Малина
В бегущих облаках и неподвижных ветках
Играет ласковый и переменный свет.
Сижу я за столом разросшейся беседки
И чищу ягоды малины на обед.
Такое мирное, знакомое занятье…
Лиловый липнет сок на кончиках ногтей,
Сметают рукава вуалевого платья
Сор мелких звездочек и желтеньких костей.
Давно привязана к размеренному жесту
Туманных образов размеренная цепь…
Я вижу хуторок, усадебное место,
За сломанным плетнем смеющуюся степь.
У тоненьких колонн террасы кривобокой,
Наверно нет давно колонн убогих тех,
Качает шапками десяток лип высоких
И низко стелется приземистый орех.
И дупла древние зияют ржавой жижей,
А купол зелени прохладен и душист…
Семейный старый стол холстом застелен рыжим
И сверху сыплется пахучий терпкий лист.
Печурка топится, трещат, чадя, полынья,
Как щит Юпитера сияет медный таз,
Вскипают пузырьки в малиновом вареньи
И ложкой бабушка мутит его атлас.
Она торжественна, серьезна, величава,
В просторной кофточке и локонах седых…
На блюдце с пенками оспаривают право
Ручонки смуглые девчонок трех босых.
Я чистить кончила… Мы вспоминаем редко,
Малина вспомнила затерянную быль.
В бегущих облаках и неподвижных ветках
Мерцает радугой сверкающая пыль.
В небе ни звезд, ни тучек,
Ночь пылью улиц пахнет,
В воздухе сонном скучно
Тоненький месяц чахлый
Жмется от злых обид.
Всюду дома и окна,
В окнах чужие жизни,
Вязы вдоль улиц сохнут
И из под ветки ближней
Кот, как колдун, глядит.
В окнах, мерцая нежно,
Грусть абажуров стынет…
Желтый, лиловый, снежный,
Красный, зеленый, синий,
Красный, зеленый вновь.
Что-ж это семафоры?
Душ и сердец сигналы?
Прячут ревниво шторы
Радость надежды малой,
Горе, мечты, любовь.
Может быть здесь не случай,
Может быть это важно,
Чтобы ласкал и мучил
Нас абажур бумажный,
Выбранный нами цвет?
Может быть все в оттенке,
Тайна в подборе красок?
Тают лучи на стенке,
Жизни проходят, гаснут…
Счастье придешь ты?… Нет!
Выход ваш. Скорей, моя красивая,
Начинайте плавно, нараспев.
В нашей труппе, — почесть справедливая, —
Вы берете роли королев.
Вы в театрике смешном играете,
В диадеме звездной голова,
И печально гордо повторяете
Хорошо забытые слова.
Но трудна в жестокой современности,
Устарела сильно ваша роль,
По рукам разбросаны все ценности
И развенчан временем король.
Все дворцы и замки конфискованы
И пошли короны с молотка,
Нищетою подданные скованы,
Парой лет ограблены века.
В нашей жизни все и вся продажные,
И порфира падает с плеча,
Диадема кривится бумажная,
Жестью бус приклеенных стуча.
Все равно, пусть роль и несчастливая
Пусть опошлен сказочный напев,
Моя стройная, моя красивая,
Все равно, — играйте королев!
Вечер тих и ласков, у реки пустынно,
И закат багровый в облаках горит,
На откосе камень перегретый стынет
В бисеринках мелких, в жемчугах зари.
У причала лодку ветерок колышет,
Ветерок лениво шевелит крылом,
И на алом небе все черней и выше
Неподвижной крыши неживой излом.
И как будто небо все залито кровью,
И в реке застывшей струек-слез испуг…
И так ясно слышно, как летит с верховьев
Перестрелки частой отдаленный звук.
Я иду по скользким, мерзлым плитам,
Месяц, точно лезвие ножа.
Тень идет за мною деловито
На подобье верного пажа.
Не одна… Другие мои тени
От различных фонарей подряд
Повторяют каждое движенье,
Обступают, жмутся и теснят.
Справа, слева, сзади догоняют,
Стелятся у ног по льду тропы,
С фарами моторными играют,
Я бегу от жуткой их толпы…
И мне кажется, что это жизни тени,
Тени умерших и прежних моих Я,
Детства, юности, надежд и вдохновений,
Мной забытые в пространствах бытия.
Жмутся… Черные, чужие, неживые,
Кто-то держит их незримою рукой,
И идут, как спутницы слепые,
Сестры мертвые души моей живой.
И зовут… Зовут меня и тянут
В свое царство дремы и теней…
Между нами тонкий шнур протянут
С каждым днем короче и сильней.
Я бегу по скользким мерзлым плитам,
И бегут, колеблясь и дрожа,
Мои тени неотступной свитой…
Месяц — точно лезвие ножа.
По серебряной глади немого канала
Наша лодка неслышно плывет,
У затопленных стен, у витринных опалов
И мешками забитых ворот.
И дробятся внизу отраженья балконов,
А вверху догорает закат…
Сзади, спереди, сбоку в отсветах зеленых
Лодки, лодки без счета скользят.
И застыл скорбных зданий темнеющий камень
В жидкой массе живого стекла,
Все так странно и тихо, как будто река нам,
Новый Китеж, мираж создала.
И так странен и тих ни на что не похожий
Этот город залитый водой
Здесь в окне были туфли из бронзовой кожи,
Пестрых тканей был — выбор большой.
Из домов на печаль зачарованных улиц
Смотрят пленники грозной реки,
Их надолго в квартирах промозглых замкнули
Сунгарийские волны в тиски.
И скользят по воде молчаливые лодки
Там, где люди гуляли вчера,
Где ревели машины и мчались пролетки,
По камням громыхая с утра.
И хоть сдавлено сердце рукою тяжелой
Так и ждешь, что мелькнет за углом
Тонкий профиль классической черной гондолы
И синьор над ажурным мостом.
От раскрашенных вывесок зыбкие змеи
Вьются кольцами в зеркале вод,
И где был тротуар в пене брызг коченея,
Молодежь по колено бредет.
Необычное слово твердим — наводненье…
Сотни раз повторяем подряд.
Сзади, спереди, сбоку в ритмичном движеньи
Лодки, лодки без счета скользят.
Не в нарядной живой позолоте,
Не в короне цветных янтарей,
Нынче осень подкралась в лохмотьях,
Грязной нищенкой ждет у дверей.
Пробиралась по тинным размывам,
Укрывалась в худых шалашах,
Ночевала по фанзам и нивам
В Сунгарийских вспененных волнах.
И голодная, в ссадинах, в ранах
Скудный харч завязавши в мешок,
Собирала незваных и званых
По канавам размытых дорог.
Черный город замкнули потемки,
В пустырях бездомовных орда,
Громоздят на обломках обломки
Наводненье, болезнь и нужда.
Но людского страданья не выпью,
Обреченным бессильна помочь…
И кричит на развалинах выпью
Желтоглазая хмурая ночь.
На коленях у беженки хворой
Смуглый мальчик измученный спит,
По известке, отбросам и сору
Бурый лист, распластавшись, шуршит.
Почерневшие астры поникли
На подточенном прелью стебле…
И столетье-ли, вечность-ли, миг-ли? —
Гибнут жизни в страданьях и зле.
Мелких льдин блестящие осколочки
На окне — как изгородь немая…
Из картонки маленькую елочку
Каждый год в Сочельник вынимаю.
Из бумаги или мха зеленого
Склеены искусственные ветки,
И хранят следы свечей прожженные,
Воск и пыль, печальных лет отметки.
Кто поверит? На Большой Конюшенной
Я ее когда то покупала
И в санях, медведями опушенных,
Мимо белого везла канала.
Она помнит Невских вод иголочки,
Летний Сад и черных галок стаю…
Из картонки маленькую елочку
Каждый год в Сочельник вынимаю.
Елочка… Насмешка рока странная…
Раскололись царства, стерлись лица
И рыдает вьюга в ночь туманную
Над забытой русскою столицей…
А она в Сочельник, тень бездомная,
Шевелит поблекшими ветвями
И твердит нам: Помню, помню я,
Что уже давно забыто вами.
