Potemkine a été nommé à Rome*. Vous savez l’amitié qu’il me porte. Si son crédit à Pétersbourg était en raison de son excellent cœur et de ses sentiments pour moi, je ne serais guères embarrassé de mon avenir. Il m’avait donné rendez-vous en Russie, où il comptait aller dans le courant de ce printemps, mais il se pourrait que la nomination qu’il vient de recevoir le fit renoncer à son voyage.
Ce sera un heureux moment, chers papa et maman, que celui où nous nous reverrons. Si l’état de Dorothée se confirme*, je serai doublement aise de me trouver auprès de vous dans un moment semblable. Dites mille amitiés de ma part à son mari et assurez-le que je désire bien sincèrement de faire sa connaissance. Nicolas m’a écrit deux fois dans ces derniers temps. Il me dit entre autres que selon toute probabilité il ne quittera pas Varsovie dans le courant de cette année. C’est pourquoi il m’engage à venir le voir en passant. Il est possible que je le fasse, bien que, d’autre part, il m’en coûterait de laisser voyager toute seule ma femme et trois enfants. Mais il y a dans cette pauvre femme une force d’âme qui n’est comparable qu’à la tendresse de son cœur. J’ai mes raisons pour vous parler ainsi. Dieu seul qui l’a faite connaît tout ce qu’il y a de valeur dans cette âme. Mais vous qui m’aimez, je veux que vous sachiez que jamais un être humain n’a été aimé par un autre comme je l’ai été par elle. Je puis dire, presque par expérience, que depuis 11 ans il n’y a pas eu un seul jour dans sa vie où pour assurer mon bonheur elle n’eut consenti, sans hésiter un instant, à mourir pour moi. C’est quelque chose de bien grand et de bien rare, quand ce n’est pas une phrase.
Ce que je dis là doit vous paraître étrange. Mais encore une fois: j’ai mes raisons. Ce témoignage que je lui rends, n’est qu’une bien pauvre expiation.
Перевод
Мюнхен. 15 апреля 1837
Ваше последнее письмо очень меня порадовало, от всего сердца благодарю вас за него*. Благодарю вас также за доброту, с какой вы обещаете облегчить мне путешествие. Буду весьма огорчен, если это причинит вам хоть малейшее затруднение. Но, признаюсь, я был бы не менее огорчен, если бы за отсутствием средств вынужден был остаться в Мюнхене. Мне не терпится уехать отсюда. Итак, если не встретится непредвиденных препятствий, я рассчитываю пуститься в путь тотчас же по получении денег. Это будет, по всей вероятности, в июне. Перед отъездом я продам всю мою здешнюю обстановку, так как, что бы ни было, я твердо решился более не возвращаться сюда. Назначение Северина окончательно укрепило эту решимость*. Я ничуть не расположен служить под его начальством. Однако я удерживаю за собой свое место, ибо, сколь оно ни незначительно, все же обеспечивает мне право просить другое.
Потемкин назначен в Рим*. Вы знаете его дружбу ко мне. Если его влияние в Петербурге было бы соразмерно его добрейшему сердцу и его отношению ко мне, я нисколько не беспокоился бы за свою будущность. Он условился встретиться со мной в России, куда рассчитывал поехать этой весной, но возможно, что назначение, только что полученное им, принудит его отказаться от этой поездки.
Как счастлив я буду, любезнейшие папинька и маминька, свидеться с вами. Если положение Дашиньки подтвердится*, мне будет вдвойне приятно быть с вами в такое время. Передайте от меня самый сердечный привет ее мужу и скажите ему, что я очень буду рад с ним познакомиться. Николай дважды писал мне за последнее время. Он говорит, между прочим, что, по всей вероятности, не уедет из Варшавы в этом году. Поэтому он приглашает меня заехать к нему по дороге. Возможно, что я так и сделаю, хотя, с другой стороны, мне было бы затруднительно отправить в поездку жену совсем одну с тремя детьми. Но эта слабая женщина обладает силой духа, соизмеримой разве только с нежностью, заключенной в ее сердце. У меня есть свои причины так говорить. Один Бог, создавший ее, ведает, сколько мужества скрыто в этой душе. Но я хочу, чтобы вы, любящие меня, знали, что никогда ни один человек не любил другого так, как она меня. Я могу сказать, уверившись в этом на опыте, что за одиннадцать лет не было ни одного дня в ее жизни, когда ради моего благополучия она не согласилась бы, не колеблясь ни мгновенья, умереть за меня. Это способность очень редкая и очень возвышенная, когда это не фраза.
То, что я говорю, должно быть, покажется вам странным. Но, повторяю, я имею на то свои причины. И эта дань, воздаваемая ей мною, является лишь весьма слабым искуплением.
Тютчевым И. Н. и Е. Л., 9/21 мая 1837*
34. И. Н. и Е. Л. ТЮТЧЕВЫМ 9/21 мая 1837 г. Фарнбах
Farnbach. Ce 9/21 mai 1837
Enfin, chers papa et maman, j’ai la satisfaction de pouvoir vous annoncer que dans quelques heures d’ici nous nous mettons en route. J’ai rejoint ici ma femme avant-hier et suis décidé à faire le voyage avec elle*. Pour Nicolas, je le verrai plus tard, s’il plaît à Dieu. Selon toute probabilité, cette lettre précédera notre arrivée de peu de jours seulement. Comme nous voyagerons par voiturier, il nous faudra bien 11 à 12 jours jusqu’à Lübeck. Ma grande ambition serait d’y arriver pour le 3 juin/22 mai, jour du départ du bateau à vapeur. Ce qui fait que je pourrais espérer d’avoir le bonheur de vous embrasser avant que ce mois-ci ne soit pas écoulé.
Ma femme a reçu hier une lettre de ses enfants* qui m’a un peu alarmé. Charles nous écrit que la santé de Dorothée allait mieux et qu’elle avait déjà quitté le lit. Mais aurait-elle été malade? Et qu’est-ce que c’était? Malgré la nouvelle du mieux, je ne suis rien moins que rassuré. Que le Dieu la protège…
Je suis bien coupable d’avoir si longtemps tardé à vous remercier, cher papa, de l’envoi de la lettre de change. Elle m’est parvenue au moment où nous avions le Gr<and>-Duc sur les bras, et ce n’était pas une petite besogne*. Depuis les préparatifs du départ toutes ces dernières dispositions à prendre, en quittant définitivement les endroits où l’on a si longtemps séjourné! Tout cela a complètement absorbé mon temps… Enfin c’est fait et nous partons… Ce voyage tel que nous l’allons faire, ne sera pas sans désagrément. Mais vous êtes au bout et cela me suffit… Mais me reconnaîtrez-vous? Car je vous préviens que vous me trouverez prodigieusement vieilli. Ainsi vous voilà avertis…
Adieu, chers papa et maman, et puisse cet adieu être le dernier. Je baise vos mains et suis pour la vie votre tout dévoué fils. T. T.
Перевод
Фарнбах. 9/21 мая 1837
Любезнейшие папинька и маминька, рад наконец-то объявить вам, что через несколько часов мы пускаемся в путь. Третьего дня я приехал сюда к жене и решил ехать вместе с нею*. Что до Николушки, я увижусь с ним позднее, если Богу будет угодно. По всей вероятности, это письмо опередит нас всего на несколько дней. Так как мы едем в наемной карете, путешествие до Любека займет не менее 11 или 12 дней; я очень желал бы приехать туда к 3 июня/22 мая, дню отплытия парохода. Таким образом, я надеюсь, что смогу обнять вас до истечения этого месяца.
Жена получила вчера от своих детей письмо*, которое меня несколько встревожило. Карл пишет нам, что здоровье Дашиньки лучше и что она уже встала с постели. Да разве она была больна? Что же с ней было? Несмотря на известие о том, что ей лучше, я нисколько не успокоился. Да хранит ее Бог…
Я очень виноват, что так долго собирался поблагодарить вас, любезнейший папинька, за присылку векселя. Я получил его в то время, когда мы возились с великим князем, а это была тяжелая работа*. А потом приготовления к отъезду, последние распоряжения, неизбежные, когда окончательно покидаешь место, где прожил так долго, — все это целиком заполняло мое время… Но вот, наконец, все готово, и мы уезжаем… Такое путешествие, как наше, не лишено будет неудобств, но конечной его целью являетесь вы, и это меня утешает. Но узнаете ли вы меня? Ибо предупреждаю вас, вы увидите, что я чрезвычайно постарел. Итак, я вас предупредил…
Простите, любезнейшие папинька и маминька, и да будет это прощание последним. Целую ваши ручки и остаюсь до конца дней моих вашим преданнейшим сыном.
Ф. Т.
Вяземскому П. А., 11/23 июня 1837*
35. П. А. ВЯЗЕМСКОМУ 11/23 июня 1837 г. Петербург
Ce 11 juin 1837
Vous voudrez bien, mon Prince, pardonner, à mon défaut absolu de connaissances locales*, la liberté que je prends de m’adresser à vous, pour vous prier de vouloir bien vous charger de faire remettre à qui de droit les 25 r<oubles> que je dois comme prix de souscription pour les 4 volumes du Современник. Il y a des choses belles et tristes dans le premier. C’est bien là un livre d’outre-tombe*, comme dit Chateaubriand, — et je puis ajouter avec toute vérité que la circonstance qui me l’a fait tenir de votre main lui donne un nouveau prix à mes yeux.
Agréez, mon Prince, l’assurance de ma considération la plus distinguée.
T. Tutchef
Перевод
11 июня 1837
Благоволите, князь, простить меня за то, что, не имея положительно никаких местных знакомств*, я беру на себя смелость обратиться к вам с просьбой не отказаться вручить кому следует причитающиеся с меня 25 рублей за подписку на 4 тома «Современника». В первом из них есть вещи прекрасные и грустные. Это поистине замогильная книга*, как говорил Шатобриан, — и я могу добавить с полной искренностью, что то обстоятельство, что я получил ее из ваших рук, придает ей новую цену в моих глазах.
Примите, князь, уверение в моем особом уважении.
Ф. Тютчев
Тютчевым И. Н., Е. Л. и др., 8/20 августа 1837*
36. И. Н., Е. Л. ТЮТЧЕВЫМ и Д. И., Н. В. СУШКОВЫМ 8/20 августа 1837 г. Петербург
Ce 8 août à bord d’Alexandra 2 h<eures> du matin.
Dieu soit loué. Et à vous, mille grâces vous soient rendues pour la bonne nouvelle. Je n’ai pas besoin de vous dire tout ce qu’elle m’a fait éprouver de sentiments à la fois…[9]
Дашинька, друг мой, обнимаю тебя и новорожденного… благодарю, что поторопилась… Николай Васильевич, поздравляю вас… а вы, маминька… но для вас, маминька, у меня слов нет… День 7-го августа для вас останется памятен… Vous, cher papa, je vous remercie mille fois de n’avoir pas désespéré de faire parvenir à temps jusqu’à moi la bonne nouvelle. Maintenant je pars, le cœur bien plus léger et je m’en vais d’ici pour l’annoncer à toute l’Europe… Nous levons l’ancre dans deux heures d’ici. Votre messager vous dira le reste…[10]
