Мне прошлая пора в который раз идёт на ум —
Эх, годы шли, катились — так и сяк, шурум-бурум, —
Пешочком ли, под горку кувырком ли.
Я песнь про эту пору сочинил, нашёл слова.
Друзья! Я расскажу вам всё, как было, но сперва
Со списком персонажей ознакомлю.
Женька — старый приятель мой, — нет, не Онегин,
Что у Пушкина в книжке, но жизнь говорит:
Если с бегом сравнить её, он в этом беге,
Хоть хромой, хоть какой, но всегда фаворит.
Вовка — тоже герой мой. Как в море подлодка,
Он таинственный весь — с целью девок завлечь! —
Ну, а так — наш обычный советский Володька,
Правда, тоже, как Ленский, с кудрями до плеч.
Кто ещё? Две блондинки — Танюха и Олька,
Здесь покажут они, что такое любить,
Ими будет такая исполнена полька,
Что кому, как не им, героинями быть?
Короче, тут история такая:
Мы в ВУЗе были верные друзья,
На лекциях всегда сидели с края —
Танюха, Женька, Ольга, Вовка, я.
Ещё там были Славка и Валерка,
И рыжая, забыл уже, как звать, —
Тамарка? Нет, не факт, скорее, Верка,
И балаболка Нинка — ей под стать.
Учились мы, конечно, не особо,
Зато была гулянка — высший класс!
Какая, братцы, к чёрту, там, учёба,
Когда весна с ума сводила нас!
Да и зима, и лето — всё сводило!
Любимый ВУЗ устал от нас рыдать,
Нас карусель такая закрутила,
Что и словами тут не передать.
Я до сих пор, едва бокал наполню,
Давай орать: «Прекрасен наш союз!»,
При этом, если честно, слабо помню,
Как назывался этот самый ВУЗ.
Застой страны кому-то был противен,
А мы в упор не видели его,
И то, что Пентагон был агрессивен,
Из нас не колыхало никого.
Я помню: скверик, ливень — отморозок, буйный псих,
И мы под ним танцуем. В деканате нас таких
Терпели долго — полтора семестра.
Я был отчислен первым — заводила, дирижёр, —
В то время Веркин, Нинкин, да и Олькин ухажёр, —
Пошёл-ка ты отседова, маэстро!
Я пошёл, только мы всё равно тусовались,
Жизнь кипела вовсю, вермут лился рекой!
Помню, синие звёзды в реке отражались,
Это в парке пикник у нас вышел такой.
Женька в воду холодную шлёпнулся брюхом,
Типа, как бы, он вот он — смельчак, не слабак.
И хромого зайчонка с надкушенным ухом
Он в тот вечер отбил от бродячих собак.
Танька в оба глядела: «С такими-то знаться
Я не против как раз», — и на тесную связь —
Курс на Женьку взяла, и дрожащего зайца
Забрала и выхаживать дома взялась.
Всех она прогнала ухажёров залётных,
Только Женька для зайца морковь покупал, —
Под эгидой прокорма домашних животных
Он Танюху теперь каждый день навещал.
А мы постичь нюансы не пытались,
Кому из нас кто голову кружил.
Мы с Нинкой окончательно расстались,
А Вовка глаз на Ольгу положил.
Родной Совок скрипел, как старый тополь,
Народ — не то, чтоб трезвый, как стекло,
Но всё же к коммунизму бодро топал,
У Вовки с Ольгой тоже дело шло.
Конечно, мы до чёртиков допились,
В ментовке даже встретили рассвет,
Когда они в итоге поженились.
Нам было всем тогда по двадцать лет.
Мы не считали пьянку верхней планкой, —
У касс всю ночь стояли до утра,
Билеты добывая на «Таганку»,
На слётах песни пели у костра.
Я, что-то спутав, сам орал, поддатый,
Каким-то силам вражеским грозя:
«Пока она, мол, вертится, земля-то,
Возьмёмся, типа, за руки, друзья!»
Ну что тут скажешь? Жизнь была прекрасна!
Пожалуй, я тогда поэтом стал,
И не сказать, чтоб так уж ежечасно,
Но ежедневно Пушкина читал —
Не то, чтоб я учился — я и сам мог всех учить —
Так думал я в то время — как стихи писать, как жить,
И к Женьке с Танькой в гости заявлялся,
Я Пушкина читал им, да и раннего себя,
Молчать в тени титанов, тихо в тряпочку сопя,
Я, Бог меня простит, не собирался.
Не сказать, чтобы так уж ко всем недотрогам
Женька ключ мог найти, а к Танюхе сумел.
А ещё они зайца прозвали Ван-Гогом —
Был такой, тоже с ухом проблемы имел.
Что за ключ? Так себе. Раз в неделю за плечи
Таньку мог приобнять он, и всё, и сиди!
«Я культурная, Жень, сделай шаг мне навстречу,
По музеям сначала меня поводи!
Я, вообще-то, из тех, кто Бетховена, Брамса
Может слушать часами в течение дня.
Я тебе, так и быть, в полном смысле отдамся,
Если внутренний мир твой устроит меня!»
Он её вывозил на природу родную.
«Храмы, Русь, красотища, гляди, нету слов!» —
Он шептал ей, и в книжку свою записную
Заносил с умным видом размер куполов.
