Поклонников богини плодородия, охоты и не перечесть,
И Герострат не мог стерпеть такой обиды.
Полдела сделано, ослу он закричал: «Пошел!»
Не тут-то было, ведь дровишек много в возе.
Колена подогнув, осел упал на пол,
Ведь подскользнулся он на собственном навозе.
Осел, наверное, совсем и не хотел
Везти дрова, чтоб погубить храм Артемиды,
Седьмое чудо света сжечь – ведь даже для осла предел,
Кощунственное дело, ведь касается Фемиды.
Ну, как мне не воскликнуть в удивленьи «Ах!»
Ведь от осла зависела судьба строенья,
Известно, имя Герострата уж давно в веках,
А имени его осла не знаем, к сожаленью.
Бывает так, что из-за пустяков
Срываются огромные в истории деянья,
Наполеон, подозревая Жозефину, был готов
Кампанию в России прекратить, от ревности терял сознанье.
Ну что ж, продолжим, если начали, друзья.
И назовем наследников гордыни Герострата,
С желанием в веках остаться навсегда,
Для них насилье и разбой, убийства – это свято.
Дантон и Робеспьер хотели новый мир
За счет голов в корзине гильотины строить.
Из Сталина и Гитлера народы сделали кумир,
Разрушив старый мир, хотели новый мир построить.
А с храмом что! Сто двадцать семь божественных колонн
Вверх возносили портики на храме Артемиды,
И гением отточенный, по красоте невиданный Пилон,
Да не один – украшен статуей слепой Фемиды.
Какой Большой театр – архитектурно чепуха,
Подделка, выстроенная в стиле ложном,
Красиво выглядит, но на душу я не возьму греха,
Как в древней Греции уж ничего построить невозможно.
Был 115 метров он длиной, и 18 метров высота,
А выстрел был в ионическом чудесном стиле,
По камню вилась дивная неповторимая резьба,
С Азалиями дивные сады над ним кружили.
Полсотни лет ушло, чтобы построить Парфенон,
На Артемиды храм ушли десятки.
Но Герострат на все плевать хотел, ведь он
В гордыне, чтоб оставить память о себе, шел без оглядки.
Осел упрямился и не хотел тащить дрова,
И древнегреческим покрыт был матом,
Которого, к большому сожалению, не знаю я,
Осел же знал, но был совсем невиноватым.
Но кнут и пряник все ж заставили осла
Проклятый воз везти в жару, да в гору,
Ну, хорошо, животное не понимало ни хрена,
Что делает, и не могло испытывать позора.
Ну, наконец-то, доплелись, небес голубизна,
И белоснежный храм сиял пред ними.
А море бирюзовое в волненьи, как всегда,
Тревожит сердце человеческое и поныне.
Две с половиной тыщи лет назад
В саду чудесном храма Артемиды
Стоял осел и рядом, запыхавшись, Герострат,
Дрожа от возбужденья, ведь была на то причина.
К Богине плодородия, охоты, да ворваться в дом,
Чего-то боязливо было супостату,
В гордыне понимал, что должен он
Все сжечь дотла, увековечить имя Герострата.
Он снял с осла дрова и затащил их в храм,
И долго-долго безуспешно их разжечь пытался,
И так и сяк, ну, хоть с грехом напополам,
От кремния искры костер не разгорался.
Вот наконец-то разгорелся, и пошел дымок,
С собою взял он Герострата в вечность,
И поджигателя несчастного увлек
В тот «Дантов» ад, где нет понятья человечность.
Десятки лет прекрасное творили мастера,
Всю душу при постройке отдавая храму,
Не думали, конечно, гении архитектуры никогда,
Что храму Артемиды надобна охрана.
Остался в вечности несчастный Герострат,
Хотя упомянуть сейчас уместно,
Теперь их больше во сто крат,
Людей, гордыней обуянных, это всем известно.
Две тыщи с половиной лет на острове Эфес закон:
Не вспоминать, не называть такое имя,
А храм отстроен был, он вне времен,
Хотя в развалинах стоит поныне.
Недавно появился новый Герострат,
Не древний грек – норвежец, Бревик имя,
Кровавый, не имеющий пощады супостат,
Своих же граждан расстрелял, чтобы оставить имя.
Гордец неимоверный, девять лет подряд
Идеей ложной и нелепою руководимый,
Почти что восемьдесят расстрелял ребят,
Ведомый дьяволом в судьбе неотвратимой.
Ведь Бревику меж Фаустом и дьяволом известен договор,
Он с удовольствием под договором подписался кровью,
Расстрелом он восславил Герострата несмываемый позор,
В котором зло не может быть заменено любовью.
26.07.2011
Ведь мы психологи – мы психов понимаем,
А вот с нормальными не дружим, потому
Нас ненормальные, ну, просто обожают,
А вот нормальные не любят – почему?
Нам ненормальные близки – на нас похожи,
А вот нормальные враги для нас,
Вот ненормальный скорчит рожу
И скуки нет – смеемся целый час.
Нормальный никогда не назовется ненормальным,
Он сумасшедший, утверждает – все наоборот.
А мы-то слышим, что он врет отчаянно,
А мы-то видим, перед нами – идиот.
Нам на ненормальных ничего не заработать.
Они ведь не придут лечиться к нам,
Ну, вот такие у психологов забота,
О чем мы с горечью рассказываем вам.
Мы позаботимся о тех, кого мы любим,
Нам ближе ненормальные, закон таков.
Мы умных по психушкам рассуем, засунем,
Тем самым превратив нормальных в дураков.
Когда все в мире станут дураками,
Вздохнем мы облегченно, и тогда
Мы будем вечно править всеми вами,
И денег ваших в нашем банке будет до фига.
17.10.2011
Кто наш худший враг? Ну, подскажите.
«Эврика! Нашел! – Ведь это красота»,
С нею вы, конечно, извините,
Пропадет пластический хирург зазря.
Если все вокруг красивы от природы,
Губы, нос и грудь на месте, попка хоть куда.
То зачем я покупал диплом в подземном переходе,
И на что работу слесаря я променял тогда.
Хорошо бы Дума вдруг сообразила
По России-матушке издать закон,
По которому, ну, только некрасивым
Брак официальный будет разрешен.
Ну, понятно, что от них родятся дети,
Некрасивые, частенько рот кривой,
Вот за них и будем мы в ответе,
Переделаем, да так, чтоб не узнал отец родной.
Силиконом тут и там надуем,
Подборок увеличим, грудь, исправим нос.
Ну, чего-нибудь потом такое наколдуем,
Чтоб клиент побольше денежек принес.
А диплом в подземном переходе
Не один я с Ваською купил,
У него клиентов тьма, но говорят в народе,
Спит он от жены отдельно, не хватает сил.
Ну, а я другой, чуть отработал,
Все бегом спешу к жене родной,
Денежки отдать, что заработал,
И естественной налюбоваться красотой.
Надоело, сколько силикона
Буду впихивать я до своих седин,
Слава Богу, я могу хоть дома
Отдохнуть от этих образин.
Вдруг скрип двери, на пороге вижу,
Вроде бы жена, а вроде не она.
Силиконовые жабьи губы, а пониже
Грудь огромная из кофточки видна.
Ну и гад же Васька, другу подсуропил,
Как нарочно изуродовал мою жену,
Лучше бы диплом поддельный пропил,
Этого ему я не прощу.
Мало что вокруг меня вертятся,
Монстры-женщины, которых создал я.
Ведь теперь придется мне общаться
С Васькиным подарком для меня.
20.10.2011
В таинственный туман тот город погружен,
В нем солнца свет бывает редко,
Уж 300 лет стоит в болотах он,
И северной Венецией он назван метко.
Вот в этом городе, в его туманах,
Которые не пропускают солнца свет.
Живут в хрущевке [12] двое Перельманов,
А почему в убогой нищете – ответа нет.
И было время 300 лет назад, когда
Такого города не знали имя,
Ночная выпь в болотах, как всегда,
Пугала и пугает жителей поныне.
Но появился вдруг ужасный великан.
Со всей страны согнал людей в болота,
Собственноручно сваи в грязь вгонял,
Десятки тысяч жизней погубил за «что-то»!
За это «что-то» выросли чудесные дворцы,
А реки потекли в гранитных стенах,
И осетров в реке ловили рыбаки,
Никто не думал о грядущих переменах.
В двадцатом веке вдруг случились чудеса,
В туманном городе построены ужасные хрущевки,
Ужасным тем строениям, наверно, удивились небеса.
Ведь жизнь в таких домах похожа на издевку.
А Перельманы вдруг наказаны – за что?
Ведь иудеи сваи в ил не загоняли,
Евреи знают многое про «кое-что»,
Но я уверен, что о сваях даже не слыхали.
В хрущевке проживает бедная семья
Из матери и сына – оба очень скромны,
Сын с бородой, отросшей до пупа,
И страшно жизнью, видимо, довольный.
И оказалось, вдруг – мужчина с бородой
Вдруг замутил такое величайшее событье,
От удивления мне кажется порой,
Такого с сотворенья мира не было открытья!
Загадочную и неразрешимую гипотезу Пуанкаре
Он, как орех, расщелкал запросто и тонко,
За величайшую разгадку той загадки на земле
Ему миллион решили заплатить монетой звонкой.
Ну как смешно, веками люди говорят.
Евреи жадны до неимоверного предела,
Ограбят, стянут все с тебя подряд,
А на вопрос: «За что?» – ответят: «Вам какое дело?»
