Владимир Набоков - Стихотворения

426.

The New Yorker. 1955. Vol. 31, № 34, 8 October — Poems 1959 — Nabokov's Congeries.

The New Yorker. 1956. Vol. 32, № 9, 21 April — Poems 1959 — Nabokov's Congeries.

The New Yorker. 1957. Vol. 33, № 20, 6 July — Poems 1959 — Nabokov's Congeries. Саймон Карлинский сообщает, что ст-ние было первый раз отвергнуто «Нью-Йоркером» в 1953 г. (Dear Bunny. Dear Volodya. P. 314).

Karussel / Carousal / Carrousel (Берлин). 1923. № 2. Печ. по: Звезда. 1996. № 11. С. 45 (публ. Н. И. Толстой). Ст-ние напечатано в журнале-программе русского берлинского кабаре Бориса Эвелинова «Карусель» с подписью Vladimir Sirine вместе с первыми английскими эссе Набокова — «Laughter and Dreams» («Смех и мечты») и «Painted Wood» («Расписное дерево»), подписанными, соответственно: Vladimir V. Nabokoff и V. Cantaboff — см. вступительную заметку и русский перевод Н. И. Толстой в: Звезда. 1996. № 11. С. 42–45.

The English Review (London). 1920. № 144, November. Перепеч. в: Field A. Nabokov: His Life in Art. Boston: Little and Brown, 1967.

The Trinity Magazine (Cambridge, England). 1920. Vol. 5, № 2, November. В письме к матери, Е. И. Набоковой, из Кембриджа от 18 декабря 1920 г. Набоков писал: «Милая, родная, мамочка. Сегодня в кембриджском журнале появилось мое новое большое английское стихотворение, и я чувствую себя героем…» (Berg Collection).

The Atlantic Monthly (Boston). 1941. Vol. 168, December. В письме Э. Уилсону от 21 октября 1941 г.: «Немного стыдно признаться, что на днях я написал первое стихотворение на английском и послал Уиксу, который назвал его „прелестью“ и напечатает в рождественском номере „A<tlantic> M<onthly>“» (Dear Bunny. Dear Volodya. P. 57).

The New Yorker. 1942. Vol. 18, № 36. 24, October. Перепеч. в: Arena (London). 1964. № 17, Januray. Э. Уилсон назвал это ст-ние лучшим из английских стихов Набокова (Nabokov-Wilson Letters. P. 84). Посылая его в письме Уилсону (13 сентября 1942 г.), Набоков жаловался на то, что «сочинение этого амфибрахического стихотворения оказалось трудным. Я все сбивался на анапест, вроде лошадей, которые sbivaiutsia s ryssi па galop. Чтобы перебить монотонную трусцу этого размера, я прибегал к различным анжамбеманам и укорачивал каждую третью строку» (Цит. по: Barabtarlo G. Aerial Views. Essays on Nabokov's Art and Metaphysics. New York: Peter Lang, 1993. P. 270–271). Судя по письму Веры Набоковой Э. Уилсону того же времени, первоначально ст-ние должно было называться «Amphibrachs» (Там же. Р. 272).

The Atlantic Monthly. 1943. Vol. 171, № 1, January. В машинописи (Berg Collection) под загл. «A War Poem».

The Atlantic Monthly. 1946. Vol. 178, № 3, September. Автограф — в письме Э. Уилсону от 16 августа (Dear Bunny. Dear Volodya. P. 155). В 1945 г. ст-ние было отвергнуто «Нью-Йоркером» (Там же. Р. 187).

Russian Literature Triquatrely. 1991. № 24. В журнале воспроизведена рукопись ст-ния, написанного на бланке Корнельского университета.

On the lawn — зачеркнуто: «in the grass»

The New York Review of Books. 1966. Vol. VI, № 7, April 28.

Spell «night»… — реминисценция ст-ния Лермонтова «Выхожу один я на дорогу». Д. Б. Джонсон считает, что ст-ние Набокова было написано в связи с высадкой первых американских астронавтов на луну (Johnson D. Barton. Preliminary Notes on Nabokov's Russian Poetry: A Chronological and Thematic Sketch // Russian Literature Triquaterly. № 24. 1991. P. 325, note 30), которая произвела на Набокова большое впечатление:

Я помню, как дрожал от зависти и страха, когда видел на экране телевизора первые стелющиеся шаги человека в пыли нашего спутника. И как я презирал тех, кто говорил, что не стоило тратить столько долларов на то, чтобы шагать по пыли мертвого мира.

По мнению Э. Филда, это ст-ние возникло из черновой карточки для «Pale Fire», прочитанной интервьюеру: «Naive, nonstop, peep-peep twitter in dismal crates late, late at night, on a desolate frost-bedimmed station platform» (Field A. Nabokov: His Life in Art. Boston: Little and Brown, 1967. P. 366–367). Ср. также ст-ние Набокова 1942 г. «Вот это мы зовем луной…» (Стихи 1979. С. 269).

Большая часть стихотворных переводов Набокова на английский, со справками об авторах, написанных им же, вошла в сборник «Three Russian Poets: Selections from Pushkin, Lermontov and Tyutchev» (Norfolk, Conn. 1944), а также в расширенный сборник Pushkin, Lermontov, Tyutchev, Poems / Transl. by Vladimir Nobokov. London: Lindsay Drummond, 1947. Рецензент Р. С. Стефенсон назвал набоковский перевод из Китса «La belle dame sans merci» (№ 196) лучшим образцом перевода после Жуковского — «как если бы Джозеф Конрад перевел Мицкевича». Поздние переводы критик оценил невысоко:

Прежде всего, поскольку он <Набоков> явно был решительно настроен сохранить все чудесные слова оригинала, это заставило его использовать все изощренные возможности гибкой английской просодии XIX века и изобильного англо-американского словаря XX века, чтобы уместить все слова в строфы. В результате получались либо неприятная инверсия, либо, когда он стремился к классической строгости своих образцов, — плоский и прозаический диссонанс. Кроме того, сама его приверженность словам приводит к тому, что он игнорирует размер и рифмы оригинала, даже в тех случаях, где эти элементы особенно важны. Например, он превращает александрийский стих пушкинского «Памятника» в строки по 10 слогов и уничтожает (специфически русское) чередование мужских и женских рифм, что приводит к утрате эпиграфической поместительности и той отчетливости, с которой каждое пушкинское четверостишие резко заканчивается тетраметром. В переводе таких стройных стихов, как пушкинские, эти черты следует сохранять. Еще труднее простить его небрежение женскими рифмами лермонтовского «К*» («Прости! — мы не встретимся боле…»), где анапест и очевидное сходство со «Стансами к Августе» Байрона служат дополнительными основаниями сохранить их.

Переводы из Лермонтова критик называет самыми неудачными, он также отмечает диспропорциональное, на его взгляд, представление поэтов: двадцать пять из тридцати двух страниц сборника отведено Пушкину, только две Лермонтову и пять Тютчеву, а также то, что основное пространство занимают переводы драм в стихах. Последнее он считает

…молчаливым признанием того обстоятельства, что такие чудеса, как любовная лирика и сказки в стихах, переводчику не по силам. <…> Он мог бы достичь большего разнообразия, если бы включил эпиграммы и прочие изящные пустяки. <…> …но его целью было показать Пушкина в его самых впечатляющих проявлениях, и ему это удалось. Ничто не могло лучше соответствовать его страсти к русскому слову оригинала, чем маленькие трагедии, белый стих, материальная плотность монологов, насыщенные существительными строки которых иногда почти без изменений могут быть переданы на английском.

Основные мотивы этой рецензии предвосхищают последующую рецепцию набоковского перевода «Евгения Онегина» (1964) с его идеологией «буквального» перевода (см.: Классик без ретуши. Литературный мир о творчестве Владимира Набокова: Критические отзывы, эссе, пародии / Под общ. ред. Н. Г. Мельникова. М: Новое литературное обозрение, 2000. С. 375–416), которая была сформулирована уже ко времени создания первых переводов на английский (эссе «The Art of Translation» (1941), русский перевод Е. Рубиновой и А. Курт см. в: Набоков В. Лекции по русской литературе. М.: Независимая газета, 1996. С. 389–400).

Совместно с Э. Уилсоном. The New Republic (Washington). 1941. 21 April — Three Russian Poets. В письме к Э. Уилсону, написанном до 12 декабря 1940 г., Набоков сообщает, что закончил первую сцену этого перевода (Dear Bunny. Dear Volodya. P. 35).

Three Russian Poets — Pushkin, Lermontov, Tyutchev. Poems. Перевод ст-ния А. Пушкина «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…» (1836). Подстрочный перевод 3-й строфы также в Р&Р (Р. 113): «Tidings of me will cross the whole great Rus, / and name me will each tribe existing there: / proud scion of Slavs, and Finn, and the now savage / Tungus, and — friend of the steppes — the Kalmuck».

Three Russian Poets — Pushkin, Lermontov, Tyutchev. Poems. Перевод ст-ния А. Пушкина «Анчар» (1828).

Three Russian Poets — Pushkin, Lermontov, Tyutchev. Poems. Сцена из «Скупого рыцаря» (1836).

Three Russian Poets — Pushkin, Lermontov, Tyutchev. Poems. Сцена из «Пира во время чумы» (1832). Набоков сообщает, что закончил этот перевод, в письме Уилсону от 18 июля 1941 г. из Стэнфордского университета (Dear Bunny. Dear Volodya. P. 52)

Nabokov's Congeries. Строфа II («Thus a young scapegrace thought…») также в Р&Р (Р. 125). Перевод строф I–VIII, XXXII–XXXIV 1-й главы «Евгения Онегина». Набоковский перевод «Евгения Онегина» является не совсем прозаическим подстрочником: в нем почти нигде не сохранена рифма, а также «принесены в жертву» точности и дословности «„гладкость“ (она от дьявола), изящество, идиоматическ<ая> ясность, число стоп в строке, рифм<а> и даже в крайних случаях синтаксис», но в общем соблюден ямбический размер, потому что «во-первых, <…> это небольшое ритмическое стеснение оказывается вовсе не помехой, а служит незаменимым винтом для закрепления дословного смысла, а во-вторых, <…> каким-то образом неодинаковость длины строк превращается в элемент мелодии и как бы заменяет то звуковое разнообразие, которого все равно не дало бы убийственное для английского слуха правильное распределение мужских и женских рифм» (Набоков В. Заметки переводчика // Новый журнал. 1957. Кн. 49; цит. по: Набоков V. С. 602), подробно о набоковском переводе и комментарии см.: Dolinin Alexander. «Eugene Onegin» // The Garland Companion. P. 117–130; русский перевод комментария Набокова к приведенным здесь строфам см. в: Набоков В. В. Комментарий к роману А. С. Пушкина «Евгений Онегин». СПб., 1998. С. 102–122, 155–171.