И, взяв старый котелок, мы отправились искать Раковку.
Прошагали село, вышли на звонкое от кузнечиков поле и остановились. Впереди тигриным семейством растянулись рыжие от зари пушистые сопки, а возле них, у самых мокрых лап, тащила брёвна работящая река.
— Это не наша. В таком шуме раки водиться не станут, — решили мы и потопали дальше.
Переправились через реку, забрались в прохладную моховую глушь, а Раковки всё не было. И мы стали сердиться:
— И где она, эта Раковка?!
И тут, среди папоротников, за большой рекой блеснула малая. Вода золотилась в ней медовыми струйками, лужицы в солнечных пятнах желтели, как блюдечки мёда, на травинках вспыхивали зелёные стрекозы, а в сторону от нас медленно уползал недовольный удавчик.
Сын бросился за ним, но вдруг глянул под ноги и закричал:
— Раки!
Мы быстро нахватали их полный котелок. Они зашевелились, зашебуршили, будто бы заворчали: «Ну и вредные мужики попались! Сейчас домой понесут, огонь разведут, варить будут!»
Но мы присели на поваленное бревно рядом с дедом, который ловил пескарей для наживы, и стали слушать тишину. И капли воды из родника. И шелест травы под брюхом уползающего удавчика. И высоко-высоко звук реактивного самолёта.
— Тихая речка! — сказал сын.
— А чего ей шуметь? О чём рассказывать? — подумал я вслух. — Это тебе не кит, который по всем океанам прокочевал. Она-то всего два-три километра по земле бежит.
— И то верно! — усмехнулся дед. — Что с неё возьмёшь? Чего ей шуметь? Не Амур, не Волга. Раковка. Что в ней? Пескари да раки. Что на ней было? Кто знает? Разве что когда-то интервентов туда-сюда гоняли. Да японский офицер погнался за разведчиком, саблю потерял. А уж как пошли партизаны гнать самураев до Тихого океана, так эта Раковка из-под копыт до самого неба летела!
Мы с сыном переглянулись: вот тебе и Раковка! Вот тебе и тихая речка! Хоть и течёт по земле всего два километра, но и интервентов по ней туда-сюда гоняли! И японский офицер саблю в ней потерял! И до неба из-под копыт летела! А как погнали от неё оккупантов — так до самого Тихого океана. Ничего себе тихая речка!
Да не тихая она, не забытая, а просто скромная. Скромная, да боевая! Разговорились мы, расшумелись, так что котелок перевернули. А раки из него бегом, бегом! Поди, соберутся в норе, в своей медовой воде, начнут шуршать, шевелить усами, качать головами: «Ну, повезло, вот повезло! Хорошие мужики нам попались!»
Жара.
Уснул мой тихий плот.
Плеснёт рыбёшка редко-редко.
И солнце из лучей плетёт
По дну играющую сетку.
Мне виден трав морских изгиб,
Видны узоры из песка мне,
И, как живые, возле рыб
Играют
Камни,
Камни,
Камни…
А разбегусь, взлечу, нырну —
Всю глубину
Переверну!
Гудит в ушах — весёлый гуд!
Качнутся мшистые ухабы,
И камни боком побегут»
Как будто
Крабы,
Крабы,
Крабы!
Живыми искрами сквозят
Мальков пугливые семейки,
И юрко травы заскользят,
Как будто
Змейки,
Змейки,
Змейки!
За поворотом — поворот,
За поворотами — изгибы,
И две руки летят вперёд,
Как будто
Рыбы,
Рыбы,
Рыбы!
Плыву к знакомым уголкам,
Бегут подводные картины,
И солнце водит по рукам
Опять живые паутины.
Сейчас даже подумать удивительно, что с нами когда-то было такое: жили мы с сыном на берегу океана, ходили к бухте смотреть, как рыбачат другие, а сами не поймали ни одной рыбы.
Наконец и мы соорудили удочку, накопали у берега юрких морских червей и отправились на рыбалку по плавучим мосткам, протянутым от берега к поставленному на прикол старому пароходу. Не было на нём уже ни матросов, ни капитана, и только на корме сидел старичок вахтенный и пускал из трубки дымок. Сначала дымок был по-дневному белым, потом голубым, потом накалялся, как проволочка в огне, золотился, и тогда по качающимся мосткам один за другим начинали топать на вечерний лов рыболовы.
Первым шагал вразвалку бывалый водолаз, который хороню знал, где водится рыба.
За ним — старый боцман, который когда-то ловил в Антарктиде китов.
Потом — взявший отпуск командир корабля, капитан третьего ранга.
За командиром шлёпали мальчишки, а за мальчишками со своей удочкой мы. Ловить большую рыбу.
Все уселись поближе к корме, свесили с мостков ноги, наживили крючки и метнули лески. Грузила быстро пошли вниз сквозь бегущие по воде ребристые облака и сопки. Мы проводили их взглядом и стали ждать.
Прошёл рядом, выбираясь в океан, теплоход, приподнялся на синей волне, гуднул: «Ну как?»
Мелькнул вверху самолёт, глянул вниз: «Ну что?»
А могучие портовые краны, грузившие вдали на судно машины, даже не повернулись: «Смотреть-то не на что!»
В глубине, под заросшим днищем парохода, колебались травинки, ползла по дну сонная морская звезда, сверкали мальки, а рыбы не было. Курил на корме старичок, сердито сопел рядом с нами командир корабля, а рыбы всё не было.
Но вот справа, на краю бухты, солнце присело на дома, потёрлось о крыши, и зазолотился, заалел в прозрачной дымке весь большой город. И облака, и дома, и краны.
И тут внизу, под кормой, засеребрились крупные рыбьи спины.
Водолаз откинулся назад, потянул леску, и на мостки вылетела тяжёлая серая краснопёрка!
— Ага! — крикнул командир. И у него в руках тоже заколотилась пахнущая глубиной рыба.
Потом выдернул рыбу боцман. За ним стали тянуть мальчишки. И только у нас не клевало. Прошёл под кормой целый золотистый косяк, потёрся о борта другой. А у нас не клевало.
— Не идёт? — спросил командир.
— Не идёт, — сердито ответил сын.
И вдруг леска дёрнулась, и капитан шёпотом закричал:
— Тяни, тяни!
Сын потянул, закричал:
— Рыба, рыба!
И в воздухе затрепыхалась маленькая краснопёрка.
Мальчишки пересмехнулись, скривились:
— Ну и рыба…
Сын замер.
Но командир корабля посмотрел на неё и как-то звонко сказал:
— Вот это рыба!
Старичок, который курил трубку, спросил:
— Первая?
Мы кивнули, и он закачал головой:
— Ай да рыба!
Качнул головой водолаз. И старый боцман, который ловил китов в Антарктиде, развёл руками:
— Да, это рыба!
Привстал на волне катерок, задержался вверху самолёт. Даже деловитые портовые краны важно повернули железные головы, будто заинтересовались: «Ну-ка, что там за рыба?»
И само солнце, протянув лучи, похлопало ими по нашей рыбе, позолотило бока, засветило ей алые перья и пыхнуло, словно сказало: «Отличная рыба!»
И уже прошло с той поры много лет, и ловилась у нас в жизни рыбка всякая — и большая, и малая, и хорошая, и не очень, — а мы с сыном часто вспоминали, как шли мы, счастливые, по золотому закату домой, несли улов, и какая эта была прекрасная, замечательная, лучшая в жизни рыба!
На судно пришел
Новичок,
Принёс на плече
Сундучок.
Приладил в каюте багаж:
Две книжки,
Блокнот,
Карандаш.
Тельняшку морскую надел.
И вмиг сундучок
Опустел.
А лишь пробудилась заря,
Отправился парень в моря.
Он плыл мимо льдов и пустынь.
Он видел и темень и синь.
А где-то зашёл
На базар,
Глядит:
Продается омар.
— Ого! — удивился моряк. —
Какой удивительный
Рак!
Вот это рачок так рачок!
А ну, полезай в сундучок!
Он с лодки рыбёшку кормил,
Вздыхал:
«Удивительный мир!
А если нырнуть
В глубину?!
Опасно,
А всё же нырну».
Он с лодки в лагуну нырял,
И срезал звенящий коралл,
И краба принёс на крючке —
Пускай полежат в сундучке!
Из зуба акулы
Крючок,
Из Африки
Странный стручок,
Из дальней страны
Пятачок
Попали к нему в сундучок.
А как-то во льдах он тонул,
Но выплыл,
Доплыл,
Дотянул
И, кашляя, дул до утра
В горячие угли костра.
А днём в сундучок положил
Гачок
От погибшей баржи
И тёплый ещё уголёк
Запрятал в платке
В уголок.
Вот так и полнел
Сундучок,
Вот так и взрослел
Морячок.
А время гостить подошло,
Попал он в родное село.
Присел на родимый порог,
Поклажу поставил у ног.
Мальчишек собрал
Морячок —
И вмиг
Опустел сундучок.
Матрос заглянул
В уголок
И видит:
Лежит уголёк.
Он взял уголёк на ладонь,
И словно бы вспыхнул огонь,
И словно бы вновь до утра
С друзьями сидел у костра.
А чудная ночка плыла,
И пахли укроп и пырей,
И снились мальчишкам села
Созвездья далёких морей…
