Екатерина Михайлова - Игровая комната. Книга стихов

Этот город стоял испокон на семи ветрах,
этот город из камня и глины был всё же раем;
в нём встречал вином и беседами каждый дом.
Этот город был нашим — от сумерек до утра,
от подвалов до чердаков, от окраины до окраины.
Этот город был самым вечным из городов.

Может, стану плясать меж цыган босиком в пыли,
или, напротив — наложницей, ласковой одалиской
стану; скажут — «купилась
на сладость чужих даров».
Этот город — теперь мне не нужно
ни пяди его земли,
я к воротам его на коне не подъеду близко,
мне не нужно отныне ни камня с его дорог.

И пускай звонят на часовнях колокола.
и пускай играют на площади музыканты;
этот город — мираж, он — призрак,
он — проклятая земля.
В нашем городе вечном всё выгорело дотла,
всё разрушено до основанья — осталась карта
и нелепые слухи о смерти королевы и короля.

В ОТДЕЛЬНО ВЗЯТОМ КАФЕ
говорит говорит не смолкая сидит напротив
лёгок на помине ловок на повороте
причина и следствие
сияние чистого разума
сидит напротив говорит и показывает

говорит говорит о других городах и странах
чертит пальцами в воздухе
графики бизнес-планов
сидит напротив взвешивает отмеряет
что с неё он получит завтра что потеряет

знает отлично что ему нужно что ему можно
он ведёт небрежно он действует осторожно
она имеет при нём своё странное мнение
и баланс не сходится
и калькулятор в недоумении

а она бы давно ушла как с ненужной лекции
но ей же слышно
на том конце столика бьётся сердце
да сердце
которое планы его срывает
сердце
о котором он сам не подозревает

Верхние ноты тимьяна, табачный дым,
музыка, музыка, звонкие голоса.
Крутятся гайки и вкручиваются винты;
с каждым витком,
с каждом новым «опять-не-ты» —
легче, быстрее вращение колеса.

Просто танцуй на оси —
колесо верти;
крепче держись, хоть телега и не нова.
Где-то — нам сказано, — сходятся все пути;
значит, никто изначально не победил,
значит, никто изначально не виноват.

Легче бери —
это просто рассветный сон,
сни его смело, ещё не пора вставать!
Петь ли, смеяться ли, сыпать на раны соль, —
так же беспечно вращается колесо;
нечего помнить — и нечего забывать.

Кавайные чертенята заламывают копытца,
бьют об пол блюдца
в прикольном моём аду.
Тебя терзает праздное любопытство:
что там внутри у меня за чувства,
а что — снаружи и на виду?
Какой я стала, какие принцы
на шпагах калёных бьются,
потом — легко к алтарю ведут?

Теперь я умею врать —
ежедневно, в режиме блица, —
и быть запредельно ясной,
холодной, чужой, ничьей.
Мультяшные ангелы прячут в ладони лица,
когда следят за ходом моих речей;
а тот, кто рядом, — меня боится,
но терпит и привыкает
к моим слезам на своём плече.

Впадаю попеременно то в золотое детство,
то в бытовое блядство,
то в светлую, знаешь, грусть.
Пожаром в чужом дому привыкаю греться,
научена так смеяться, что только в путь!
Ты знаешь, тот, у кого нет сердца, —
его просто отдал в яслях кому-нибудь.

И — сколько там Лета всё мимо мчится, —
сколько не было знаков или известий,
покуда время летит стремглав, —
а ты всё такой же чистый,
и крылья твои на месте,
и память твоя обо мне светла...

А что это там стучится, что это бьётся —
там, в глубине твоего стола?

Я хочу говорить с тобой не словами —
переворачивать чашки с маленькими драконами,
чтобы пальцы знаки в воздухе рисовали
и свечи горели, жестам моим покорны.

Чтобы с петель легко тишину сорвали
тамтам и флейта, бубен и диджериду;
я хочу говорить с тобой не словами —
чтобы ты замер, не выпуская меня из виду.

Я хочу танцевать для тебя в золотистом свете
и становиться то ветром, то снегом, то птицей,
чтобы ты забывал обо всём на свете.
Я хочу с тихим плеском в чашку к тебе струиться,

чтобы ты вдыхал меня осторожно,
чтобы пил меня — не торопясь и не проливая;
чтобы ты понял —
насколько это возможно, —
всё, что так и не объяснила тебе
словами.

Мне всё, говорят, до фени,
мне редко бывают рады.
Я — злобная птица феникс:
в костёр, а потом — обратно.

Не вью, извините, гнёзда, —
характер дурной, волшебный:
вам дорого обойдётся
моё перевоплощенье.

Пожары тушить — готовы?
Я создана так нелепо, —
я, знаете, не для дома,
и, видимо, не для неба...

Вот только, сказать по правде,
смотрю я в иные лица —
и хочется, хохмы ради,
немного побыть
синицей.

А что и скажешь, —
всё замела метель,
не оставила мне ни памяти, ни кольца.
Всё по-прежнему,
только больше не станет — тем.
За окном моим — занесённый снегами сад.

А что и скажешь, —
кроме прощай-прости?
На ладони две линии врозь — велика беда!
Сказанным словам из-под снега не прорасти,
не сдержать в горсти, — чего не было никогда.

Ветер, ветер листает холодные белые дни,
не укрыться нигде от мерцающей белизны.

— Мы были друг другом, мы были одним,
мы читали вместе ночами сны...

Колотый лёд звенит у меня в крови.
«До свидания», — отчеканивай по слогам.
А что и скажешь?
Тут — зови, не зови, —
на четыре стороны света —
снега, снега.

Рыба, буду рыба, — чудо-юдо, мелкий бес.
Мир как море зыбок; что слова, ведь лучше без.
Рыба буду, обла, озорна, да не лайяй;
плавать буду долго, плавниками, буду, я.

Это было раньше — всё трещала без конца;
а теперь — таращить буду глаз на поллица.
Посади в аквариум меня, любезный мой, —
я твоих скалярий съем с костями по одной.

Буду эфемерной и холодной, как вода,
буду, буду верной, — а куда же мне, куда;
жить, пока не сдохну — просто так, а не назло.
Только не оглохни от молчанья за стеклом.

не ищи мой след он затерян в тени ветвей
я мертва мой свет нет на свете меня мертвей
не гони коня по оврагам да по камням
одиноким дням не разыщешь теперь меня

не гляди вослед воротись на весёлый пир
нет меня мой свет той какой ты меня любил
неживая тварь хоть и жарки мои уста
я мертва мертва не разбить тебе мой хрусталь

я теперь в родстве с тёмным лесом беги скорей
у меня мой свет семь могучих богатырей
не гони коня будет лезвий острей трава
не целуй меня
не меня
я мертва
мертва.

это осень —
чашки летят из рук,
спам листвой заносит почтовый ящик.
эта осень очень тебе к лицу;
как в добротной «тройке», ты в ней изящен.

переждать,
исчезнуть,
перетерпеть
(как же ты красив, — откупиться нечем).
ветер ранит холодом;
а тебе
так идут дожди
и со мной не-встречи.