рано?
Что не так? – всё не так, всё мимо,
Всё не в кайф в фееричном шоу
Мне, поломанной марионетке 65.
А луна притворилась душою
И на первой повесилась ветке.
До заутрени 66 не дожить мне,
Три звонка – бесконечность в кубе.
И в безактно-бестактном режиме
В стекловате слов твоих губы.
У зари и у рампы 67 цвет пива,
Жизнь – театр абсурда и тени.
Ночь могла быть иной, красивой,
Если б ты не ушел на сцену.
Дурацкий сплин, навеянный луною,
Ненастьем, фильмом – чёрти знает чем!
И до удушья тесно быть одною,
И для молчанья не хватает тем.
Ты где-то пьёшь, забыв меня навылет,
Прервав опасных смс трассир,
А я резцом луча сквозь танец пыли
Рисую мне привидевшийся мир.
И негативом в памяти былое -
Где свет, там тень и ясно там, где мрак.
А спецэффекты – кровью и золою.
Душа закрыта. Вывеска – антракт.
И мне в стакане бурь искать покоя,
Чтоб вольной стать, швырять себя в тюрьму
И выкупать истерзанной строкою
Пощаду смысла бунту моему.
Ну что же ты?! – я здесь, на этом свете -
Мне без тебя, поверь, вовек не счесть,
Тождественны ли жизнь в четвёртой трети
И измерение под цифрой шесть.
(из поэмы «Средневековье»)
Святой инквизиции праведен гнев -
Отступнице век не дождаться покоя,
Отныне и присно дарованы мне
Все ужасы Босха 68, Эль Греко 69 и Гойя 70.
За то, что дошла до запретной черты,
За ересь, за богопротивные свитки,
За бунт и гордыню мне послан был ты -
Моим изощрённым орудием пытки.
Тебя по лекалам грёзы моей
Вернее уже и создать не могли бы -
Но свет твой в бездонном провале ночей
Страшнее костра и безжалостней дыбы.
Я гасну, затеряна в древней пыли,
Ты таешь в сиянии солнечных свитков.
Не годы – столетья! – меж нами легли -
Меж мной и прекрасным орудием пытки.
Мне биться, кричать, задыхаться в дыму -
Не выдумал жёстче и сам Торквемада 71! -
Но знаешь, почти благодарно приму
Все муки земли на всех кругах ада.
Когда, наконец, мне сыграют отбой -
Останется жизнь эту вспомнить навскидку -
Я мир назову местом встречи с тобой -
Моим совершенным орудием пытки.
В косматом коконе израненной метели
По ниточке пройти сквозь беспощадный строй.
Колючих плёток свист больней, чем ближе к цели –
Но мне туда, где свет, где смех и голос твой.
А в комнате тепло, уютно и спокойно,
Так что меня влечёт в истерзанную жуть?
Туда, где меж миров мотив заупокойный,
Где с призрачной тропы уже мне не свернуть.
А где-то за спиной осталось всё былое,
И замыкает вихрь бесовское кольцо…
Там где-то есть твой дом, и мы живём в нём двое,
И снег укрыл давно прозрачное лицо.
(из поэмы «Средневековье)
И когда во мне жизнь каплей ртути застыла,
Не имея в запасе ни срока, ни шанса,
И когда я себя опускала в могилу -
Хлынул тут ослепительный свет Ренессанса 72.
И мне стало неважно вдруг, что безответно:
Звуки флейты, гитары и виолончели
Возвестили, что мрак исчезает бесследно
Там, где правит любовь, как "Весна" Боттичелли 73.
Мне теперь не до скорбных молитв, не до плача -
Пьяный ветер дороги вдыхаю легко я.
Надо мною беззлобно стебется Боккаччо 74,
И бродяга Сервантес 75 мне машет рукою.
А в распахнутом небе – бездонном и ярком -
Рафаэлевы 76 ангелы плещутся нынче.
Мне в весенней Венеции слушать Петрарку 77,
Мне в осенней Болонье встречаться с да Винчи 78.
Мне ещё воскресать, перебарывать тленье -
Сожжена я в любви и воскресла с любовью.
Ну, а свет после смерти – и есть Возрожденье,
Так обычно кончается Средневековье 79.
Впустила утро, отодвинув шторы:
На улице плюс два, киселит снег.
Невнятно, сбивчиво, развязно, скоро
Доносится капели пьяной сленг 80.
Зима проспала оттепель беспечно –
Измаялась за ночь, взбивая пух.
И причитает, что совсем не вечна,
Что тает зренье и подводит слух.
Январь всего лишь, а она устала –
Старается: шлифует гололед,
Заводит вьюгу, стужит – толку мало,
Весна бесстыжая весны не ждет.
Что ей, зеленой, сроки и законы?!
Чуть отвернись – сведет мороз к нулю.
И смски шлет земле влюбленной
Меж облаков: «Спешу… хочу … люблю».
Мягкая музыка, кошки мурчанье,
Тихие вздохи уставшего ветра,
Ты в необъятной дали заэкранной
Быстрые буквы шлешь стайками щедро.
И принимая их, мир мой искрится,
Как от луча озорного росинка.
Буквы летят, легкокрылые птицы,
Ткут между нами ленту-тропинку.
По-прежнему, здесь караван идет,
Собаки лают, кому надо – слышат.
Помазан царь. Безмолвствует народ.
Закон что дышло 81, и контора пишет.
Как раньше – каков поп, таков приход.
Маразм крепчает, разум еле дышит.
Рожают бабы. Все уйдут на фронт.
Мглой кроет небо – правды нет и выше.
Белеет парус. Ярославна ждет.
На дне светло. Художники на крыше.
Немытая страна рабов, господ
Под водкой ниже, под травою тише.
Вопросов вечных растворилась соль:
Кто виноват? Что делать? и доколь?
Меня излечат только эвтаназией,
Вручив Харону 82 бережно с оказией 83,
Скрепив уста и наложив печать.
Но и в пути к убежищу загробному
Сорву запрет, чтоб уходить свободною
И песней своды мрачные смущать.
Ты сны мои читаешь между строчек,
Собою заполняешь эти сны,
Готовишь нам побег из одиночек -
Мы так давно в себя заключены.
Выстукивать сердцам тире и точки,
С размаху биться в такт о гладь стены -
Изгнанники, смутьяны-одиночки
Навек друг к другу приговорены.
Презрев пространство, время, оболочки
Душа с душой слились, обнажены.
Им больше не придётся в одиночку
Потёмки слушать в свете тишины.
