Фемида по-«совковски»[28]
Опять мне снился странный сон,
И так уныл, похож на явь он,
Где снова попран был закон,
И факт растленья духа явен.
Закон, что дышло, – говорят
У нас в народе. Точно, дышло.
Такое с ним сейчас творят,
Так крутят им, чтоб «круче» вышло.
Где правды, бедным, нам искать:
До Страсбурга, ох, как далёко.
Куда ни ткни, за «дышлом» – тать,
И дремлет «государя» око.
– Пиши, на самый верх пиши! –
Советуют в беде коллеги.
Костюм судьбы наш бедно сшит
Для справедливости телеги.
Здесь пристяжных такой анклав, –
Телег не хватит и оглобель.
И, если обречён «на сплав»,
Не вытащит тебя и Нобель.
Что ж удивляться: взяток мёд
Дороже истины сермяжной.
Фемида прибылью живёт,
А для проформы – суд присяжных.
Но и присяжный пёстрый люд,
Как все, подвержен страсти, страху,
Душевный ценит он уют,
И служит чаще всё же праху.
К тому ж и факт, как говорят,
С двумя концами та же палка,
И так представят фактов ряд, –
Святого, и того не жалко.
Обгадят в наше время так,
Подмётные найдя «вещ. доки»,
Что обыватель – лох, простак,
Поёт с судьёю «караоке».
Иль, взять хотя б такой альянс:
Найдут свидетеля-«игрушку»,
Разложат вам такой пасьянс,
За нитки дёргая «Петрушку»!
И тот, чьё рыльце-то в пушке,
Так подыграет кукловодам,–
Во лжи вонючем порошке
Придётся жить не дни, а годы.
Другой устроит самосуд:
Так отвалдошит правд гонитель! –
И тех законы не спасут,
Кто сам себе оговоритель.
Напишешь жалобу, вернут
К тому, кто обрекал на муку:
И ваш по вам пройдётся кнут,
И в речку выпустят вновь щуку.
Коль обвинят вас невзначай,
Ругаться, плакать не годится:
Готовь сухарь, табак и чай,
И «правду»[29] – чтенье ягодицам.
Июнь 2007 г.
Что имеем, не храним,
Потерявши, плачем мы.
То, что любишь и любѝм, –
Без «счетов» со «сдачами»,
Без условий-перспектив,
Без косметик глянцевых,
Не за то, что ты красив,
А за то, что «глянешься», –
Это ли не лучший приз
От судьбы-капризницы:
Золотинки чудных риз
Любушки-сюрпризницы.
Люба-Любушка-любовь,
Любушка-голубушка,
То ты злишься, хмуришь бровь,
То воркуешь гулюшкой.
Мотыльком мелькнёшь в цветах, –
Месяцами маешься.
То юнá, а то в летах,
То поёшь, то каешься.
И желаем, и бежим
От твоих капканов мы.
Ручейком приворожишь,
Захлестнёшь фонтанами.
Померцаешь нам во мгле
Огоньком приманчивым,
Отгоришь, но и в золе
Всё блестишь обманчиво.
Обласкаешь светом нас,
Как весною травушки.
То сладка, как ананас,
То горчей отравушки.
Мать-и-мачеха людей,
Счастье оборотное,
Видно, нет тебя милей,
Зелье приворотное.
Без любви так грустно жить,
И, когда случается,
Надо б ею дорожить,
Да не получается.
Что имеем, не храним,
Потерявши, плачем мы,
По утраченным, по ним, –
По любвям с удачами.
4 августа 2007 г.
Закат застал врасплох. Он вызревал
В небесных огородах виноградом,
И красок обещал нам карнавал,
И соблазнял нас облаков парадом.
Он анонсировал феéрию волшебств
С подсветкой своих солнечных софитов.
Тем, кто внизу, дарил свой щедрый жест,
И разворачивал на небе древний свиток.
Народ гулял себе по берегу реки
С друзьями, в одиночестве и пáрно:
Супруги с моськами, старушки, старики,
А молодёжь в кафе тянулась «Парус».
Вороны чёрными заплатами вдали
В верхушках клёнов-тополей гнездились.
На феерѝческое зрелище земли
Не рвался зритель, и фанаты не толпились.
Пивко потягивала тройка пацанов,
Девицы предпочли коктейль, однако.
Закат не соблазнительней обнов,
И не шумел он, как скандал иль драка:
То действо совершалось в тишине.
А здесь средь нецензурщины и сора
То пел «Амфибия», что лучше быть на дне[30],
То впаривал оркестрик нам «Семь сорок».
Потом блатное хриплый голос пел.
Темнела даль загадочной мулаткой.
А уголёк закатный тлел и тлел,
И вспыхнула вдруг облаков облатка.
Пионом-рóзаном расцвёл небесный сад,
И жемчуга с агатом заиграли,
И отражений их на волны полоса
Легла, сверкая розовой эмалью.
Но, поглощён привычной суетой,
Народ не видел света представленья.
Он жизнью жил размеренною той,
По яркости сравнить что можно с тленьем.
Два катера гнались вперегонки.
Укус собачий демонстрировал мужчина.
Пивко тянули под орешки сосунки.
Закат для них – не повод, не причина
Задуматься о вечной красоте,
Что делает художником, поэтом,
Посланья пишет нам на древнем языке
Цветным фосфоресцирующим светом.
И между двух желаний я сама
Металась, как между стогов ослица:
Впивать закат, пока не съела тьма?
На ближнего иль на себя сердиться,
Что фотоаппарат свой не взяла,
А память глаз нестойка, ненадёжна.
Бежать за ним? Но подступает мгла,
Как миг заката удержать возможно?!
Соседский пёс меж тем устроил стресс
Наездникам коней-велосипедов.
Потом притих. На речку и на лес
Взгляд устремил. Наверно, волчий предок
В нём пробудился к вечеру: закат
Навеял что-то, – тáк мне показалось
(Но просто склон был крут, а не покат,
А там, внизу, собачка разыгралась).
Прошли две дамы мимо, и одна
Другой сказала как бы в назиданье:
«Две жизни не прожить». Права она.
Ведь даже и к закату на свиданье
Придём ли завтра, знает только Бог,
И будет неба цвет и зрители иные.
Но как прекрасен всё ж дня жизни эпилог
И присно, и в веках, а также ныне.
Нам неспроста даны и этот миг, –
Роскошество цветов у черноты порога, –
И это небо – красоты родник,
Что души смертных приобщает к Богу.
4 июля 2007 г.
Отпусти от себя всё, за что «зацепился»,
Чем сильнее небес в жизни ты дорожил.
Этот мир со страстями – он тебе просто снился,
И приснилось тебе: в этом мире ты жил.
Не цепляйся за вещи, за духовность – тем паче:
Те истлеют, а эта лишь к гордыне ведёт.
Не держись ты за счастье, ведь рулетка удачи
В окончательной ставке всё равно подведёт.
Отпусти ты любовь, что тебя обманула:
Не удержишь ни ветер, ни снежинку в горстѝ.
Золотая рыбёшка в синем море уснула.
Отпусти ты надежду свою, отпусти.
Не удерживай миг, даже если прекрасен.
Не держи на судьбу зла, и её ты прости.
Если он был не к Богу, то любой путь напрасен. –
Отпусти жизнь саму от себя, отпусти.
Только так, налегке, без привычного груза
Можно жизнь, как подарок, наконец-то принять.
И тебя посетит твоя поздняя муза
И то нечто, что с жизнью невозможно отнять.
2-3 мая 2007 г.
Тоска по лесу и «тихой» охоте
То пичуга свистит мне в окошко,
Лает пёс, чуя дух «первача»[31],
То бранятся гнусавые кошки…
А деревья стоят и молчат.
Не шуршат они: ветра нет, тихо.
Молча слушают песню сверчка.
Чутко слушают, как олениха
С оленятами поступь волчка.
Всё молчат, лишь зелёною грустью
Отзовутся на капли дождя.
А в лесу можжевеловый кустик
Ждёт на верной полянке меня.
Там, средь ёлок, дубов и берёзок
Белый гриб я всегда нахожу.
Вот прошли все июньские грозы,
А я в городе шумном сижу.
Почему я не еду в маршрутке,
За «лисичками» в лес не гоню,
И свои золотые минутки
Сыплю в прорву какую-то дню?..
Что за лень или, может, усталость
Обделяя лесной тишиной,
Этим летом к желаньям подкрáлась
И обманом осталась со мной?
Ждёт в лесу можжевеловый кустик
И охота тишайшая ждёт.
Может, грусть меня всё же отпустит?
Может, как-то усталость пройдёт…
7 июля 2007 г.
На жизнь и смерть дождевых пузырей
Пузырик пляшет на воде
И с ручейком вперёд стремится,
В прозрачный куполок одет, –
На миг дано ему родиться.
Обходит камешки, летит,
Круглоголов и быстр, как птица,
Случайный луч позолотит
Ему бочок, – он в блёстках мчится.
Натянут весь и напряжён, –
Успеть бы путь пройти бурлящий,
Лишь оболочкой снаряжён
Хрустально-призрачно-блестящей.
В том куполочке целый мир
Шарообразно отразился,
И пролитый мазутный жир
В цвет радуг в нём преобразился.
В нём – облака, рябины кисть,
Сквозь них – и камешки, и листья.
Как жизнь в ручье бурлит! Держись!
Минуй призыв сирен[32]-«залысин».
Коль занесёт водоворот
На бугорок, где плешь асфальта,
Вдруг лопнет, прыснув, шарик-бот[33],
Круги пуская камнем-галькой.
Как невидимка-водолаз
Иль тайно рыбина какая
Из лёгких, жабр дыханье-газ
В ручьи и лужи выпускает.
Кипит ручей, хоть нет огня,
Кругом вода, а в лужах – кипеж.
И почему-то вспомню я
Сказ, как под воду канул Китеж[34].
В ручьях танцуют пузыри,
Несутся в сумасшедшей пляске.
И молча смотрят фонари
На драму ливневой развязки.
10 июня 2007 г.
