"Кровь! — возглашает колокол громко,
будто бы в Киеве в дни погрома.
На Русском подворье евреев скопление —
будто бы киевских сброд в исступлении,
"Русское" нынче подворье и вправду...
Вместо громил здесь евреи растравлены,
есть лишь проклятие, нет Откровения.
Как киевский сброд, кипятится еврей,
он возбужден, он взывает: эй-эй,
скованы братья железом цепей!
Иерусалим — будто Киев сегодня:
В воздухе кровь и в глазах преисподняя.
«И приходит миг в сиянии трона…»
/Перевод Е. Бауха/
* * *
И приходит миг в сиянии трона,
когда в тягость цезарю золотая корона
и в горечь — как лебеда и полынная марь.
Он — плоть, налитая кровью и усталостью, — государь —
на почве полюса стоит босыми ногами,
и выпадает империя из его сердца, как камень.
И не знает народ, и войска в чужбине степей,
и водители флота его средь морей,
что цезарь сошел
в бездну, в Шеол,
а скиталец — во всех воротах — тот, кто победил,
кто добыл
без царской короны и царских сил
на скитальческом пире
то, что ни один король в мире не захватил,
то, что никакой король не захватит в мире!
Перевод Е. Бауха
ПОДАРОК АРАБУ Перевод Е. Бауха/
/
Земля эта хлебная, с плодами и водами
по двум сторонам Иордана — подарок арабу.
И он, властитель, готов мне продать
поля моего отца — за деньги, под вексель.
А мы, что желаем купить поля, —
племя бедных солдат:
только тела свои принесли и мужество первобытное —
хороши лишь к мечу, рулю и лопате.
Душевно полны и с карманом пустым...
А посему однажды один из братьев,
что трудится в семь потов для грядущего царства,
лежит в лихорадке и провидит в бреду
лихорадочное видение:
на рынке на иерусалимском
прохаживается толстый филистимлянин
за прилавком,
и справа от него — череп,
и слева от него — копье,
и он расхваливает свой товар в голос,
припевая гортанно и в нос
— Голова Бар-Гиоры и копье его на продажу
с частью груди его с двух сторон Иордана.
И много евреев на рынке,
но покупателей нет...
Перевод Е. Бауха
С ТОГО ВЕЧЕРАПеревод Е. Бауха/
/
С того вечера — пожара, удесятеренного закатом
Солнца мира и нашего царства, что было крылато,
Когда Титу светилось зарей пламя нашего в мире заката
И стоял рядом с ним полководец-изменник-коэн из Йодфаты, —
Берега на земле этой скорбны, и нет больше в мире печали,
Чем эта, что морю подобна, несет в себе скорбь с изначалий,
Ибо все скорби слились и смешались в ней вместе,
Те что были и будут еще: до предела страданий, и гнева, и мести,
Потому незнакомые никому здесь земля и небо,
Не ревет олень, как ревел; запустело здесь, глухо и немо,
Лишь кровавый колодец здесь — на весь свет белый,
И журавлем колодцу тому — каждое тело.
Перевод Е. Бауха
«Человек глубоко уходит корнями во время…»
/Перевод Е. Бауха/
* * *
Человек глубоко уходит корнями во время,
Повелевает морем и сушей,
Огненный факел несет не как бремя, —
Как идею, острую, словно меч,
Просекая линии к звездам.
Но есть некий час под небом,
Под вечер —
Человек вырывается из всяческих рамок,
Достаточно ему сказать слова устаревшие,
Мягкие:
— В этот вечер так мне тоскливо, Господи!
(И в тоске этой тяга — пойти,
Отыскать в полночь гадалку,
Показать ей линии на ладони.)
Человек, хотя он и из цельного слитка металла.
Отлитого с избытком из вожделений и желаний.
И гордится трудом своих рук
Среди шума и суеты,
В уголках души своей бедной
Хранит желанье коснуться души другой,
Переброситься словом, услышать слово:
Так жаждущий жаждет глотка воды живой.
Человек глубоко уходит корнями во время,
И поток его жизни стремится в дали,
И топор его рубит дорогу в завтра,
Но — первобытный полюс скорби под его ногой,
Волосатый, багровый, нагой;
Нет на полюсе зелени; полюс — причал.
Готов он рычать: Го-спо-оди!
Как когда-то рычал.
Перевод Е. Бауха
«Ломаный грош вам, философы вечности…»
/Перевод Е. Бауха/
* * *
Ломаный грош вам, философы вечности
жизни духа после кончины...
Ломаный грош вам за ваши морщины.
Выбираю плоть страждущую
во имя ногтя пальца моего, что так обычен
и мне симпатичен.
Выбираю наслаждение, что просто и бело:
надеваю свежую рубаху на тело,
что тонуло и вышло из всех вод земли, —
чтобы не быть космической частью в пыли...
Ломаный грош вам за пыль в глаз на тризне!
Я знаю тайну печали, поверьте,
и смысл упрямства — оси нашей жизни, —
в преодолении смерти.
1928
Перевод Е. Бауха
Вариант перевода
* * *
Ломаный грош вам, философы вечной
жизни духа после кончины...
Ломаный грош вам за ваши морщины.
А я выбираю быть плотью страждущей
во имя ногтя пальца моего, что так обычен
и мне симпатичен.
Я выбираю наслаждение, что просто и бело:
на омытое водою, свежее тело
надевать белую рубаху —
не хочу быть космосом и лежать во прахе.
Ломаный грош вам за речи прекраснодушные!
Я знаю: тайна всех наших печалей
и всех наших деяний ослушных —
в том, что жизнь обречена смерти.
1928
Перевод Е. Бауха
ПЕСНЬ ПРЕД ОТКРОВЕНИЕМ Перевод Е. Бауха/
/
Время сбора, время хора, время ора —
Колобродят колокола на высотах,
Собирая стада Твои, Господи, в Твои соты...
Вот речка детства и юности моей — струй мельканье:
В них — рыбы к субботе моей, облаков чистейшие ткани.
Стрекотанье цикад, травы в росах, древесные тени:
Вишен, яблок и груш сочность, сладость и мленье...
Больно мне, ведь давно я здесь не был, и свет тот погас,
Не пивал эти воды, чистейшие, словно слезы из глаз.
Что вернулись взглянуть на места эти, память храня
Может, мама взойдет в тихой святости и поцелует меня
В медно-медовом золоте дня...
Перевод Е. Бауха
«Чудится мне, что рука моя ждет…»
/Перевод Е. Бауха/
* * *
Чудится мне, что рука моя ждет:
планировать стихотворные ряды —
Богу моему, что спланировал мою родину,
скалистую, песчаную.
Как форма ее из песка и скал,
долин и горной гряды —
форма родины моего духа: мои выраженья.
Я не приверженец краткости
и не чемпион прокрустова ложа,
не могу измерять в скорлупе ореховой малой
вожделенья бушующей крови.
И учусь я законам ритма у моря:
избрал в мэтры тебя, Средиземное море,
в мэтры поэзии!
Перевод Е. Бауха
СОЛДАТЫ В ИХ БЕДСТВИЯХ
/Перевод Е. Бауха/
Не пророк я в Сионе, свидетель лишь — бедствиям,
страданьям солдат в огне агоний,
стиранию лиц, погрязанию сердца,
сжиганью души и пророчества вместе,
образу мудрости солдатских ладоней —
карта черствой страны этой в их руках...
Не пророк я в Сионе, а просто так:
то ли пес домашний, то ли шакал,
что ноздри в ночи раздувает,
чует запах беды и вовремя лает.
Перевод Е. Бауха
В ДОЖДЛИВУЮ НОЧЬ В ИЕРУСАЛИМЕ
/Перевод Е. Бауха/
Горсть дворовых деревьев шумит, словно лес,
тяжесть рек несут облака — разверзнутся хляби, жди!
Ангелы мира, как дети мои, тихо сидят в тепле,
стонут деревья под ветром, глухо шумят дожди.
Снаружи — Иерушалаим: город странствий отца,
несущего в жертву сына на высоту эту:
огонь зари еще пылает вдали, там, на горе,
не погасили дожди его: вечный огонь Завета.
