Которым в двадцать лет могилы роют.
— Когда я вернусь, накуплю сыну кучу игрушек
Когда я вернусь, накуплю сыну кучу игрушек, Но лишь автомат на прилавке забуду и танк. Я очень устал от войны на камнях Гиндукуша, Приснился бы дом… Да все вижу ночами Саланг.
Когда я вернусь, если только, конечно, сумею, Пойдем, погуляем, — сынишка мой так будет рад. Но только не там… Я один посижу на аллее Кладбищенской, той, у которой ребята лежат.
Когда я вернусь, за столом среди шума и гама, Средь радостных лиц и залитых вином скатертей, Увижу, наверно, зеленые флаги Ислама, Сожженный кишлак… и убитых афганских детей.
Когда я вернусь, мы с женою наластимся вволю, Потом закурю, и нахлынет щемящая грусть… За что ж ты, страна, наградила нас этою долей?.. Когда я вернусь… Если только, конечно, вернусь…
— Жарких костров развеселый треск
"Обложили меня, обложили…"
В.Высоцкий
Жарких костров развеселый треск, Руки тяжелые над огнем. Оцепенел и пригнулся лес, Стаю волков обложили в нем.
Серые мечутся меж берез, Прячут детей, зарывают в снег, И в ошалевших глазах вопрос: "Что же ты делаешь, Человек?"
Вот и все.
Наступит смертный час,
Тот жуткий час, когда вся жизнь — сплошная боль.
Снег несет,
О, если б он их спас!
Но этот день не станет другой судьбой.
Кружит матерый, здесь главный — он, Чует, вот-вот начнут стрелять. Но на флажки не пойти — закон, Лучше под пули — учила мать.
Лучше под пули, ощерив пасть, Молча. За горло. С разбегу. В грудь. Лапами. Сильно. Подмять. Упасть. Может, и вырвется кто-нибудь.
Кто-нибудь…
Все уже страшный круг,
Давным-давно на спуск жадно палец лег.
Кто-нибудь…
Пусть это будет друг,
Он допоет когда голос мой уснет.
Цепи смыкаются. Крики. Смех. Запах железа. Собачий лай. Волка — не лебедя, лебедя — грех. Волк — он разбойник, его — стреляй.
След, словно пеленг, он на ветру, И, заглянув в поднебесья синь, Холода грудью вожак глотнув, Прыгнул как проклял — что было сил.
Ветра свист,
Опять им повезло,
Ударил гром, и палевый бок в крови.
Жизнь, прости…
Прости людей за зло,
Дай время нам себя научить любви.
— ПЕРВЫЙ, ВТОРОЙ
У подножия гор Перегрелся мотор Вхолостую по небу бьют лопасти. У подножия гор Начался этот спор: Взять мотор на измор или лоб спасти… Молод был и горяч, И не знал неудач Летчик класса Валерия Чкалова, И, конечно, он знал, Что высок перевал, Тем почетнее был пьедестал этих скал Не такие орешки раскалывал.
А он сомнений не ведал
И верил в звезду, под которой рожден.
— Мы поймаем победу…
Он в риск был с пеленок влюблен.
Рядом тоже был хват Лет пятнадцать подряд Он летел на парад в город Тушино. Полста лет за спиной, Но сейчас он второй, А раз так, то обязан послушаться. Надо, если велят. Провалилась земля, Перегрузки ударили в голову. А он больше не мог, Сжалось сердце в комок: Полста лет — потолок, Полста лет — это срок. Сердце — кремень, но мягче, чем олово.
А первый страха не ведал
И верил в звезду, под которой рожден.
Он поймает победу.
Он в риск был с пеленок влюблен.
И, взревев от обид, На жокеев «забив», На дыбы встал мотор, но попробуй, сбрось. На губах затянул До упора узду Ручкой газа пилот: на капоте кровь. Через горы, как лев, Перевал одолев, Прыгнул ввысь самолет и пошел на спуск… И был счастлив один Он опять победил. И был счастлив второй Он погиб как герой, Перегрузок не выдержав груз.
— ПИСЬМО
Братишкам-подводникам,
погибшим в Норвежском море,
посвящается
Ну вот и все: проложен курс,
и на борту комплект, Опять в поход нас океан
позвал. Опять несем одну судьбу,
опять одну на всех, Опять в ЦП наш каперанга
встал.
Но, друг мой, как ты прав,
что всю жизнь мне завидовал.
В рубку бьет волна,
и ветер вспарывает гюйс.
И если б не жара,
я бы снова лодку выдумал,
Коль удача нам улыбнется,
я вернусь.
Как хорошо, идет слушок,
в подплаве морякам Дают вино и шоколад
дают. А я за воздуха глоток
сейчас весь мир отдам, Но рядом дно,
и облака не тут.
Но, друг мой, как ты прав:
я все время жил не правильно,
И если в наш отсек
прорывается вода,
Чтоб друзей спасти,
мы себя задраим намертво,
Это знают все,
кто глубинам клятву дал.
Мы помним тех, кто не пришел,
кто не обнял детей, Их женам век не выплакать
глаза. Седин тот снег, который шел,
когда «Варяг» летел Над ледяной водой,
забыть нельзя.
Но, друг мой, как ты прав,
что всю жизнь мне завидовал,
Даже в смерти нам
брата чувствовать плечо.
И если б не жара,
я бы снова лодку выдумал…
Будь здоров, старик!
Обнимаю горячо.
Дорога на Ваганьково
Am E Над заснеженным садиком
E7 Am Одинокий фонарь,
Dm И как свежая ссадина,
G C Жжет мне сердце луна.
Dm В эту полночь щемящую
Am Не заказан мне путь
E На Ваганьково кладбище,
E7 Am Где он лег отдохнуть.
Я пойду, слыша плач иных Инквизиторских стран, Мимо тел раскоряченных, Мимо дыб и сутан. Долго будет звенеть еще Тех помостов пила… Я пойду, цепенеющий От величия зла.
Пистолеты дуэльные Различаю во мгле, Два поэта застрелены Не на папской земле. Офицерам молоденьким Век убийцами слыть. Ах, Володя, Володенька, А нам кого обвинить?
И во взгляде рассеянном Возле петли тугой Промелькнет вдруг Есенина Русочубая боль. Рты распахнуты матерно, Вижу пьяных господ Над заблеванной скатертью Велемировских од.
Вижу избы тарусские, Комарова снега, Две великие, русские, Две подруги богам. Дом на Спуске Андреевском, Где доска, кто в нем жил? Но мы все же надеемся, В грудь встречая ножи.
Проплывают видения, И хочу закричать Родились не злодеями, Так доколе ж нам лгать? Я стою перед «Банькою», Я закончил свой путь, Я пришел на Ваганьково, Где он лег отдохнуть.
— Слева забор, справа забор
Слева забор, справа забор, И ничего, кроме тьмы. Красный террор, белый террор, То пир во время чумы.
Ротмистр — враг. К стенке, моряк, Ставь его, гада, скорей. Справа барак и слева барак, Хватит на всех лагерей.
Сняли бушлаты, на берег сошли,
Переодевшись в кожанки.
Сами потом по этапам пошли
Стылым — зимой, летом — жарким.
Новый закон старых оков, Да песен своих не меняли. Слева окоп, справа окоп, Но нас туда не пускали.
Долог закат, длинны срока, Но не видали конца им. Слева зэка, справа зэка Из молодых полицаев.
Легкие кровью стекли по губе,
Но не убили в нас веры.
Год полста третий, спасибо тебе
За рундучок из фанеры.
Справа звезда, слева звезда, В венчике черных бровей. Снова беда, все как тогда… Любит Россия царей.
Камикадзе
Заслуженному артисту РСФСР
Л.Филатову
F Я по совести указу
Am Записался в камикадзе.
F E Am С полной бомбовой загрузкой лечу.
F В баках топлива — до цели,
Am Ну, а цель, она в прицеле,
F E Am И я взять ее сегодня хочу.
G Рвутся нервы на пределе
Hm Погибать — так за идею.
G F# Hm И вхожу я в свой последний вираж.
G А те, которые на цели,
Hm Глядя ввысь, оцепенели,
G F# Am Знают, чем грозит им мой пилотаж!
Парашют оставлен дома, На траве аэродрома. Даже если захочу — не свернуть. Облака перевернулись, И на лбу все жилы вздулись, И сдавило перегрузками грудь.
От снарядов в небе тесно, Я пикирую отвесно, Исключительно красиво иду. Три секунды жить осталось, И неважно, что так мало, Зацветут еще мои деревья в саду!
Не добраться им до порта, Вот и все. Касаюсь борта, И в расширенных зрачках отражен Весь мой долгий путь до цели, Той, которая в прицеле. Мне взрываться за других есть резон!
Есть резон своим полетом Вынуть душу из кого-то, И в кого-то свою душу вложить. Есть резон дойти до цели, Той, которая в прицеле, Потому что остальным надо жить!
— ПАМЯТИ МОРЯКОВ ТЕПЛОХОДА "МЕХАНИК ТАРАСОВ"
Я смыт был в море с корабля. Не удержался у руля: Волна — стеною в грудь… И вроде я на дно пошел, Но понял, что не хорошо Вот так вот, запросто, тонуть… Горнисты мне подъем трубят Я кинул бездну под себя И воздух ртом хватил. На всю планету и окрест Одна вода, зеленый лес. И нету сил…
Где же вы, други мои, моряки-братишки?
Заходили вкруг меня плавники акульи.
Я кричу (ни ответа ни привета не слышу):
"Помогите мне, люди!
Тону я.
Тону я…"
Я обнимал девятый вал. Вздымал трезубец, хохотал Бог Посейдон… И вспомнилось мне, как в детстве я Гонял трезубцем муравья… Теперь я знал, что думал он. Раскаты грома, ветра свист, Как гири, ноги тянут вниз. А мне бы жить… В трех ипостасях он один, Последний козырь мой — дельфин, И может быть…
Прилетит, подмигнет человечьим глазом,
