полоску, дрожат фонари на реях,
Сумерки на севере запоздали.
Ты, сидящий на стуле, всего лишь тело,
Окруженное воздухом, — и не больше.
Человек — это груда друзей, знакомых,
Обязательств, долгов, старых открыток...
Ты не взял с собой ничего. А то, что
У тебя внутри, — лишь клубок сосудов,
Петли кишечника, язва желудка...
Так пиши стихи, обращаясь к прошлым
Достиженьям звукописи и смысла,
Занимая у мертвых в долг без отдачи,
Вновь и вновь припав к мировой культуре,
Ибо ты — никто, а всего лишь — голос.
Что бы мы здесь ни выдумали — все враки,
Так как правды вам никто не расскажет.
Что я вам, в самом деле, дурак, что ли?
Или дура (что, впрочем, еще хуже)...
Я — всего лишь объем, заполненный плотью,
Где внутри немножко болят суставы.
Так гляди, как они живут здесь, под этим небом,
Переливчатым, точно раковина моллюска,
Ходят друг к другу в гости, стирают джинсы,
Зажигают свечи, сидят в кафе, и плевать им,
Что фонари на мачтах в небе алые дуги чертят.
Ты, говоришь, сам по себе? Дудки,
Не сам и не по себе, пустое место,
Окруженное воздухом, зловонные газы
Мечтают вырваться на свободу...
Здесь на севере граждане незлобивы,
Но никто из них от тебя не зависит.
"Доктор Ватсон вернулся с афганской войны.."
Доктор Ватсон вернулся с афганской войны,
У него два раненья пониже спины,
Гиппократова клятва, ланцет и пинцет,
Он певец просвещенной страны.
Холмс уехал в Одессу по тайным делам,
Доктор Ватсон с утра посещает Бедлам,
Вечерами — Британский музей,
Он почти не имеет друзей.
Нынче вечером в опере Патти поет,
Доктор Ватсон у стойки имбирную пьет,
Доктор Ватсон вернулся с афганской войны,
У него ни детей, ни жены.
Холмс сидит у Оттона и ждет сыскаря,
Он, конечно, отыщет убийцу царя,
Два румына выводят скрипичную трель,
Поварята приносят макрель.
Холмс уехал, и некому выйти на бой
Против древнего мрака с козлиной губой.
Доктор Ватсон вернулся с афганской войны —
Он эксперт по делам сатаны.
Сквозь туман пробивается газовый свет,
Доктор Ватсон сжимает в кармане ланцет.
Возле лондонских доков гнилая вода,
Он не станет спускаться туда.
Там портовые девки хохочут во мрак,
Пострашнее любых баскервильских собак,
Там рассадник порока, обитель греха,
Человечья гнилая труха.
Для того ли в Афгане он кровь проливал
И ребятам глаза закрывал.
Сквозь туман пробивается утренний свет —
Миссис Хадсон вздыхает и чистит ланцет,
Нынче столько работы у этих врачей,
Даже вечером отдыха нет!
"За скользкой подводною глыбой..."
За скользкой подводною глыбой, за гранью поверхностных вод,
где плавает черная рыба, где белая рыба плывет,
в накатанных водных просторах, меж ребрами материков
стоит неразборчивый шорох от всех корабельных винтов.
Их жители вод различают, однако, всему вопреки,
туда, где их сети встречают, сбиваются косяки,
должно быть, их путает кто-то, живущий на материках,
сбивает их гул самолета, разряды в ночных облаках,
и вспышки ракеты сигнальной, и взрывы, и пульс маяков,
и грохот континентальных, бессонных ночных поездов...
Спешат за луною приливы, мерцает морская вода...
Куда же Вы — черная рыба, и белая рыба — куда?
ВЕРОЧКА ХАИТ, ЕЕ ПЕЧАЛЬНАЯ
И СЛАДКАЯ УЧАСТЬ
И мотыльки во льду,
И устрицы в саду
Едят свою еду,
Дудят в свою дуду.
Гляди же в небеса —
Куда еще смотреть,
Там вашего лица
Пылающая треть.
Ужасные дела
Творятся в небесах:
Там плавают тела
На бледных парусах,
Сквозь них метеорит
Несется напролом,
А Верочка Хаит
Подвинулась умом.
Пылая, точно мак,
Выходит на балкон,
И обступает мрак
Ее со всех сторон,
Гляди, гляди в глаза,
Не бойся высоты,
Там звездная коза
Сжевала все цветы.
Балкон плывет в ночи,
И Верочка Хаит
Пылает и молчит
И вся на том стоит,
Что в тучах грозовых,
В короне из огней
Космический жених
Слетит оттуда к ней.
Он много каши ел,
Он грозен, как заря...
Все в лунной чешуе
Подлунные моря.
Горит морская зыбь
Мильонами огней,
И миллионы рыб
Сплетаются под ней...
Скрежещут соловьи,
И Верочка Хаит
В объятиях любви
Летит, летит, летит!
Ей видно все вокруг,
И тот далекий луг,
Где, образуя круг,
Лежат, раскинув рук,
Тела ее подруг
В плену любовных мук,
В плену летальных слов
И золотых ослов...
Материки чисты,
Моря видны до дна.
Встает из темноты
Двузубая луна.
Стоят ногами в ряд
Угрюмые дома —
Бесспорно, говорят,
Она сошла с ума.
Она летит, летит,
Звезда ее горит...
Выкручивает страсть
Тела кариатид.
Сиди в своем пруду,
Люби свою среду,
Глотай свою еду,
Дуди в свою дуду!
А там, в подлунной мгле
Под зеркалом светил
Блуждает на земле
Пророк Изекиил.
Он смотрит в небеса,
Бледнеет и молчит —
Там обод колеса
Горит, многоочит.
Там блещет серафим
Орлиной головой —
Но кто там, рядом с ним,
Ошую от него?
И прозревает вмиг —
То Верочка Хаит!
Ее ужасен лик,
Ее прекрасен вид!
Лишь дрогнут рамена,
И отступает тьма,
