На палубе горланят в караоке
На палубе горланят в караоке
Куплеты, от которых — лезть в петлю.
Но терпит ночь. И океан глубокий,
И я, на удивление, терплю.
Так ветрено в душе. И парус белый,
Как платье на красавице, трещит.
Она вино вбирает неумело,
И взгляд ее, как камень из пращи.
Циклоп большой, светящийся на глади —
Корабль под зуботычинами волн,
Сосватает нас с нею, на ночь глядя,
Под корабельных склянок перезвон.
И братия, галдящая у стоек,
Нарядна, показушна и хмельна,
Сойдется в мненье: дамочка-то стоит,
Испить ее и залпом, и до дна.
А я, ныряя в синих глаз глубины,
Рассказ нехитрый слышу наперед,
Что дома ее встретит нелюбимый,
Что он не тот. А я, конечно, — тот.
И в небе, сплошь утыканном свечами,
Задувши только грешную свою,
Я как корабль прозябший на причале
Ей мачтами скрипучими спою.
О том, что мы в толпе так одиноки,
Что в жизни все подобны кораблю…
А палуба сгорланит в караоке
Куплеты, от которых — лезть в петлю.
1999 год
Допьемте — и бывайте.
А время след залижет.
И всё — о вас.
Дворовый обыватель
По сплетням из Парижа
Вам долг воздаст.
Докурим, и пора бы
Вам к имени приставить
«Мэм», «фрау», «мисс» иль «госпожа».
Я верю: в оперении тетерки
Вы мне не повстречаетесь
в Нью-Йорке.
Ни сумочной. Ни сумрачной.
Ни судорожно дрожа.
А цветы с названьем глупым
«флоксы»
На балконе вашем, тут как тут,
Полночью подвыпившие хлопцы
Барышням в букеты оборвут.
Сподобимся в альбомы
На желтые листочки
Скорбеть душой.
Где старые любови,
Я вам оставлю строчки
Как друг большой.
И обещаю точно
На памятную дату
Вам, «фрау», «мисс» иль «госпоже»,
Чтоб вы вконец Россию не забыли,
Послать вам башмаки с российской
пылью.
Вам, лапотной. Вам, лаковой.
Вам, лайковой уже.
А цветы с названьем глупым
«флоксы»
На балконе вашем, тут как тут,
Полночью подвыпившие хлопцы
Барышням в букеты оборвут.
1990 год
Надо ж, встретились — не во сне,
ведь! —
Вечер, мистикой не угробь:
И кафе было — «Черный лебедь»,
И в бокалах — «Медвежья кровь».
И в нагретом дыму перченом,
От которого спас — слеза,
Хохотали мы оба в черном,
Запуская глаза в глаза.
Две больших долговязых птицы —
Грудь — о грудь, чтобы клюв —
о клюв,
Продолжали так хитро биться,
Чтоб не выронил клюв: «Люблю».
А потом была ночь темнющей,
И какие-то в ней «пески»,
Пальцы в пальцы вплетались плющно,
И луна — помереть с тоски.
И такси своим желтым гребнем
Разрезало, как скальпель, ночь
Там, где птицы прощались с небом,
Как в каком-то кино, точь-в-точь.
И на стрелках давно не девять.
И душа отбивала дробь.
И одна была — «черный лебедь»,
А другая — «медвежья кровь».
2000 год
Будь же умницей, не пиши
Слов надушенных, а в конверт
Положи мне чуть-чуть души,
А тирады потом — поверх.
Оближи, обласкай крыло
И заклей мне в конверте вдох.
Завтра штемпель пробьет число,
И помчит оно со всех ног.
О любви ни полстрочки, чур —
Это давняя наша хворь.
Я к тебе без конца скачу,
Да не свижусь никак с тобой.
А под утро коня — в расход!
Пешим драпом бреду в глуши.
Это редко — два раза в год.
Будь же умницей, напиши.
Собери, коль черкнуть решишь,
Перекрестков несносный шум.
Все, что хочешь. Но только тишь
Не клади между строк, прошу.
Изомни, изогни клочок,
Раскромсай его в конфетти.
Я б по букве его прочел.
Привези его мне. В горсти.
1988 год
В напыщенном бомонде,
где люди — пузыри
И табели о рангах —
как «Отче наш»,
Где места нет Джоконде —
художник, посмотри,
Не надобна ни кисть,
ни карандаш.
А дым — он как кулиса:
то нет, то есть.
Поднимется — и тоже
упасть спешит.
Она — хоть не актриса —
но тоже здесь.
Оставь бокал, художник,
бери, пиши.
Здесь с нее не напишет никто —
У нее не манто, а пальто.
У нее как от ветра кудряшки,
И на пальцах смешные стекляшки.
И поэтому с ней два седых дурака —
Свысока.
Прольется свет. Но вместо
огня — как душ.
И к ней гуляка тоже
пойдет, польстит.
А купленный оркестр
сыграет туш.
Ах, что же ты, художник,
не упусти!
Здесь с нее не напишет никто —
У нее не манто, а пальто.
У нее как от ветра кудряшки,
И на пальцах смешные стекляшки.
И поэтому с ней два седых дурака —
Свысока.
1997 год
Не пиши мне в Порт-Артур —
Нету адреса.
Пуля — дура. Но из дур —
Мне досталася.
Прямо в сердце с высоты
Бойной силою
Наотмашь. А в сердце — ты,
Моя милая.
Не пиши мне в Порт-Артур
С каждым случаем —
Не дойдет мне в темноту
Светлым лучиком.
А ударит залпом в тыл
И сердце по клочкам
Разметет. А в сердце ты,
Моя ласточка.
Не пиши мне в Порт-Артур —
Нету адреса.
Пуля — дура. Но из дур —
Мне досталася.
Сердце цапнет, и — кранты,
И не встать с ничка
По весне. А в сердце — ты,
Птичка, птичечка.
Бескозырочки как блюдца
На заоблачном пруду.
Ленты черные так вьются,
Ай, на малом, на ходу.
Ай, на малом, самом малом,
По воде крапленой алым.
Да — под серую плиту.
2010 год
Расставались ненадолго
Без печали и труда,
Оказалось, как осколки —
Навсегда.
Возвратились в светлой вере,
Как в окно вчерашний луч,
А у двери, а у двери
Новый ключ.
Я уже не узнаю по короткой юбке
Лучшую мою, прежнюю мою, первую мою.
И по майской воркотне голубя голубке,
Вышло, что себя в этих голубях я не узнаю.
Вспоминали все — так проще.
Ночь настанет, и — найдем.
Что было тыща первой ночью,
Стало — днем.
Было пламя, да сбежало
Не от ветра и воды,
И от нашего пожара —
Только дым.
2010 год
У учительницы младших классов Нины
Ногти в лаке и напудрен нос рябой.
Ей сегодня не смотрины — именины,
И детишки поздравляют всей гурьбой.
У учительницы младших классов Нины
Поздно заполночь погашена свеча,
И отмерен ей зарплаты рубль длинный:
На помаду, на конфеты и на чай.
Ах, Нина, Ниночка, Нинель…
Страна направит и заплатит.
Есть три пути: один на паперть,
Другой — на сирую панель.
А третий, Ниночка, Нинель?
Душа кричит истошно: «Хватит!»
Но дети празднуют капель…
Ах, Нина, Ниночка, Нинель.
У учительницы младших классов Нины
Под ресницами тепло и бирюза,
А в эту ночь ее глаза — аквамарины,
От которых отрывается слеза.
И купаются в ней лебедями двойки,
И квадраты превращаются в круги.
А потом она дотянется до койки
И забудет про зарплаты и долги.
Ах, Нина, Ниночка, Нинель…
Страна направит и заплатит.
Есть три пути: один на паперть,
Другой — на сирую панель.
А третий, Ниночка, Нинель?
Душа кричит истошно: «Хватит!»
Но дети празднуют капель…
Ах, Нина, Ниночка, Нинель.
У учительницы младших классов Нины
Все — от ласточки до певчего сверчка.
И доска за ней черней, чем гуталины,
Пишет: «С днем рожденья, Ниночка!»
И когда к груди притянет все букеты
И расставит в банки все до одного,
Вдруг захочется давиться сигаретой —
Не хватает только от него.
Ах, Нина, Ниночка, Нинель…
Страна направит и заплатит.
Есть три пути: один на паперть,
Другой — на сирую панель.
А третий, Ниночка, Нинель?
Душа кричит истошно: «Хватит!»
Но дети празднуют капель…
Ах, Нина, Ниночка, Нинель.
1999 год
«Ну вот и всё. Хандрой отмаялась листва…»
