детей.
А я их троеперстием
Благословлю своим,
Чтоб с пулевым отверстием
Спалось бы слаще им.
О чем базар, я не пойму?
Из-за чего пурга?
Ну был я в вашем том Крыму,
Говна-то пирога.
Ни выпить толком, ни пожрать,
Ни пулю расписать,
Ну на пляжу позагорать
Да пузо почесать.
На чахлом полуостровке –
Днесь притче на устах –
Еще когда-то при совке
Я трахался в кустах.
Но никаких там райских кущ
И близко не видал.
Не зря, наверно, мудрый Хрущ
Хохлам его отдал
Своей мозолистой рукой.
Отдал и – с плеч гора.
Им бы сгодился и такой,
Но нам он нахера?
«Есть многое на свете, друг Горацио…»
Есть многое на свете, друг Горацио,
Чего мы не постигнем, хоть усраться, а
Того, чего еще постичь с тобой мы в силах,
Боюсь, уж не сыскать в пределах милых.
Горацио, прохвессор кислых щей,
Кому нужны сегодня наши знания?
Одною кичей нынче стала Дания.
Порвалась связь, а с ней – обмен вещей.
Повсюду нечисть вылезла из нор,
Вор не в тюрьме сидит тут, а на воре,
Стать Черкизоном новым может вскоре
Наш древний благородный Эльсинор.
Но есть одна великая страна,
Где дух живет и право существует,
Где повсеместно разум торжествует
И бал свой правит вечная весна.
Горацио, поехали туда,
Со мной ты не останешься внакладе,
На кой нам эта местная байда,
Мы там кататься будем в шоколаде.
На троне там такой крутой пацан,
Что и не снилось нашим мудрецам,
И лучшие отечества творцы,
Отыне славных дел его певцы.
Доверимся же, друг мой, небесам,
И устремимся в братские объятья,
Покуда, сорок тысяч свистнув братьев,
Он к нам сюда не завалился сам.
«От нас соседи подустали…»
От нас соседи подустали,
И мир для нас не дом родной,
Сдается, мы его достали
Своей дворовой крутизной.
Хоть быть крутыми пацанами,
Почетней званья в мире нет,
Никто дружить не хочет с нами,
Ну разве через интернет.
Но хер с ним, с этим интернетом,
В проводку лом – и камень с плеч,
Ведь речь веду я не об этом,
О том свою веду я речь,
Что до сих пор, хоть и бывают
Такие на земле места,
Где нам, скривившись, наливают
Четыре раза по полста
И кое-как за стол пускают,
Про сорок пятый помня год,
Но взором нежным не ласкают
И плюнуть норовят в компот.
Похоже, что не все охочи
Нас обожать до дурноты.
…Всё не простят триумф наш в Сочи,
Неблагодарные скоты.
Меркнет небо голубое,
Молкнут громкие слова,
Дым над гордою трубою
Различим уже едва.
Света нет в моей каюте
И не топлено давно.
…Пароход «Владимир Путин»
Погружается на дно,
С каждым часом все быстрее
Достигая глубины,
Над водою только реи
Да и то с трудом видны.
И грозит в иллюминатор
В мрачном сумраке морском
Чудо-юдо рыба НАТО
Мне мохнатым плавником.
Но ведь есть же пароходы
В этом мире, господа,
Где гражданские свободы
Расцветают хоть куда,
Где народ живет богато,
Даже если денег нет.
…И зачем, дурак, когда-то
Я на этот взял билет.
«Пусть трудной выдалась неделя…»
Пусть трудной выдалась неделя,
Но верю в лучший я исход.
Все ближе свет в конце туннеля,
И этот свет, похоже – тот.
«Мой друг работает на радио „Свобода“…»
Мой друг работает на радио «Свобода»,
Мужик он неплохой, хотя и враг народа,
Причем не просто, а заклятый,
Короче, ренегат.
Но бабки, сука, там гребет лопатой.
А я – народа друг,
Практически Марат,
Из-за таких вот сук –
В штанах с заплатой,
С улыбкой вечно виноватой
Хожу десятый год
Чтоб ненароком не травмировать народ.
«Как вам не знаю – мне покой лишь снится…»
Как вам не знаю – мне покой лишь снится,
Такой уж, видно, выпал зодиак.
С утра опять вступило в поясницу
И до сих пор не выступит никак.
А было время – отбивал вприсядку,
Чем популярность снискивал в низах,
И попадал со ста шагов в десятку
Не просто, а с повязкой на глазах.
И Жирику прилюдно чистил рыло[6],
И ночевал с Мизулиной в стогу[7],
И что-то между нами даже было,
Но что, припомнить точно не могу.
Тот факт, что память иногда подводит,
Понятно, до добра не доведет,
Но главное, что молодость проходит
И старость тож того гляди пройдет.
«Вот мой народ, и тут же рядом – я…»
Вот мой народ, и тут же рядом – я.
Он в центре, я – традиционно с краю.
Счастливая, здоровая семья,
Поскольку я другой и знать не знаю.
Он – статен, благороден, ясноглаз,
Открытый нрав, широкая улыбка,
Я – кособокий старый пидарас,
Создателя нелепая ошибка.
Народу с детства я обязан всем,
С народом мне не расплатиться сроду,
Поскольку с детства хлеб народный ем
И с детства пью народную же воду.
Вдыхаю внутрь народный кислород,
А углекислый газ – всегда наружу
Нарочно выдыхаю, чтоб народ
Жил с каждым годом тяжелей и хуже.
Когда все соки выпью из него
Другому в горло я вопьюсь клыками,
Что властно мне диктует естество,
Воспитанное долгими веками.
«Начну по порядку – я жив и здоров…»
Начну по порядку – я жив и здоров,
Что в сумме не так уж и мало,
А если мой облик излишне суров,
Что сделаешь – жизнь обломала.
В нелегких условиях трудной борьбы
Прошли мои лучшие годы –
Невзгоды, лишенья, удары судьбы,
Лишенья и снова невзгоды.
Порою в глазах становилось темно,
Порой застилали их слезы,
Короче, не жизнь, а сплошное говно –
Виньетка сорокинской прозы.
Как Пушкин из ссылки однажды писал
В письме, адресованном теще:
«Другой бы давно уж все нафиг послал,
Нашел бы занятье попроще».
Другой бы – возможно, но я не другой,
Хотя и не Байрон при этом,
Который, не будь он с хромою ногой,
Не стал бы известным поэтом.
А я им являюсь и этим горжусь,
Иначе – зачем и рожаться?
А я на ногах своих крепко держусь
И дальше намерен держаться.
Чтоб ими свершать предначертанный путь,
Еще они ходят покуда,
А если кому он не нравится – пусть,
С козлами я спорить не буду.
«Пусть он бесплоден и бескрыл…»
Пусть он бесплоден и бескрыл,
Безродный мой Пегас,
Я эту землю носом рыл,
Как мало кто из вас.
И от нее мне не сбежать,
Пока по ней хожу,
А уж в какой потом лежать
Я сам соображу.
«Если кто-то случайно не в теме…»