всегда стоять на стременах!
Сны
полсотни лет нам снятся сны
после войны, Они друзьями и подругами полны, Которых столько натерялись мы, Покуда не дождались той весны.
— Колыбельная
Вечер тает голубой, Спи, я посижу с тобой, Спи и ничего не бойся, Руку к небу протяну, И звезду зажгу одну, Ты ее теплом укройся, Спи — и ничего не бойся.
День еще один прошел, Что-то было хорошо, Что-то, может быть, не вышло Никому не расскажу И твой сон посторожу Он уже идет по крыше Сон к тебе идет по крыше.
Порой
осенних листьев,
Добром
свиданий чистых,
Ветром пронесется
И тебя коснется
сон.
Рождественским весельем
И детской каруселью,
Половодьем весен
Пусть тебя уносит
сон.
Спи, моя хорошая, Боль твоя не прошена, Пусть уходит восвояси, Я ее заколдовал Произнес любви слова, Боль сказала: "Мир прекрасен", И умчалась восвояси.
Усни
в тенистой роще,
Где свет
листву полощет,
Там, где после ливня
Соловей счастливый
пел.
Усни — я буду рядом,
Всегда я буду рядом
В жизни или в смерти
Все, что есть, поверь,
тебе.
Все, что есть, отдам тебе.
Уходить не стану я Спи, моя желанная. Сон уже прилип к ресницам, Тает вечер голубой… А моя любовь с тобой, Пусть она тебе приснится… Сон прилип к твоим ресницам.
Порой
осенних листьев,
Добром
свиданий чистых,
Ветром пронесется
И тебя коснется
сон.
Рождественским весельем
И детской каруселью,
Половодьем весен
Пусть тебя уносит
сон.
— На плантациях любви
Вот снова ночь моя темна, И день мой бел… Кто виноват, что ты одна В моей судьбе? Еще вчера я был другой Я так скучаю по тебе,
моя любовь!
Еще вчера
я этих слов не мог сказать, Когда дарили мне тепло твои глаза, Теперь я стал
твоим рабом И на свободу не прошусь,
моя любовь.
Нет на плантациях любви
Замков, ключей,
Не убегу я, не лови
Меня — зачем?
Когда ты далеко
Не шевельнуть рукой,
И рифмы мне не найти,
Я пробовал петь
Но голос хрипел
И не попадал в мотив.
Мне хорошо, когда огонь
горит в груди, Когда защитой от врагов необходим. Ты прикажи — и в миг любой Стрелу поймаю на лету,
моя любовь.
Струной натянутой звенит, Кричит душа, За то, что будет, извини, Живу спеша. Рожденный от любви
пришел я в этот мир Тебя отыскать в толпе, И за руку взять, Забыв, что нельзя, И эти слова пропеть.
Луч солнца первый, Лампы свет, Остывший чай, Глаза болят от сигарет, Виски стучат… На крыше кот И хвост трубой. Мы с ним скучаем по тебе,
моя любовь.
Нет на плантациях любви
Замков, ключей,
Не убегу я, не лови
Меня — зачем?
Когда ты далеко
Не шевельнуть рукой,
И рифмы мне не найти,
Я пробовал петь
Но голос хрипел
И не попадал в мотив.
— Ночь над Ленинградом
Как-то кто-то, зать их Некто, Когда в городе уснули, И мосты застыли сонно над Невой, В горло Невскому проспекту Шестигранный штык воткнули И пустили кровь по мостовой.
И, от боли рот оскалив, Слова молвить не хотел он, Лишь ручьями слезы тихо полились. Закричали, застонали Все дома осиротело И лошадки на мосту взвились.
И седой старик-ваятель, Тот, что град увековечил Золотой Адмиралтейскою иглой, Раздвигая склепа камни Поминальные жег свечи, Истово вздымая их над головой.
Я хочу спросить у Аникушина Вы же подарили людям Пушкина Это же творенье ваших рук! Ну что же вы со скульпторами сделали? Зодчие, бедняги, мечут стеллами Железобетонную икру!
Как-то кто-то, зать их Некто, Когда в городе уснули, И мосты повисли сонно над Невой, В горло Невскому проспекту Шестигранный штык воткнули И пустили кровь по мостовой.
— Одиночество
В муках извивается струна,
Корчится в звенящей тишине…
Ах, как выпить хочется до дна
За тебя, возлюбленная, мне.
Только вот, в граненый мой стакан,
К сожаленью, нечего налить.
Я давно не видел старика
Года два — с тех пор, как бросил пить.
Рано, вещун, я, послушав тебя, завязал, Рано забыл об одном: двум смертям не бывать, Рано я вставил себе голубые глаза Карие больше идут мне, не буду скрывать.
Два часа, как умер телефон,
До утра его не воскресить.
Мне б строку не спутать со строфой
Сохрани, Господь, и Боже, упаси!
Не угадать бы того, что умом не понять, И не подсмотреть бы того, что сокрыто в ночи, И не услышать бы стона, что не для меня Бьется в горячей подушке у ясной свечи.
Заходи, старик, я вновь один,
Как всегда, со всеми — и ни с кем.
И хоть сердце вроде бы в груди
Кожу рвет мне вена на виске.
Рано, послушав тебя, я, вещун, завязал, Но не страшны мне на стенах теперь зеркала. Время пришло, старичок, отвечать за базар, А без полбанки никак — вот такие дела!
— Ой, да на лугу растет трава
* * *
Ой, да на лугу растет трава Мягкая, зеленая. Ой, лети, лети молва Молва забубенная!
Говорят: опух от сна, Да нутро пропитое, А голова моя ясна, Хоть и крепко битая!
Говорят: за сласть греха Да воздастся сторицей, А рука моя крепка Подходи, поборемся!
Не устал шалить кием, Да шарами-лузами. Будем живы — не помрем, А помрем — так с музыкой!
Ой, да на лугу растет трава Мягкая, зеленая. Ой, лети, лети молва Молва забубенная!
— Посвящение А.М.Городницкому
(на мотив песни "Извозчик")
День такой хороший,
Городницкий крошит
На корме акулам голубей.
С мужеством Гавроша
На своей «калоше»
Обошел он тысячи морей.
Михалыч, поворачивай, родной, Ты, как ветерок, всегда был вольный! Исполком отгрохал нам вокзал морской, Подгребай — останешься довольным.
Михалыч! Два червонца, как с куста, Если в Питер к нам опять вернешься. Там, в Москве, наверно, ты так устал Там, в гостях, у них не распоешься!
Океан открытый,
Все «козлы» забиты,
Кружит твою голову мотив.
Тихо и печально
Парусник отчалил…
Возвращайся к нам — мы все простим!
Махалыч, в Бологом останови, Покемарь, подумай — и обратно: Ждут тебя «Атланты», скажешь им о любви Будет и тебе, и им приятно!
Михалыч, поворачивай, родной! Ты как ветерок всегда был вольный! Мы с тобой в фаэтончике промчим над Невой, Но, чур, не бить коня — ему же больно!
— Посвящение Юрию Кукину
Ноябрь — шоб у лимана не шмонал нас ветер, Мы собрались на сход у зятя тети Пети. Сэмэн собрал, как на пожар, Кричал, шо Кукин — юбиляр И надо с «мамы» отослать ему приветик.
И вот на случай предстоящей коронации Сэмэн решил произвести экспроприацию, Все средства от которой он Отдаст на мрамор и бетон Чтоб Юре с Дюком рядом на века остаться.
И в тот же вечер всколыхнулась вся Одесса, И фраер Костя не пошел в свою Пересыпь, И город взят был на «гоп-стоп», И ГубЧК не дул в свисток, Поскольку к Кукину имел он интересы.
Энтузиазм был такой, что дай вам Боже! Сэмэн кричал: "Братва, давай, кто сколько может!" Привоз был гордым, точно мэр, Поскольку шорник из Бендер На трех коней отдал упряжь из чистой кожи.
Рвались у всех у нас от камушков карманы Не купишь мрамора на Юрины «Туманы», Хотя сказал седой еврей, Шо Кукин выстроит скорей На те «Туманы» себе памятник желанный.
Но, Боже ж мой, ведь мы об нем имеем память, И коль мешает жить Париж — пусть будет с нами. Уверен Юра — може быть На Молдаванке есть, шо пить, И есть, шо есть, так приезжай — с тобою станет!
— Приморский парк победы
Много лет прошло с последней нашей встречи, Ты в порядке — я присел "на подогрев". Время лечит, знаешь, детка, — время лечит, Время, детка, самый главный терапевт.
А я все годы от себя куда-то еду, Выплываю, чтоб опять пойти ко дну… Но когда я вернусь В старый двор, в ту весну, Снова я возьму тебя одну
в приморский парк Победы, И когда я вернусь В старый двор, в ту весну Я с собой возьму тебя одну.
Прогулял я в кабаках немало денег, Назаказывал в них песен — будь здоров, И друзей наковырял — куда всех денешь? Самых разных, от министров до воров.
Но как пес я иногда иду по следу, Что оставила ты, детка, на ветру… И когда я вернусь В старый двор, в ту весну, Снова я возьму тебя одну
в приморский парк Победы, И когда я вернусь В старый двор, в ту весну Я с собой возьму тебя одну.
Бобылем я не живу — холостякую, Иногда, бывает, дамочка зайдет. Ну, мы, конечно, с ней немного потолкуем, И я лежу, пока тоска не заберет.
А потом иду за песнями к соседу Он поет, а я свою баранку гну, Что когда я вернусь В старый двор, в ту весну, Снова я возьму тебя одну
в приморский парк Победы, И когда я вернусь В старый двор, в ту весну Я с собой возьму тебя одну.
Наша молодость безумием прекрасна На дворе трава, а на траве дрова, Но я всю жизнь пролетаю мимо кассы Потому, что не умею воровать.
