с. 316). Данное обстоятельство имеет значение, поскольку слова
П в примечании к тексту
ЕО: «Смеем уверить, что в нашем романе время расчислено по календарю» (VI, 193) — толкуются иногда излишне прямолинейно: любые реалии, входя в текст романа, получают значение художественных деталей.
II, 1 — Зима!.. Крестьянин торжествуя… — Стих вызвал возражения критики, основанные на тех же соображениях, что и выпады Б. Федорова и М. Дмитриева. Столкновение церковнославянского «торжествовать» и «крестьянин» побудило критиков сделать автору замечание: «В первый раз, я думаю, дровни в завидном соседстве с торжеством. Крестьянин торжествуя выражение неверное» («Атеней», 1828, ч. I, № 4).
5-6 — Бразды пушистые взрывая… — Ср. «Первый снег» Вяземского (см. с. 259).
10 — В салазки ж у ч к у посадив… — «Жучка» зд.: не имя собственное (строчная буква!), а цитата из детской речи — обозначение беспородной крестьянской собаки. При нехудожественном пересказе выделение было бы передано выражением: «как они называют».
III, 6–7 — Другой поэт роскошным слогом
Живописал нам первый снег…
Другой поэт — П. А. Вяземский. К стихам 6–8 П сделал примечание: «Смотри: Первый снег, стихотворение князя Вяземского» (VI, 193).
III, 14 — Певец Финляндки молодой! — П (VI, 193) отсылает читателей к следующим поэтическим картинкам:
Сегодня новый вид окрестность приняла,
Как быстрым манием чудесного жезла;
Лазурью светлою горят небес вершины;
Блестящей скатертью подернулись долины,
И ярким бисером усеяны поля.
На празднике зимы красуется земля
И нас приветствует живительной улыбкой.
Здесь снег, как легкий пух, повис на ели гибкой;
Там, темный изумруд посыпав серебром,
На мрачной сóсне он разрисовал узоры.
Рассеялись пары и засверкали горы,
И солнца шар вспылал на своде голубом.
Волшебницей зимой весь мир преобразован;
Цепями льдистыми покорный пруд окован
И синим зеркалом сравнялся в берегах.
Забавы ожили; пренебрегая страх,
Сбежались смельчаки с брегов толпой игривой
И, празднуя зимы ожиданный возврат,
По льду свистящему кружатся и скользят.
(Вяземский, с. 130);
Сковал потоки зимний хлад,
И над стремнинами своими
С гранитных гор уже висят
Они горами ледяными.
Из-под одежды снеговой
Кой-где вставая головами,
Скалы чернеют за скалами.
Во мгле волнистой и седой
Исчезло небо. Зашумели,
Завыли зимние мятели
(Баратынский, II, с. 160–161).
Несмотря на комплиментарный контекст, начало пятой главы имеет полемический характер по отношению к традиции элегического изображения русской зимы и картин северной природы. П очень любил стихотворение Вяземского «Первый снег», сознательные и бессознательные цитаты из которого в изобилии встречаются в его сочинениях (см.: Розанов И. Н. Князь Вяземский и Пушкин (К вопросу о литературных влияниях). — «Беседы», I. М., 1915, с. 57–76; Бицилли П. М. Пушкин и Вяземский. — Годишник на Софийский университет, вып. 35, 1939). Известна также исключительно высокая оценка П поэтического дара Баратынского. Тем более знаменательно, что для утверждения права поэта на картины «низкой природы» он избрал полемическое сопоставление именно с наиболее высокими достижениями «роскошного слога».
IV–XXIV — Строфы, погружая героиню романа в атмосферу фольклорности, решительно изменили характеристику ее духовного облика. П не сгладил этого противоречия, противопоставив демонстративному заявлению в третьей главе «она по-русски плохо знала» (III, XXVI, 5) также явно программное «Татьяна (русская душою)…» (V, IV, 1). П привлек внимание читателей к противоречивости образа героини:
Так нас природа сотворила,
К противуречию склонна
(V, VII, 3–4).
Пушкинский принцип противоречия как построения сложного целого тонко почувствовал И. Киреевский, писавший: «Только разногласие связует два различные созвучия» (Киреевский И. Нечто о характере поэзии Пушкина. «Московский вестник», 1828, ч. VIII, № 6, с. 191). О принципе противоречия в ЕО см.: Лотман Ю. М. Роман в стихах Пушкина «Евгений Онегин». Тарту, 1975, с. 8–32.
IV, 14 — Мужьев военных и поход. — В отдельном печатном издании главы было: «мужей», но в издании 1833 г. П изменил форму на простонародную, введя тем самым в текст точку зрения гадающих служанок.
V, 5-14 — Ее тревожили приметы… — «Заяц пересечет дорогу — несчастье», «поп попадет навстречу — путь несчастлив», «кот умывается — к гостям» (Зеленин Д. Из быта и поэзии крестьян Новгородской губернии. «Живая старина». СПб., 1905, вып. I–II, с. 12–13). П. А. Вяземский к этому месту текста сделал примечание: «Пушкин сам был суеверен» («Русский архив», 1887, № 12, с. 577). Рационалисты XVIII столетия относились к народным поверьям, приметам и обычаям отрицательно, видя в них результат непросвещенности и предрассудков, которые использует деспотизм, а в суеверии народа — условие похищения у него с помощью обмана и мнимых чудес исконного суверенитета.
Эпоха романтизма, поставив вопрос о специфике народного сознания, усматривая в традиции вековой опыт и отражение национального склада мысли, реабилитировала народные «суеверия», увидев в них поэзию и выражение народной души.
Предрассудок! он обломок
Древней правды. Храм упал;
А руин его, потомок
Языка не разгадал
(Баратынский, I, 204).
Вера в приметы становится знаком близости к народному сознанию. (См. «Приметы» Баратынского — т. I, с. 206).
Начав в Михайловском статью, полемически направленную против трактовки народности Кюхельбекером и А. Бестужевым, П писал: «Есть образ мыслей и чувствований, есть тьма обычаев, поверий и привычек, принадлежащих исключительно какому-нибудь народу» (XI, 40). Отсюда напряженный интерес к приметам, обрядам, гаданиям, которые для П, наряду с народной поэзией, характеризуют склад народной души. Поэтическая вера в приметы Татьяны отличается от суеверия Германна из «Пиковой Дамы», который, «имея мало истинной веры <…>, имел множество предрассудков» (VIII, I, 246). Такое соединение, вызвавшее недоумение Бродского (ср.: «Пушкин не пытался объяснять странного соединения в своем мировоззрении элементов материализма с темными суевериями» — Бродский, 232), было, однако, характерно для вольнодумцев XVIII в.: именно отказ от идеи божественного промысла выдвигал на первый план значение Случая, а приметы воспринимались как результат вековых наблюдений над протеканием случайных процессов (о философии случая в творчестве П см.: Лотман, Тема карт…). Возможность повторения случайных сцеплений событий, «странных сближений» весьма занимала П, верившего в народные приметы и пытавшегося одновременно с помощью математической теории вероятности разгадать секреты случайного выпадения карты в штоссе.
Вера П в приметы соприкасалась, с одной стороны, с убеждением в том, что случайные события повторяются, а с другой — с сознательным стремлением усвоить черты народной психологии. Еще в
