Андон Чаюпи - Поэзия социалистических стран Европы

Сгори, мое горе! Ветер,
Развей на просторе пепел!
Лишь старый и добрый мастер
Не огорчился бы этим.
Тяжелое время настало,
Тяжелое бремя давит,
И гибнем со дня мы на день,
Борясь со своей душою.
Тоскливых песен не надо —
Вот осень, пора листопада.
Вода подмывает берег,
Осинки поток уносит.

Под вечер приди, под вечер,
Когда начинает смеркаться.
А сгнивший порог переступишь,
Очутишься в ветхом покое,
На лавку кривую сядешь,
На шее тоска — черный камень:
Где радость? Куда девалась?
О, где же ты, дом веселый?

Тихо. Ни вздоха, ни шепота.
О тишина, будь ты проклята!
Боже! Чума как будто
Все, что было, косой скосила!

Подкованные гвоздями,
Гремят каблуки по камню,
Мглу кто-то сечет ножами,
Алеет вино в стакане.

И розы где-то в садах там
Шепчутся с темнотою, —
Слышишь ты — о любви без горя,
Про время золотое.

Вот я сижу у окошка…
Выйди на рынок, Фиданче,
В гулких своих обутках
На деревянных подошвах.

Ах, молодое ты деревце,
Писаная красавица,
Пусть мое око вытечет,
Коль на тебя подымется,
Пусть и рука отвалится,
Если к тебе протянется.
Ну а если смогу устыдиться
Тем, что жив я, мертвец погребенный,
Ты скажи мне, ответь, Фиданче,
Куда от стыда мне скрыться!

Мастер был, над другими начальник,
Нынче сделался я подручным,
За долги продал я мастерскую,
За долги продал все инструменты…
Вот они — две руки мои. Обе
Иссыхают сейчас без работы!

С тех пор как Ленка рубашку,
Из тонких ниток рубашку
Ткать на станке перестала
И нанялась на работу,
Ленка табачницей стала,
Очи ее притупились,
Веки ее опустились
И запеклись ее губы.

Не рождена была Ленка
Для едкой пыли табачной:
Желтый табак — отравитель —
Розовым грудям погибель.

В первую же годину
Сникла, поблекла девчина,
А на вторую годину
Ленку болезнь придавила;
Третий год отнял все силы,
Ленку довел до могилы.

Ночью глядит на могилу
Месяц с вершины небесной,
И только ветер унылый
Шепчет печальную песню:
— Ах, почему не успела
Ленка доткать рубашонку,
Ту, что была для подарка?..

Ты все так же, Яна, как рассвет румяна?
Ждешь ли, чтоб завел я на тамбуре песни,
ждешь ли, чтоб вернулся я в село родное,
чтоб тебе послал я свадебные перстни?

С боевым отрядом я три года, Яна,
по горам скитаюсь, средь Кара-Ормана.
Я брожу с винтовкой, тощий и сутулый,
поседели кудри, посмуглели скулы,
трижды прохворал я летней лихорадкой,
гнил в норе потайной, о тебе мечтая,
как табак ты нижешь меж подружек сельских.
В облаке весеннем облик твой искал я,
в ручейках — лучистый взор твой видел, Яна,
про тебя повсюду спрашивал напрасно —
ты ждала в селенье друга-партизана.

Но тебе не ждать бы ни меня, ни свадьбы.
В подневольных странах свадеб не играют,
там, где мать рыдает, — не поют, не пляшут,
в царстве темной ночи день не рассветает.
Вытекшие очи — две кровавых раны;
нет в селе сожженном жениха для Яны.

Не встречай же сватов на своем пороге —
развезло кровищей все пути-дороги,
перстень обручальный стал звеном кандальным,
свадебные песни обернутся плачем,
вороны слетятся, словно поезжане,
пуля поцелуем обожжет горячим.
Запиши ты, Яна, в сердце это слово,
облекись, голубка, в куртку с патронташем
и подайся в горы к партизанам нашим.
Скоро за глумленье над твоей любовью
супостат-разлучник нам заплатит кровью.
А когда в сраженьях забелеет утро
от волны эгейской до волны Ядрана,
залечу я раны, обниму невесту,
сватов-побратимов разодену, Яна!
С партизанской четой, перед всем народом,
с песнями мы двинем буйным хороводом.

Ты вплети фиалки в смоляные косы,
улыбнись глазами, словно день погожий,
шевельни плечами теплой ночью летней!
Загудят волынки, залп ружейный грянет, —
выйди в круг подружек! Пусть народ наш глянет
на твои мониста, на твою повадку.
Праздником всеобщим эта свадьба станет!

Под суровым серым камнем, где-то в старой волчьей яме
Прадеда ружье зарыто и лежит-молчит годами.

Закопал его под вечер Янко-атаман, мой прадед:
— Эх, еще бы в бой последний! Час придет, ружье зарядят…

И ушел навек, как солнце, за гору в сиянье рдяном.
Сын нашел оружье в поле, что шумит густым бурьяном.

Лют, как рысь, он вместе с братом шел на битву — стал гайдуком,
Он на ста вершинах бился, добывая счастье внукам.

И с колена на колено, огневое, родовое,
Перешло ружье — служило мне оно во время боя.

Молодой еще, подросток, поднял я оружье мщенья,
Проходя с моим отрядом через грозные сраженья.

В час, когда победы знамя развевается с флагштока,
Вновь ружье зарыл я в землю, пусть оно лежит до срока!

Притаилось наготове. Если только враг нагрянет,
Сын мой, вырывши оружье, за отчизну грудью встанет.

Меня уже нет.
Струны гортани моей
стали белыми колоколами.
На закате в них засыпают
ветры.
Доброй ночи, птицы!

Меня уже нет.
Радужки глаз моих
превратились в синюю влагу.
На закате пьют ее жадно
озера.
Доброй ночи, туманы!

Меня уже нет.
Меж пальцев рук моих
трава проросла.
На закате цветы собирают
девушки наши.
Доброй ночи, ночи!

Меня уже нет, нет…
Струны от боли дрожат:
— Ствол маслины! Упрись в небеса,
чтоб они не обрушились!
Синей влагой набрякли глаза:
— Пусть ветви из нас прорастут!
Мы плоды твои!
Пальцы молят, шепча из травы:
— Облеки нас корою твоей,
нам больно, мы мерзнем!

Меня уже нет.
На лбу моем покоится
бесстрастная ночь,
пудовая ночь,
очень долгая ночь.

Белая роза, ты цветешь для меня,
и ты, любимая, будешь моей!
Молодость, радуйся ясности дня,
милую сделать счастливой сумей!

Бедное сердце, замри и молчи!
Время, назначенное для счастья,
можно в тюрьме запереть на ключи,
душу — на части, металл — на запястья.

Вечером вчера во тьме
явор-дерево шумел.
Только лег, уснул я только,
странный сон приснился мне.
Мне приснилась мгла ночная,
и два сокола во мгле
с крыльев стряхивали жемчуг.
— Мама, что все это значит,
что за этой мглой маячит?
— Этот сон, мой сын,
тяжек, словно стон:
в нем ночная тьма — приговор, тюрьма,
а два сокола — два брата,
а жемчуг мелкий — цепь сама.

Сидит молодец в остроге
с кандалами на ногах,
с мелкой цепью на руках.
И не видно на дороге,
чтобы кто спешил проведать,
ой, печали!
Утром встанут на пороге,
добра молодца возьмут
и на гибель поведут.
И не слышно на дороге,
чтобы кто спешил спасти,
ой, печали!

О черный ворон, жалкий птенчик с черным взором!
Ты — черный вестник с черным приговором!

Огромная печаль, страданья сердцевина —
по юности твоей, погубленной безвинно.
Ты сильным был рожден, и, награжденный силой,
ты рабству предпочел свидание с могилой!
Ты вычистил ружье, собрал отряд, который
в зеленые леса ушел с тобой и в горы.
Завистник и злодей тебя охранке предал.
Пора, чтоб он сполна возмездья вкус отведал!

Встань, воскресни, явись, Гоце-воевода,
ты достаточно терпел горести народа!
Ждут тебя все:
лес, поле в росе,
крестьянские горбы,
тюремные рабы.
Встань за народ,
дай свет свобод!
Чтоб весна пришла весною,
чтобы нашим стало поле,
чтобы села улыбались,
чтобы радовались воле!