Александр Чавчавадзе - Грузинские романтики

Утешенье мое, упованье мое и отрада,
Утоление сердца во мраке томительных лет,
О сестра дорогая, одна ты мне в жизни награда,
Только ты охраняешь меня от печалей и бед.
Только ты, как звезда, над пустынной сияешь тропою,
Чтобы грозные тучи улыбкой своей разогнать,
И, согретое лаской, беседует сердце с тобою,
И смеется, и плачет, и тянется к жизни опять.

На заре моих дней, у истока живых впечатлений,
Открывая глаза, озаренные блеском светил,
В этом мире я видел лишь яркую пышность растений
И сиянье любви в неиспорченном сердце носил.
Терн казался мне розой. Любовь ликовала и пела
В переполненном сердце. Не ведая слез и забот,
Окруженный друзьями, смотрел я в грядущее смело,
Веселился и пел беззаботно, как птица поет.

Но пора миновала, и где оно — счастье былое?
Даже тени его не осталось от прожитых дней.
Одинокое сердце, навеки забыв о покое,
Как бессильная жертва в когтях у судьбины своей.
Вихрь превратной судьбы налетел на меня издалека,
Груды туч грозовых заслонили сияние дня,
Чашу, полную радости, крылья железного рока
Унесли, увлекли и низвергнули в бездну меня.

И низвергнули в бездну, откуда ни слез, ни рыданья
Не услышит прохожий, где в мертвых глубинах земли
Опалили меня безутешные слезы страданья,
Где друзья и родные утешить меня не могли.
О, как медленно шло в заточении быстрое время!
Отпечаток его на лицо мое скорбное лег.
Не воскреснет душа, чтобы сбросить печальное бремя,
Чтобы вырвать из сердца облитый слезами клинок!

Шли своим чередом бесконечные дни и недели,
Я считать перестал их, я стал равнодушен к судьбе,
Разум мой притупился, желанья мои охладели,
Я забыл о слезах, перестал горевать о себе.
Я забыл о слезах. Даже этой последней отрады
Я лишился, несчастный; объятый бессмысленным сном,
Я припомнить не мог, кем я был в этом мире когда-то
И во что превратился в печальном безумье своем.

Лишь однажды — я помню — мне ласточка в небе пропела.
Я услышал ее. Мне почудился голос родной,
Словно чья-то душа мне послать утешенье хотела…
Я запел ей в ответ. Ах, не песня, но жалобный вой
Прокатился по сводам, и своды его повторили.
Пораженный, я смолк, не узнав своей песни.
С тех пор, Испугавшись себя, замолчал я в холодной могиле,
И молчал я, покуда на двери не дрогнул затвор.

Миг блаженный настал, и она отворилась, темница.
Я шагнул за порог. Я от света едва не ослеп.
Боже мой! Те же горы и та же прохлада струится!
Так же солнце блестит, так же зреет за городом хлеб!
Я помчался на родину. Я умирал от волненья.
Я стремился домой. Я надеялся счастье вернуть.
Но да будет он проклят — бессмысленный день возвращенья!
Если б только я знал, чем окончится горестный путь!

Как я выжил тогда! Почему меня скорбь не убила?
Тот, к кому я стремился, тоскуя о ком, изнемог,
Уж не встретил меня… Предо мною зияла могила.
Я смотрел на могилу. И слез я исторгнуть не мог.
И состарилось сердце. И в горе своем одиноком
Я познал, сколь обманчива счастья неверная тень.
И смотрю я на жизнь недоверчивым опытным оком,
И крещусь я впотьмах, провожая безрадостный день.

Утешенье мое, упованье мое и отрада,
Утоление сердца во мраке томительных лет,
О сестра дорогая, одна ты мне в жизни награда.
Ты одна охраняешь меня от печалей и бед.
Только ты мое сердце своей согреваешь любовью,
О свиданье с тобой день и ночь небеса я молю,
Чтобы в час моей смерти, склонясь к моему изголовью,
Горсть родимой земли ты на грудь уронила мою.

Азарпеши и чаши, рога и ковши
Поднимайте, друзья, веселясь от души!
Пусть цветами украшена будет еда,
Пусть на тари сыграет нам Алаверда,
Пусть поет соловей нам во мраке ночном,
            Ди́мплипи́то пусть гремит за столом!

Предводитель у нас с виду сущий араб,
Он родился на свет для пирушек и баб.
Пусть он шапку заломит, воссев тамадой,
Ведь недаром прошел его школу любой!
В сорок лет полетит он от нас кувырком!
            Ди́мплипи́то пусть гремит за столом!

Ах, недолги, друзья, нашей юности дни —
Расцветут, отцветут и исчезнут они.
Горе тем, кто о счастье своем позабыл,
Кто с рожденья утратил божественный пыл.
Чтобы юность гуляла и пела кругом,
            Ди́мплипи́то пусть гремит за столом!

Словно сад без цветов, словно дом без гостей,
Не люблю я пиров без любви и страстей!
Так налей же мне кубок, светило мое!
Дай коснуться мне губок, блаженство мое!
Мы из этого кубка бессмертие пьем!
            Ди́мплипи́то пусть гремит за столом!

Если родинка милой — любови престол,
За здоровие родинки выпьет весь стол!
Кто не хочет любить, что он ищет, чудак?
Веселитесь, друзья, — и рассеется мрак!
Опрокиньте веселые чаши вверх дном!
            Ди́мплипи́то пусть гремит за столом!

Ах, кому в этой жизни бывало светло?
Чье светило за тучи навек не ушло?
Чья судьба благосклонна к любимцу вовек?
Верить в завтрашний день не стремись, человек!
Не заботься о нем! Не грусти о былом!
            Ди́мплипи́то пусть гремит за столом!

Оглянитесь вокруг — много ль, юноши, нас?
Где же те, что навеки сокрылись из глаз?
Эти — бродят далече, те — спят под землей…
Что ж вы брызнули, слезы, горячей струей,
Что ж вы горечь разлуки смешали с вином?..
            Ди́мплипи́то пусть гремит за столом!

Мой милый друг, под бременем невзгод
Влачил я дни печально и уныло,
Но ты мне улыбнулася, и вот —
Всю жизнь мою улыбкой озарила.

Возможно ль после этого терпеть
Мученья преждевременной разлуки,
На милый край лишь издали глядеть
И звать тебя, в слезах ломая руки?

Когда ж наступит долгожданный миг,
Блаженный миг волшебного свиданья?
Когда ж небес преображенный лик
Откроется, исполненный сиянья?

Окаменев в далекой стороне,
Где жизнь была столь тягостна вначале,
Опять сегодня мечется во мне
Живое сердце, полное печали.

И странно мне, что здесь, в краю чужом,
Где всё так мрачно, пусто и уныло,
Живое сердце — этот малый ком —
Столь дивную любовь в себя вместило!

Мой милый друг, страданье — высший долг,
Любовь не утомляется страданьем.
Не будь его — давно бы я умолк,
Приверженный к иным очарованьям.

Страдание — кормилица любви,
Оно вздувает светлый жар приязни,
Его, как жертву, ты благослови
И вверь ему свой жребий без боязни.

Когда вокруг — покой и тишина
И свет звезды прозрачнее алмаза,
Когда ты вновь стоишь, поражена
Величественным зрелищем Кавказа;

Когда луна медлительно плывет
И лунный луч скользит над головою, —
Вся эта ночь, весь этот мир красот
Вдвойне, вдвойне украшены тобою!

Ведь ты сама — как дивная звезда,
Упавшая с ночного небосклона.
О, счастлив тот, на ком ты иногда
Свой взор приостановишь благосклонно!

О, змеи кос над розами ланит,
О, стражи роз, сомкнутые рядами!
Вот перед вами снова я, убит,
Испепелен и уничтожен вами!

Покорствуя невиданной судьбе,
О, кто распустит сей клубок змеиный?
Кто тот счастливец, что придет к тебе
И склонится над шеей лебединой?

Кому молниевидные глаза
Вдруг улыбнутся нежно и туманно?
О, чья рука, как дивная гроза,
Коснется кипарисового стана?

В тот миг, когда, исполненный чудес,
Твой взор меня улыбкою встречает,
Когда короной, бледною венчает
Твою главу сияние небес;

Когда я слышу нежный голос твой,
Томительно-певучий и прекрасный, —
В каком восторге, с мукою напрасной
Я замираю вдруг перед тобой!

Не испытав восторгов и страстей,
Кто выполнит небес предначертанья?
К чему оно — томленье праздных дней,
Покуда в сердце нет очарованья?

И где мне утешения искать,
Пока я сон сердечный не нарушу,
Пока любовь не озарит мне душу,
Как горний свет, как божья благодать?

Поймешь ли ты, мой незабвенный друг,
Напев любви, медлительный и грустный?
Бессилен был язык мой неискусный
Изобразить всю горечь этих мук!

Но если вспомнишь дальний ты Кавказ,
Не поминай с холодною душою
Того, кто, очарованный тобою,
Любил тебя и слезы лил не раз!