ПРО ОТПУСК
— Был герой я — это точно,
Но и я войне не рад:
Вроде службы той бессрочной —
Изнывай и жди за кочкой
Скоро ль мина влепит в зад!
Обморозишь руки, ноги,
В снег зароешься лицом,
В ожидании подмоги
Землю греешь животом.
Про войну скорей расскажешь,
О солдатской о тоске,
Как недели кукиш кажет
В животе кишка кишке.
Посыпает дождик редкий,
Кашель злой терзает грудь,
Ни клочка какой газетки
Козью ножку завернуть.
И ни спички, ни махорки —
Всё раскиснет от воды…
Так что раз и я — ваш Тёркин
Запросился из беды.
Надоела мне винтовка,
Надоело грязь месить,
И, хоть было мне неловко,
Отпуск я решил просить.
Я явился к командиру:
— Разрешите доложить:
Так и так — хочу квартиру
На деревне навестить.
Капитан был парень свой,
За солдат стоял горой,
Покумекал, покумекал —
Стало жалко человека.
— Вот что, Тёркин, наш герой,
Комиссар-то надо мной!
Хоть пиши, хоть не пиши —
Еще подвиг соверши!
«Языка» ли приведешь,
Пулемет ли принесешь,
Или что еще от немца —
Будет некуда нам деться.
Знаю — отпуска достоин,
Отличался много раз,
Знаю сам, что лучший воин
Ты в дивизии у нас.
— Награжу поездкой в гости
Есть на то такой приказ.
Комиссаровой я злости
Не боюся в этот раз.
Я ответил капитану:
— Есть, товарищ капитан!
Всё в порядке — я достану
И трофей немецкий дам.
Через день при комиссаре
Капитану пулемет
Я немецкий сдал и с жаром
Рапортую:
— Так что вот…
Разрешите доложить…
И когда могу отбыть?
Делать нечего начальству:
Пишут — отпуск пару дней,
Я ж возьми и бац с нахальством:
— Еще стопочку бы мне?
Комиссар от злости вышел,
Я сто грамм скорее в рот,
Капитан ко мне — чуть слышно:
— Расскажи про пулемет.
— Очень просто: выполз к фрицу,
Будто в плен, а сам:
— Камрад!
Так и так, мол, — объяснился,
Немец понял — тоже рад.
Пулемет я наш получше
Дал ему, а он мне свой:
Отпуск фриц теперь получит,
Получу и я впервой.
И хотя, пригревшись, спал
Крепко полк усталый,
В первом взводе сон пропал,
Вопреки уставу.
Привалясь к углу стены,
Не щадя махорки,
Для бойцов насчет войны
Вел беседу Тёркин.
— Разрешите доложить
Коротко и просто:
Я большой охотник жить
Лет до девяносто.
Потому хочу сказать —
Сердцем, братцы, чую:
Сталин строит за глаза
Нам судьбу иную.
Я пять лет отвоевал,
Защищал отчизну,
Но, воюя, я мечтал
Про другое в жизни.
И не вышло ни хрена
Из надежды этой —
Снова Сталину нужна
Нам ненужная война,
Чтоб владеть планетой.
Вспоминаю по ночам,
Понимаю больше:
Он и прошлую начал
С Гитлером ведь в Польше.
Что ему, что та война
Унесла милльоны!
Что ему, что вся страна
Гнется, плачет, стонет!
Сколько нас тогда легло…
Сколько нас убито…
Потому и тяжело —
Тяжела обида.
Если б знали наперед
Сталина науку —
Обманул усатый чорт
Родину-старуху!
Потому солдатский путь
Мне забыть нет силы,
Шепчут: «Тёркин, не забудь» —
Братские могилы.
Тридцать лет нам Сталин врет,
Потому в ответе:
За солдат и за народ,
И за всё на свете.
От Ивана до Фомы,
Где б нас ни носило,
Все мы вместе — это мы:
И народ, и сила.
А поскольку это мы,
То скажу вам, братцы,
Нам из этой кутермы
Некуда деваться.
Тут не скажешь: я — не я,
Ничего не знаю,
Не докажешь, что твоя
Нынче хата с краю.
Не велик тебе расчет
Думать в одиночку,
Потому-то он и врет
Тридцать лет, как в бочку.
Сталин новую войну
Нам готовит, чтобы
Перед смертью всю страну
До конца угробить.
Нам же, хлопцы, наплевать
На его делишки,
Можем только пожелать
Ни дна, ни покрышки, —
Дорога отчизна-мать,
Дом, семья, детишки.
Но признать не премину,
Дам свою оценку:
Тут не то, что в старину,
Не пробьешь лбом стенку.
Тут не то, что на кулак:
Поглядим, чей дюже, —
Я сказал бы даже так:
Тут гораздо хуже.
Со смекалочкой во всем
Действуй осторожно,
Перетерпим, перетрем,
Выждем, когда можно…
Ну, да что там толковать,
Ясно, как на смотре:
Сталин хочет воевать,
Ну, а мы посмотрим.
Хочешь жить — не забывай,
Забывать не вправе:
Он нам скажет: умирай!
Мы ему: — Отставить!
Вот тогда перед страной
Выполнишь задачу,
А к тому еще живой
Будешь сам в придачу.
Потому и доложить
Захотел вам просто,
Что большой охотник жить
Лет до девяносто.
Год назад, а может ныне,
По дороге на Берлин
Ехал Тёркин на машине
За нарядом на бензин.
С ним была его команда:
Полковой шофер-сержант.
Газовали два сержанта
Получить скорей наряд.
Не подумайте худого —
Запланировали путь:
На обратном рейсе снова
В гости к немкам завернуть.
Час назад свою подружку
Каждый коротко обнял,
Потому на всю катушку
Жал шофер и газовал.
Жизнь в казарме всем знакома —
Жить живи, дышать не смей:
Ни подруги, ни знакомой,
Ни чужой и ни своей.
Потому и сердце бьется,
Если выйдет из ворот:
Будет случай, подвернется —
Чью-то долю ущипнет.
А сержантам в полк вернуться
По приказу надо в срок,
Если ж раньше обернуться —
Ущипнут еще кусок.
Потому неслась машина,
Лес мелькал по сторонам…
Но вдруг — бац! — и к чорту шина
Разорвалась пополам!
Тёркин вылез и с опаской
На запаску поглядел,
И была она запаска
Лишь для виду, не у дел.
Красной армии привычно
Без запасных ездить шин,
Выручал всегда обычный
Способ хитростный один:
Наш шофер большой искусник
Всё на свете починять:
Плюнет, дунет, латку пустит —
И порядочек опять.
В этот раз — иное дело:
Клеить — значит опоздать,
И сказал шофер несмело:
— Неужели загорать?!
Но, как будто отвечая
Им на это, где-то вдруг
Появился, наростая,
Сзади их моторный звук.
Много нужно ли солдату,
Услыхав такой ответ:
Тёркин сразу к автомату,
А шофер за пистолет.
Подъезжают. Вроде немцы.
Один толстый и седой.
Тёркин, взяв на мушку дверцы,
Подает команду: — Стой!
Толстый в ярости выходит,
Красный, злющий, что твой бык,
И такое вдруг заводит,
Что аж страшное выходит —
Оказался Вильгельм Пик!
Тёркин — новую команду:
— Хоть ты Пик, а не пищи!
А потом уже сержанту:
— Шевелись! Давай ключи!
Пик попятился в машину,
С перепугу замолчал,
А шофер тотчас резину
И колеса даже снял.
Заменил свое чин-чином,
Погрузился, а потом
Говорит с лицом невинным:
— А кого мы, Вася, ждем?..
И как-будто с сожаленьем,
Головой сержант поник:
— В пиковое положенье
Влип геноссе Вильгельм Пик.
А потом — с другой заходит;
Призадумавшись на миг,
Говорит с поклоном вроде:
— Загорай, товарищ Пик.
Власть советскую ты, шкура,
Устанавливаешь здесь,
Так вот это, знай, в натуре
Власть советская и есть!
