Teologica - Maxim Berns

Греет душу зеленый чай,

Он – поддельный огонь. В груди

Лижет чашки треснувший край

Будто море берег. Он свой —

Тоже тот, кто хочет идти

И встречать на углах любовь

Губ, потрескавшихся в пути,

На зубах ледяную кровь

Оставлять и принять покой.

Кормит сердце воздух мечты —

С ложки кормит, будто дитя.

Оно пищу плюет – кранты,

Не добьется до первых лет.

Пусть играет с огнем, шутя,

Пусть и кардиограммы ход

Дарит мысли, что жив. Хотя

Это чей-то другой поход

Натирает на сердце след.

Светит лампа, сумрак крадет,

Раскаляется докрасна,

Плавит строчек желтеющий мед,

Чтобы кто-то другой слизал

И под утро была весна.

Чтобы ноги послушно шли

Прочь от ночи, не знавшей сна,

Чтобы люди потом нашли

Мои тайны, как свой вокзал.

Борзой, 23.06.05 года

I. Человек, которого нет. Воспоминание

По костям твоих переживаний

Я уеду в другую столицу.

Тихо, ночью, под тенью дыхания,

Чтобы петь для тебя первой птицей,

Но уже горизонты другие

Брать крылом, и надеясь на чудо,

Рвать в груди паруса ностальгии —

Эту ткань никогда не забуду.

По твоей криптографии кóдов

По движениям – нулям-единицам,

Безвозвратно, под ход пароходов

Заплетаться маршрутами птицей,

Обгоревшей в огне глупых мыслей

И затравленной жизнью до смерти,

Чтоб тобой, словно осенью листьев,

Мне грозили библейские черти.

Я ушел по-английски. Так глупо,

Как никто никогда не скрывался,

Разве только случайные трупы

Прячут так, чтоб УБОП не дознался.

Я бежал от твоих тайных взглядов,

Чтоб не вспомниться и не присниться,

Но в пожаре горючих и ядов

Допылать за тебя и быть птицей.

Нам ли, чайкам, не знать о пожарах!

Нам ли, дальним, не плакать о море

Между черной певучей сансарой

И нирваной! И клятвенно спорить

О тебе – изначальном и светлом!

Мне – сгоревшим, охрипшим под звуки

Сквозь сто жизней. Упасть серым пеплом,

В твои чистые белые руки.

Владикавказ, 11.07.05 года

II. Бояться. Верить

Белый! До отблеска белый!

Стучись, приоткрою двери.

Я тоже под вечер несмелый,

Так что же, бояться верить?

Трещи гулом ставни. Руки

Дрожат. От зимы или боли?

Я помнил тебя в разлуке

Что кровь в восьмистах историй,

Теперь перестать удивляться

Льду поднебесной улыбки?

Нет. Научились драться

За годы и за ошибки.

Белый, входи на минуту,

Поведай кошмары сказок,

Как скоры концы цикуты.

Как зло человечьих масок,

Снежинок не видя знамений,

Смеялось над властью титанов,

А ты в восьмистах превращениях

Стал грустью – сварой самáнов 23,

И плакал весенние реки.

Но солнце назад принимало,

Все, то что обрел в человеке,

Которого вдруг не стало.

Белый. До ангела белый.

Заглядывай, хоть на минутку!

У печки путь греется тело —

Ты впрямь околел не на шутку.

Пусть хохот вьюги и шорох,

Пугают меня до жути

Да так, чтоб бумаги ворох

За ночь исписать. Пусть крутит

Буран небеса до туманов,

Он даст очевидный повод —

Ожившей сварой самана

Влюблюсь без ума в твой холод.

Белый. Трагически белый.

Славная песня из детства,

Солнце. В нем жизнь сгорела

Чистою поступью сердца.

Так что же, бояться? Верить?

Сочи, 24.05.05 года / Владикавказ, 12.06.05 года

III. По настоящему (Рисунок)

Но песня в твоей голове

Поддается сравнению

Свирели, заблудшей в горах,

Пастухом зацелованной.

Ты может учился у горцев

Запретному пению

И песне заветной,

Но только теперь все по-новому —

Пытаешься звуками резкими

Взять ноты улицы,

Забытой и проклятой небом

За кровь и бессмыслие,

За то, что свирель с пастухом

Здесь уже не целуются,

Здесь умер пастух,

А свирель стала страшными мыслями

Оставшихся рядом мечтаний

И первых заутренних

Загадочных звуков имен,

Что разбудят рассветами,

Лицо твоих масок

И смысл отчаяний внутренних,

И глупых соседей подъезд,

Что ты сам сантиметрами

Теперь изучил.

Сочи, 24.05.05 года / Владикавказ, 12.06.05 года

IV. От снега к человеку (Чувства)

В том подъезде мерцающий свет

Воском плавит лестничный марш,

На бетона остывшую плоть

Пыльно сложит дрожащую длань.

Человеку, которого нет

Ты конечно же много отдашь —

Может все, что заставит колоть

Это сердце. Мчаться, как лань

К зацелованной раме окна

Томным ветром, пением зарниц,

Распахнуть ему руки, скрипя

Тихой ленью уставших петель,

Позабыв про события сна,

Про намеки случайных лиц,

В тайнах чувство к нему затая.

И, вдыхая тягучий елей,

Ты уже станешь жить для Него —

Твои мысли, твой голос, твой стан,

Бархат белых пушистых волос

И мечта, как хрустальность комет,

Плюс еще очень много того,

Что не выдашь в отчаянии ран,

Под расстрел. У тебя есть вопрос

К человеку, которого нет.

Но ведь поздно. В окне не горит

Маяком преднамеренный свет,

В полночь улицы старый балкон

Не смеется улыбками глаз.

Он как раньше теперь не стоит

И не плавит печаль сигарет,

И не просит понять в телефон

Для тебя осторожный рассказ.

Он уехал, совсем не сказав,

Как надолго, зачем и куда,

Только память оставил в тебе

Притаиться и медленно жить,

В белом сердце, раскрыв и поняв

Все бутоны намеков и тем

По кругам на озерной воде,

По зверям, что приходит к ней пить.

И от снега, что будто бы есть,

Что касается пальцами струн

И поет в ля-минор, ре-бемоль

Этот стих – опоздавший сонет,

Пусть рыдает замоленный крест,

Пусть летит журавлями июнь,

Передать твою теплую боль

Человеку, которого нет.

Сочи, 25.05.05 года / Владикавказ, 14.06.05 года

V. «Меня теперь нет, а был…» (Поздно)

«Меня теперь нет, а был

Черный и тонкий.

Пальцами дым пускал

Вверх, через два балкона,

Взгляд небесам отпускал

Звонкий, до истины звонкий,

Белого снега звал

Песней – кольцом патрона.

Влагой соленой глаз

Ночью в подушки,

Выстрелом в молоко —

Синее небо,

Шепотом в иконостас,

Маме на ушко —

«Я полюбил его

Вечно и слепо».

Меня теперь нет, а был

И удивлялся,

Его тогда не было – стал

Мне постоянной

Трагедией душных квартир,

Где я остался

Болью изрезанных рук,

А он стеклянный

Падал в мои мечты

Первой снежинкой,

Первой ошибкой тех,

Кто не пытался».

Владикавказ, 14.06.05 года

VI. Человек, которого нет. Посвящение

По ладоням, шершавым касанием

Ты стал сном, что под утро приснится

В душном поезде. В смутном желании

Улететь от тебя и быть птицей.

Рельсы-шпалы возможно другие

Прокурить. Рвать пластмасс, быть посуду,

Притяжения забыть остальные.

«Не забудешь?!» «О, нет! Не забуду!»…

Там, среди обалдевших уродов

В поножовщинах южных провинций,

В их сомнительных сутках свободы.

Чтобы помнить тебя и быть птицей

Потерявшейся в датах и числах,

В твоих áдресах. Я стал бессмертен

В белых пальцах до гроба лучистых

Как и ты, невесом и алéртен 24.

Я сбежал, помня всё поминутно —

Как бездомным по свалкам скитался,

Клеил фото на свежие трупы

И ОМОН опознать обломался.

От оскалов твоих верных гадов,

От историй, что могут случится,

Чтобы в первых кругах дна и ада

Умирать за тебя и быть птицей.

Чтобы в роскоши, винах-сигарах

Порошить господам снег историй,

И шептать заключенным на нарах

О своем не случившемся горе,

О тебе – невесомом, алéртном.

Мне, принявшим обеты разлуки,

Летним ветром держать неприметно

Твои чистые белые руки.

По ладоням, шершавым касанием…

Владикавказ, 14.06.05 года

Листья белого снега с востока

От истоков буддизма – мне в руки.

Эта скука во льдах одинока

Смыслом сока страницы Харуки

Мураками. Мне снег очевиден,

Он активен желанием согреться,

Плыл от сердца – залапан, бесстыден

Голос снов, что устали хотеться.

Хлопок белого.