чтобы уехать. И вижу поверх капота: в густой низкой траве белеет. Стоп. Ищем все. Находим белянок. Много, но червивые. А всех уже одолел азарт (наподобие спортивной злости). Пошли в стороны опять. И не зря. Стас, внук, опередил всех радостным кличем. То были белые с белыми шляпками, а ещё подберёзовики. В отменном возрасте и в отменном же состоянии. Мало, однако.
А что-то необычайное чувствовалось уже совсем близко. Исторические шаги первой сделала супруга. Ей захотелось посмотреть ещё не пройденные сплошные сосновые посадки на лёгком склоне через дорогу, уходящие рядами поперёк от неё, в сторону ближайшей стены девственного леса. И буквально в десятках метрах от машины ей предстало это. Белые с тёмносмуглыми, бронзовеющими шляпками – боровики! Очень много и самой разной величины. Ядрёные, свежие, непорочные в телах. Глянешь, а ими как будто застланы гребни между рядами уже заметно подросших деревьев. А ещё столько же в лощинках, у комелей сосёнок. Тут им уютно, дышится хорошо, ласковое солнце в точной потребности греет их аппетитные башенки. Внучка Наташа, на прямой от меня совсем недалеко, зовёт меня: «Деда, ты где?» «Да вот он я», – говорю. «Не ви-и-жу!» – и смеётся. Это её шутка: мол, увидеть меня ей мешает стена грибов.
Территория массива оказалась обширной, гектара два, если не больше. Набирай, сколько увезёшь. Но даже не это самое любопытное. Место никем не хожено! Одна лесная дорога, та, что вот здесь, проходит параллельно линии электропередачи и чуть поодаль соединяется с другой, пролегающей повдоль напротив, по другому краю посадок. Говоря иначе, массив окольцован проездами. По ним из села изредка наезжает трактор, чтобы утащить из лесной глубины очередной, приготовленный лесорубами хлыст. По этим же направлениям пастухи прогоняют к урочью и обратно стадо местных бурёнок, предоставляя животным для обеденного отдыха отдельную уютную опушку и будто вовсе ничего, как и многие, кто появляется в этой части приселья, не ведая о Бабушкиной поляне, до которой как улицу перейти.
Да, здесь я не оговорился. Так с той поры и зовётся нами тот чудный грибообильный массив. По статусу его открывательницы. Не в обиду всем тамошним жителям. Много раз, проезжая через село за очередной пудовой мерой боровиков, приходилось уже на ранних утренних зорях заставать их занятыми в их непрекращаемых трудах то ли на своих подворьях, то ли на объектах или полях местных работодателей. Поговоришь с иными: тоже любят грибы. Но по-особенному, по-деревенски. Рыжики, например. Их собрал, посыпал солью, и ешь в этот же день. Приоритетны белый груздь, опята. Они – ближе к осени, значит, и к зиме. Можно определить в запас, и обработка совсем проста. Боровик же сам по себе требует исключительного уважения граждан. Как попало к его заготовке не подойдёшь, да ещё приходится и временем дорожить. Он зовёт, когда жатва, овощи созревают, картошка. Получается – не до царского. Только изредка сельчане позволяют себе наведаться в лес как грибники. По дороге, если вижу таких, всегда предлагаю место в машине. Охотно расскажут, где и чего находят. К тому, что кто-то зарится на самое изысканное, почти равнодушны. И, выходя из машины, идут в свои, давно и хорошо знакомые боры и на поляны, по своим тропам.
А наша поляна с увесистыми смуглыми боровиками так и остаётся в нашем исключительном и долгом ведении, из местных никем не тронутая. В негрибные годы, конечно, и на ней похуже. Но чтобы совсем не оказалось желанного, – такое изо всех поездок припоминается как очень большая редкость. Ездим, предварительно заглянув на продовольственный базар. Если на нём покажется хотя бы один белый, то, значит, поляна уже скучает, ждёт…
Это было едва ли не самое грибное место, в каких мне довелось бывать. У меня к нему особое чувство. Хвалиться тем, что я там нашёл и привёз домой много отменных белых, то есть – боровиков, не считаю нужным, поскольку этому сопутствовало нечто более важное и любопытное.
С трассы я завернул почти спонтанно, о грибах во время езды вовсе не думая. Возвращался из командировки; позади был нелёгкий день скучной и нудной работы с посещениями каких-то хозяйств, учреждений, встреч с разными людьми. Трасса всегда как-то освежает от прежнего, но уже через полсотни километров замечаешь, как немеют ноги и руки, пропадают всякие мысли, усталая голова, не спросясь, готовится ко сну. В такие минуты лучше тормознуть, проветриться. Что я и сделал. Открыл дверцу, вышел. Передо мной как на ладони – село. Видна вся его единственная улица, уходящая чуть наверх по холму. В разных местах к ней подступают колки, переходящие в обложной смешанный лес.
Хотя уже вечерело, побороть искушение не удалось. Скоро я уже расспрашивал двух сидевших у изгороди перед домом пожилых женщин, в какую сторону мне лучше прогуляться за дарами. «Вон там, за пашней, гляди, посадки. Все туда ходим. Можем и на месте показать». И минут через пятнадцать мы, трое, уже входим под ровные ряды мощных молодых берёз, окружённых непрошеным редким подлеском.
Теперь каждый сам по себе. Женщины отдаляются, переговариваясь между собой. Мне они сказали, что ждать их не нужно, вернутся домой без машины, пешком, дорога им не в тягость. Вот и славно. В лесу, особенно когда стоит пора бабьего лета, когда солнце ещё жаркое и нет затяжных дождей, у любого появляется некий светлый азарт; происходит моментальное очищение чувственности; особенно остро воспринимаешь то, что видишь перед собой. Как раз всё это было в наличии и теперь. Конечно, неплохо бы ещё находить искомое, за чем сюда являешься. Походив неподалёку от края массива, я, однако, вынужден был признать, что здесь не то, на что я мог бы рассчитывать. Не тот плацдарм.
Снова сажусь за руль. Еду повдоль леса, по неровной, почти наполовину запаханной дороге. А вот и проём. Дорога уже с рытвинами, ведёт куда-то вглубь, но приятна тем, что по сторонам от неё много простора – большие и малые поляны с невысокой травой. И лес рядом негустой, какой-то легкий, располагающий, свой. От дороги отходят плавные волны балок. Деревья разбросаны и открывают умеренную ближнюю перспективу. Сердце уже трепещет от предвкушения удачи. Действительно, едва отойдя от машины, нахожу первый белый. Крепыш-молодняк. Свежий, чистый. За ним показываются другие. И только теперь я замечаю, что солнце уже зашло и подступает темень. Обычно в такой момент сбор грибов прекращают, спешат закончить дело. Но я только разохотился; а грибы – вот они, бери, срезай.
Поломаем традицию
