— Мама не пускает, — сказала девочка, едва сдерживая слезы.
— В доме от этого одни нелады, — объяснила мать.
Однако осталось неясным, что же, собственно, не ладится.
Лолита была чуткой девушкой и не любила настаивать или добиваться исчерпывающего ответа, поэтому она сказала только:
— Ну раз нелады, то ничего не поделаешь.
В следующем доме Лолита услышала другое объяснение. «Шучорита стала правоверной, — заявили ей сплеча, — кастовые обряды соблюдает и кланяется идолам, которых держат в доме».
— Если вы возражаете только против этого, то можно заниматься у нас, — сказала девушка.
Но поскольку и это не помогло, Лолита почувствовала, что тут кроется что-то еще. Поэтому, не заходя больше ни к кому, она пошла домой и послала за Шудхиром.
— Скажи мне, Шудхир, что же, в конце концов, случилось? — спросила она его.
— Пану-бабу ополчился против вашей школы, — ответил Шудхир.
— Почему? — спросила Лолита. — Неужели потому, что в доме у диди поклоняются идолу?
— Не только поэтому… — начал было Шудхир, но осекся.
— Так в чем же дело? — нетерпеливо воскликнула Лолита. — Скажи мне!
— Это длинная история, — попробовал отвертеться Шудхир.
— Что-нибудь касающееся меня?
Ответа не последовало. Краска залила лицо девушки.
— Ах вот оно что — меня наказывают за поездку на пароходе! Значит, в нашем «Самадже» искупление грехов исключается — так, что ли? Значит, теперь меня в нашем Обществе к добрым делам больше не подпустят? И таким путем вы собираетесь морально возвысить меня, а заодно и «Самадж»?
Пытаясь как-то сгладить углы, Шудхир сказал:
— Дело обстоит не совсем так. Чего они действительно боятся, это как бы Биной-бабу со своим приятелем не вмешались мало-помалу в ваши школьные дела.
Но Лолита только еще больше рассердилась.
— Боятся? — воскликнула она. — Не пугаться нужно, а радоваться этому. Интересно, могли бы они предложить нам в помощь кого-нибудь, кто располагал бы хотя бы половиной знаний Биноя-бабу?
— Тоже верно… — пробормотал сбитый с толку Шудхир, — но ведь Биной-бабу…
— Не брахмаист? Это я и сама знаю. И поэтому «Брахмо Самадж» преследует и травит его! По-моему, таким Обществом гордиться нечего.
Шучорита сразу поняла истинную причину бегства учениц из школы. Не говоря ни слова, она вышла из класса и поднялась наверх к Шотишу, чтобы позаниматься с ним и проверить его знания перед надвигающимися экзаменами.
Там, после разговора с Шудхиром, Лолита и нашла ее.
— Ты слышала, что произошло? — спросила она.
— Слышать не слышала, но и без этого все поняла, — ответила Шучорита.
— Неужели мы должны молча все это терпеть?
Шучорита взяла Лолиту за руку:
— Мы будем молча терпеть, что бы ни случилось, — ведь в терпении нет ничего позорного. Разве ты не видишь, как спокойно сносит все отец?
— Но мне часто кажется, диди, — возразила Лолита, — что безропотно терпеть зло — значит поощрять его. Гораздо более верное средство против зла — борьба.
— И как же ты собираешься бороться? — спросила Шучорита.
— Я об этом еще не думала, — ответила Лолита. — Я даже не знаю своих сил, но что-то делать, несомненно, надо. Тех, кто способен из-за угла наносить удары нам — совсем еще девчонкам, иначе, как трусами, не назовешь, что бы они сами о себе ни воображали. Пусть они делают что угодно, я ни за что не отступлю перед ними, ни за что! — И Лолита даже топнула ногой.
Шучорита не отвечала и только молча гладила ее руку. Потом, немного погодя, она сказала:
— Лолита, миленькая, давай узнаем, что думает по этому поводу отец.
— Я как раз собираюсь к нему, — ответила Лолита, поднимаясь.
Подходя к дому, Лолита увидела, как из дверей понуро вышел Биной. Заметив ее, он на минуту остановился, словно в нерешительности — заговорить с ней или нет, но тут же взял себя в руки, слегка поклонился и пошел прочь, не взглянув на нее.
Словно раскаленная стрела вонзилась в сердце Лолиты. Она быстрыми шагами вошла в дом и отправилась прямо в комнату матери. Бародашундори сидела за столом, раскрыв узкую длинную тетрадь, и, по-видимому, была погружена в какие-то сложные хозяйственные расчеты.
Бародашундори с первого же взгляда поняла, что выражение лица дочери не сулит ничего хорошего, и сразу же снова занялась своими подсчетами, причем вид у нее был такой озабоченный, словно все благосостояние семьи зависело от того, сойдется ли итог.
Лолита придвинула стул к столу и села. Но ее мать так и не оторвалась от тетрадки. Наконец Лолита окликнула ее:
— Ma!
— Погоди минутку, девочка, — недовольно отозвалась Бародашундори, — разве ты не видишь, что я… — И она еще ниже склонилась над цифрами.
— Я не буду тебе долго надоедать, — сказала Лолита. — Я хочу знать только одну вещь: Биной-бабу был здесь?
Не поднимая глаз от тетрадки, Бародашундори ответила:
— Да.
— Что ты ему сказала?
— Ну, об этом долго рассказывать!
— Я только хочу знать, говорили вы обо мне или нет? — не отставала Лолита.
Видя, что деваться некуда, Барода бросила перо и, посмотрев на дочь, сказала:
— Да, дитя мое, говорили. Разве я не вижу, как далеко все это зашло. Все в «Самадже» говорят об этом. Так что мне пришлось предупредить его.
От стыда Лолита покраснела до корней волос.
— Отец запретил Биною-бабу бывать у нас? — спросила она.
— Разве станет твой отец беспокоиться о таких вещах? Если бы он хоть немного подумал, ничего этого не случилось бы.
— А Пану-бабу можно бывать у нас по-старому? — продолжала допрос Лолита.
— Ну, что ты говоришь?! — изумилась Бародашундори. — С какой стати нам отказывать от дома Пану-бабу?
— А с какой стати отказывать Биною-бабу?
Бародашундори снова придвинула к себе тетрадь и сказала:
— Тебя не переговоришь, не мешай мне теперь. Мне столько еще надо сделать.
Среди дня, воспользовавшись тем, что Лолита ушла к Шучорите на занятия, Барода пригласила Биноя и высказала ему все, что думала. Она рассчитывала, что Лолита никогда не узнает об этом, и теперь, увидев, что ее хитрость оказалась разгаданной, она очень расстроилась. Ей было очевидно, что миром это дело не кончится и что еще худшие неприятности ждут ее впереди. Однако весь свой гнев она обратила на своего безответственного супруга. «Какая мука для женщины, — думала она, — вести дом, когда рядом с ней находится такая бестолочь!»
Лолита удалилась, унося в сердце бурю. Спустившись вниз, она застала Пореша-бабу за писанием писем. Не тратя лишних слов, она в упор спросила его:
— Отец, разве Биной-бабу недостоин нашего общества?
Пореш-бабу сразу догадался, в чем дело. Он не мог не заметить возбуждения, охватившего в последнее время «Брахмо Самадж», и знал, что атаки будут направлены против его семьи. Он уже много думал над этим. Не подозревай он о чувстве Лолиты к Биною, он не стал бы и слушать, что болтают досужие языки. Но что, если Лолита полюбила Биноя? В чем тогда состоит его долг по отношению к ним? — снова и снова спрашивал он себя.
В его семье назревал кризис — впервые с тех пор, как он открыто порвал с индуизмом, чтобы вступить в «Брахмо Самадж». И хотя, с одной стороны, опасения и мрачные предчувствия и одолевали его, встрепенувшаяся совесть напоминала, что, подобно тому как в свое время, отрекаясь от веры отцов, он следовал одному лишь зову господнему, так и теперь, в этот час испытаний, ему надлежит поставить истину превыше всех общественных условностей и соображений благоразумия и только так он выйдет в конце концов победителем.
Поэтому в ответ на вопрос Лолиты Пореш-бабу сказал:
— О Биное я могу сказать только хорошее. Человек он прекрасный и не только умен, но и в высшей степени порядочен.
— За последние несколько дней мать Гоурмохона-бабу уже дважды была у нас, — сказала Лолита после короткого молчания. — Что, если мы с Шучоритой сходим к ней сегодня с ответным визитом?
Пореш-бабу не смог сразу ответить, так как знал, что теперь, когда почти каждый шаг его семьи не остается незамеченным, такой визит подольет лишь масла в огонь. Но поскольку сам он не видел тут ничего предосудительного, он просто не мог отказать дочери.
— Хорошо, ступайте, — сказал он. — Не будь я так занят, я бы тоже пошел с вами.
Биною и не снилось, что его посещения дома Пореша-бабу, где он столь беспечно проводил время в качестве гостя и друга, могут вызвать такой взрыв общественного негодования. На первых порах, когда он только начал бывать там, он немного стеснялся и, не зная, как следует себя вести, держался связанно и настороженно. Но постепенно робость прошла, и уж ничто не мешало ему чувствовать себя свободно. Услышав впервые, что его поведение сделало Лолиту предметом кривотолков среди членов «Брахмо Самаджа», он был потрясен до глубины души. Больше всего Биноя приводило в отчаяние то, что его чувства к Лолите — как он сам прекрасно сознавал — далеко не исчерпывались просто дружбой, а при теперешнем положении дел, когда одна часть общества так резко противостоит другой, вынашивать подобные чувства ему казалось преступным. Он часто думал, что, строго говоря, назвать его близким другом этой семьи нельзя, что в одном отношении, во всяком случае, он обманывает окружающих, и знал, что если бы они догадались о его истинных чувствах, он сгорел бы со стыда.
